Мне следовало сказать ей все до того, как я вернулся домой поздно вечером, дыша винными парами. Или хотя бы рано утром в пятницу, когда я с трудом выбрался из постели и, страдая от страшной головной боли, отправился к восьми на работу.

Но я этого не сделал. Если бы сделал, то она, возможно — подчеркиваю, «возможно» — осталась.

Поначалу мы не придали этому большого значения. Ни она, ни я. Когда она вернулась из лаборатории, я занимался приготовлением ужина. В результате моих усилий на свет должна была появиться «пастушья запеканка». «Пастушья запеканка» с тушеной фасолью. Вам не получить «пастушьей запеканки» в Америке, если вы не приготовите её сами. Мне требовалась добротная английская еда, чтобы организм окончательно избавился от остатков принятого им прошлым вечером алкоголя. Если бы я сказал правду, Лайза все бы поняла как надо, с удовольствием съела бы ужин, а на утро приготовила салат из люцерны.

— Саймон? — услышал, я после того, как захлопнулась дверь.

— Здесь!

В гостиной нашей маленькой квартиры прозвучали её шаги, а затем на мою талию легли её руки. Я обернулся и поцеловал жену. Предполагалось, что это будет всего лишь легкий клевок в губы, но получилось нечто совсем иное. Когда я оторвался от неё и бросил взгляд на плиту, фасоль уже энергично булькала.

— Пастушья запеканка? — спросила она.

— Точно.

— Никогда не привыкну к этим изысканным английским кушаньям. Тяжкий выдался вечерок?

— Да. Слово «тяжкий» для его характеристики вполне годится, — ответил я, помешивая фасоль.

— Я бы сейчас выпила бокал вина. А как ты?

— Благодарю, не надо, — ответил я, глядя на то, как она наполняет бокал. — А, впрочем, налей. Я, пожалуй, тоже выпью.

Лайза наполнила еще один сосуд и подошла ко мне. На ней был свитер с глубоким вырезом и леггенсы. Мне было известно, что под свитером ничего нет — ни сорочки, ни бюстгальтера. Я прекрасно знал её тело — миниатюрное, крепкое и в то же время такое податливое. Однако, как ни странно, этих знания не были исчерпывающими. За те шесть месяцев, что мы состояли в браке, мы постоянно открывали друг в друге что-то новое. В результате в нашем скромном жилище постоянно царил беспорядок.

— А я сегодня разговаривала с папой, — произнесла она со зловещей улыбкой.

— Неужели?

Папу Лайзы звали Фрэнк Кук, и он был одним из партнеров венчурной фирмы «Ревер», в которой я имел честь служить. Я был его вечным должником за получение интересной работы и за счастливое знакомство с его дочерью.

— Точно. Папа говорит, что случайно наткнулся на тебя прошлым вечером. Похоже, что ты классно повеселился. А я-то, дурочка, думала, что ты, бедняжка, не разгибая спины, анализируешь денежные потоки… Или чем ты там, по твоим словам, занимаешься в своей конторе.

Я ударился в панику. Лайза это, конечно, заметила, и судя по улыбке, мой неподдельный ужас её забавлял.

— Он меня видел? — едва выдавил я. — А я его и не заметил.

— Видимо, он сидел в другом конце ресторана. Кроме того, ты был страшно увлечен своей подружкой. Папа сказал, что, судя по вашему виду, вы оба очень веселились.

— Это была вовсе не подружка. Я ужинал с Дайной Зарилли. Мы засиделись допоздна за одним из её проектов, и она предложила мне выпить. На нашем пути был ресторан, один столик оказался свободным, мы заодно и перекусили.

— А ты мне вчера вовсе не это говорил.

— Неужели?

— Ага. Ты сказал, что зашел немного выпить в компании коллег.

Это была сущая правда. Нечто подобное я пробормотал, когда далеко за полночь переполз через порог своего дома.

— Всё. Ты меня поймала.

— Папа говорит, что я должна опасаться этой самой Дайны.

— Она мила. С ней весело. Она тебе, наверняка, понравится, если ты её получше узнаешь.

— Кроме того, она красива.

— Пожалуй, — пробормотал я. Отрицать очевидный факт я не мог. Дайна была дьявольски красива.

— Ты врал мне, Саймон Айот, — объявила Лайза.

— Это была не совсем ложь.

— Нет была, — сказала Лайза и подошла еще ближе, прижав меня к плите. Я слышал, как за моей спиной булькает фасоль. — Это была самая настоящая стопроцентная ложь. — Она опустила руку, и, захватив мою мошонку, слегка её сдавила.

— Ой! — пискнул я. Что я еще мог сказать в подобных обстоятельствах?

Она, хихикая, двинулась спиной вперед в направлении спальни, таща меня за причинное место, как за узду. Глаза её при этом хитро поблескивали. Через несколько мгновений мы рухнули на кровать.

Десять минут спустя над разбросанной одеждой и над нашими обнаженными телами поплыл, заглушая сладкий запах пота, аромат подгоревшей фасоли.