Сама Оливия была счастлива как никогда. Но причиной тому являлось не великое счастье материнства. Она сделала то, что хотел ее муж. С каждым днем, с каждым часом Оливия ощущала все возрастающую любовь к Ниэгро.
Так, незаметно пролетели девять самых счастливых месяцев ее жизни. Но трагедия приближалась, она уже стучалась в окна и двери…
У Оливии начались схватки, столь мучительные и тяжелые, что она несколько раз теряла сознание. Ей постоянно казалось, будто кто-то проник в ее тело и устроил там кровавую вакханалию, разрывая каждый орган. Этот «кто-то» специально мешает ей разрешиться. Оливия слышала визг, вопли, а потом и страшный крик птицы. Иногда этот визг и вопли растворялись в словах Мирко и каких-то двух женщин. Мирко и женщины что-то говорили ей, успокаивали, требовали. На некоторое время реальность возвращалась к Оливии, она понимала, что ни воплей неизвестного, ни крика птицы не существует. Что жуткие галлюцинации порождены нестерпимой болью. Но потом она снова куда-то проваливалась, и опять перепонки ушей резали истошные вопли: «Она не появится! Не появится!»
Нестерпимые пытки продолжались уже сутки. Сорвав голос, Оливия больше не могла кричать, и лишь хрипела. Перед глазами мелькали огненно-красные шары. А затем исчезли и они, все накрывала темнота. Воздуха становилось меньше и меньше…
— Держись! — кричал Мирко. И ассистенткам. — Кислород!..
Бледный как смерть Ниэгро находился в кабинете. Он увидел, как вошел Мирко с черными кругами под глазами. На немой вопрос Властелина врач, опустив голову, произнес:
— Мы делаем все возможное. Надежда есть, но…
— Говори! — прошептал Ниэгро.
— Вдруг так случиться, что надо будет выбирать между жизнью матери и ребенка…
Задавая вопрос, Мирко заранее знал на него ответ. Однако Властелин сказал иное:
— Конечно, ребенок!
— Но… — растерялся врач, — послушай, Оливия может забеременеть еще раз.
— Ребенок! — повторил Ниэгро. — МОЙ СЫН!
Мирко ничего не ответил, только вытер со лба пот и вернулся к роженице.
Ниэгро ходил взад-вперед по кабинету пока почувствовал, что ноги его больше не держат. Он в отчаянии повторял: «Мне нужен сын! Иначе всему конец!» Судьба несчастной Оливии, похоже, его совсем не интересовала. Он только думал, что если она умрет и СЫН НЕ РОДИТСЯ, надо срочно искать новую жену.
Мирко вернулся через полчаса. Властелин боялся посмотреть ему в глаза. Но…
— Ниэгро, дорогой мой! — радостно вскричал врач, а вслед за этим по дому разнеслись веселые голоса слуг.
— Свершилось? — прошептал Властелин.
— Да! Главное: Оливия чувствует себя хорошо.
— И?!..
— И ты теперь папа.
— Свершилось! — повторил Ниэгро и в изнеможении упал на диван.
— Намучились мы все.
— Спасибо, спасибо, друг! Я отец! Величие рода продолжиться. Мой сын…
— Нет, у тебя дочь.
— Что?! — Ниэгро показалось, будто он ослышался.
— Дочь, — повторил довольный Мирко. — Ангельское создание. Вся в папу.
— Ты врешь!.. Скажи, что врешь! — в глазах Ниэгро блеснул самый настоящий ужас.
— Да ты что? — поразился врач.
— У меня не может быть дочери. ТОЛЬКО МОЙ НАСЛЕДНИК. Только-только СЫН.
Мирко подумал, что присутствует в некоем царстве абсурда. Он нерешительно проговорил:
— Ниэгро, сейчас двадцатый век. Сейчас женщины стали другими. Подожди, они еще будут и министрами и президентами. Твоя дочь также сможет унаследовать империю Властелинов. В конце концов, у тебя еще родится ребенок. И обязательно сын…
— У меня больше не будет детей.
— Но это какое-то безумие…
Мирко осекся. Дикий взгляд Ниэгро точно парализовал его. Пожав плечами, врач поспешил выйти.
Оливия с нетерпением ждала мужа. Однако Ниэгро не появился ни сразу после родов, ни позже. Вежливые слуги на прямой вопрос хозяйки: «Где мой муж?», прятали глаза, бормотали какие-то бессвязные фразы. Сначала Оливия никак не могла взять в толк, что происходит? Потом поняла: МУЖ ХОТЕЛ СЫНА, НАСЛЕДНИКА.
Но ведь это же его дочь!
ДОЧЬ ЕМУ НЕ НУЖНА?
«Ну, почему я такая несчастная?! Неужели он не понимает, как я мучилась, страдала!»
И как раз в это время лежащее рядом крошечное создание заплакало. Однако Оливия уже не чувствовала прежней необыкновенно сильной любви к дочери. Ребенок вызывал у нее раздражение.
— Это все из-за тебя, — закричала она. — Ты хочешь разлучить меня с ним!
Ребенок заплакал еще сильней. Прибежала няня.
— Забери отсюда… Таис! — приказала Оливия. Имя «Таис» оказалось первым, что пришло ей на ум.
Няня схватила девочку, выбежала из комнаты.
— Милая, милая, — повторяла она новорожденной, словно та могла ее понять. — Все пройдет. Ты не станешь презренной дочкой у матери и отца.
К сожалению, няня ошиблась.
…По узкой тропинке на холм взбиралась старуха, таща на своем горбу довольно увесистую поклажу. Несмотря на темноту и почтенный возраст, она с удивительной ловкостью прыгала то вправо, то влево, преодолевая ухабы, рытвины и другие препятствия, которые попадались на пути. Над старухой кружила большая черная птица с изогнутым клювом. И вдруг эта самая птица проскрипела человеческим голосом:
— Скоррей! Скоррей, старрая ведьма! А то опоздаем!
— Не опоздаем, Мефодий, — хохотнула старуха. — Еще немного, и мы у цели.
И они продолжали двигаться к огромному дереву, одиноко стоявшему на вершине холма. Странная птица не унималась, продолжала подгонять старуху:
— Луна сейчас взойдет. Давай! Давай, ведьма!
Старуха припустилась бежать. Сердце ее стучало и вырывалось из грудной клетки. По морщинистому лицу и крючковатому носу стекал пот, падая на землю крупными каплями. Она бежала и шипела:
— Вечно ты недоволен, Мефодий. Служишь, служишь!.. Порчу насылаю! Столько жизней загубила! А благодарности никакой.
— Заткнись! Благодаррность ей подавай!
Продолжая канючить, старуха добралась до дерева. И как раз в это время на темном небе появилась мертвенно-бледная луна. Потоки ее холодного света упали на вершину холма, открывая удивительную и жуткую картину: кривляющаяся старуха, птица с горящими огнем глазищами и громадное дерево, уродливые ветки которого напоминали лапы какого-то гигантского паука. От дерева далеко-далеко распространялся отвратительный запах гнили. Но листва радостно зашумела, встречая старуху и Мефодия.
— Привет! — похлопала его по стволу старуха.
— Прривет! — проскрипел Мефодий.
— Стоишь, как великан, а внутри совсем сгнил, — захихикала старая ведьма.
— Молчи, дурра! — птица грозно замахала крыльями.
— Ой, молчу. Да ведь это я так. Мы еще с тобой поработаем. Кому поможем приворожить любимого, а кого со света сживем.
— Не болтай почем зрря, старруха! Начинай дело делать!
— Слушаюсь, Мефоденька. Слушаюсь, голубчик.
Старуха поставила треножник, разожгла огонь, начала что-то варить в котле, подбрасывая туда новые и новые травы и бормоча заклинания. Потом припала головой к земле, страшно завыла.
Как все сразу изменилось! Языки пламени стали похожи на красных змеек, а потом вдруг превратились в огненных карликов, устроивших дикие пляски. Вода в котле пузырилась, меняла цвет, превращаясь то в черную, то кроваво-красную. Мефодий кружил над котлом и зловеще каркал. Дерево наполнило воздух еще большим гадливым запахом.
Когда бурление воды достигло наивысшей точки, старуха вдруг проорала:
— Убей дитя!
При этом она повернула в голову и посмотрела в какую-то точку. Она не просто кричала, она кому-то приказывала УБИТЬ ДИТЯ. Мефодий кружил над котлом, зловеще каркал: «Убей! Убей!» Но вот и его желтые глаза уставились в ту же точку…
А вокруг холма вдруг возникла угрожающая тишина, готовая в любой момент разразиться бурей. Мефодий взлетел на сук дерева и как будто к чему-то прислушался. Зато старуха ничего не замечала, она продолжала прыгать вокруг котла и истерично повторять одну и ту же фразу:
