Наконец все начали понимать замысел Сизова.

— Да, это здорово придумано, — пробормотал Ждан.

Митинг на площади продолжался час за часом. Когда ораторам уже нечего было сказать начали выступать самодеятельные певцы, студенческие барды. Вскоре вся заведенная публика начала пританцовывать. Но к шести часам вечера все подустали, кто-то из работников мавзолея с подачи Ждана догадался отключить на трибуне электричество. Веселье начало постепенно начало сходить на нет, последние ряды плохо слышали голоса из мегафона. Словно по заказу властей подул сильный северный ветер. Раза три над городом на низкой высоте пролетел транспортный самолет, из-за сплошной облачности ни кто из москвичей его не видел, все только слышали низкий гул. Но после этого обработанные хлористым серебром облака разразились проливным дождем. Мало у кого на площади оказались с собой зонты, ни кто не догадался захватить с собой что-нибудь поесть, пирожки, хот-доги и мороженое лоточников смолотили в первые же часы митинга, а оцепление работало только в одну сторону, по методу ниппеля, выпуская всех с площади, и ни кого на нее не впуская. За пределами Васильевского спуска и Манежной площади скопилось много молодежи готовой поддержать студентов, но с ними как раз не церемонились, беспощадно отгоняя дубинками. Постепенно толпа на площади начала таять, к девяти часам вечера людской край митинга поджался до Лобного места. Наиболее разочарованными были телевизионщики из Си-эн-эн. Показывать одиннадцать часов одну и ту же толпу было бессмысленно. Надежды на скорый погром студентов силами омона не оправдался.

Еще через час толпа поредела еще больше.

— Их осталось не более полутора тысяч, — доложил Сизову по телефону Малахов.

— Виктор свою дочку нашел?

— Да, с час назад ее выловили и увели с площади его адъютанты. Идти не хотела, хорошо отошла в туалет, там ее и перехватили.

— Ладно, тогда запускай своих вурдалаков.

Через пятнадцать минут со стороны Манежной площади на Красную начали вливаться плотные толпы одетых в черное подростков. Вязаные шапки, кожаные перчатки и трехцветные кокарды на груди не оставляли сомнений в их принадлежности к «Союзу Молодежи». На ходу союзники вынимали свое фирменное оружие — короткие обрезки труб обтянутые резиной.

— Союзники, союзники! — тревожно зашелестело по толпе студентов. В первые ряды тут же перестроились наиболее тренированные в своих сражениях студенты спортинститутов. Оживились телевизионщики, но когда две толпы уже были готовы сомкнуться в одном столкновении на площади погас свет, и все остальное происходило в кромешной тьме, под непрекращающимся дождем. Слышались крики, удары, стоны, отчаянные вопли и многоэтажный мат. С Лобного места вспыхнул было свет, это телегруппа Си-эн-эн включила подсветку телекамеры. Овальным пятном высветился крутящийся калейдоскоп лиц, рук, но секунд через тридцать телекамера с хрустом разлетелась под ударами самодельных дубинок боевиков. Через полчаса все было кончено. Митингующие хлынули с площади на Васильевский спуск, и цепь омона расступилась перед ними. Позади остались десятки раненых и два трупа. «Союзников» хоть и просили только выдавить студентов с Красной площади, но те в азарте, как всегда, увлеклись.

В прессе это побоище, конечно, подали как волеизъявление патриотично настроенных молодых людей. Но даже выступивший по этому поводу в своем обычном субботнем бриффинге Фокин не был так убедителен как обычно. Самое удивительное признание прозвучало у него в конце речи.

— Да, кое в чем эти митингующие правы. Я согласен что цензуру в стране можно уже отменить. Именно этому будет посвящено завтрашнее заседание Верховного Совета.

Конечно, сам Андрей никогда бы не решился произнести такие слова не посоветовавшись с Сизовым. Но на следующий день в России действительно отменили цензуру, и разрешили проведение митингов и демонстраций, но только при соответствующей регистрации и под надзором властей. Студенты бурно отметили свою победу массовым митингом перед зданием МГУ на Ленинских горах. Правда после этого в течении трех месяца по всем институтам были потихоньку арестованы сорок человек организовавших первомайский митинг. Но естественное возмущение учащихся было сведено на нет усилиями провокаторов, внедренных Жданом в исполком Конфедерации Российских студентов.

Власти признали гибель двух студентов, и ранение еще сорока трех, но свалили все это на образовавшуюся при драке давку.

ЭПИЗОД 58

— Рота подъем!

Голос дневального прозвучал как всегда не вовремя, Вовка Фомичев видел во сне здоровущий хот-дог, громадную булку, почти батон, и торчащую из белого, ноздреватого разреза толстую, хорошо прожаренную сардельку, а сверху кроваво красную, бархатистую струю кетчупа, медленно оседающую на коричневую, дымящуюся шкуру сардельки.

— Подъем рота! — снова взвизгнул тонким дискантом голос дневального, и вслед за растаявшей в небытие сарделькой пришло ощущение досады что это был только сон.

«Семин орет, — подумал Вовка, — Только у него такой противный голос. Запустить что ли в него подушкой?».

Но когда Фомичев сам оторвал голову от подушки и открыл глаза, кто-то опередил его и в сторону уходившего на свой пост щуплого, невысокого пацана в крупных очках уже полетела тощая подушка, попавшая по затылку дневального. У того от удара на пол слетели очки, и вся казарма грохнула единым, дружным хохотом. После этого пробуждение не казалось уже такой досадной неприятностью.

Спрыгнув вниз Владимир оделся, быстро и ловко заправил кровать. Через пятнадцать минут он уже стоял в строю вместе с сотней таких же как он подростков тринадцати, четырнадцати лет. Они болтали, смеялись, толкали друг друга, но только до той поры, пока дежурный по роте не рявкнул ломающимся баском традиционное:

— Рота смирно!

По коридору училища медленно двигались трое: невысокий, полноватый седой капитан с черной перчаткой протеза на левой руке, а за ним два длинных, худых прапорщика. У капитана фамилия была Даев, руку он потерял в Чечне, а два его спутника носили созвучные фамилии: Симонов и Пимонов. В прошлую неделю кадеты проходили по астрономии Марс, и когда Юрий Иванович сказал что рядом с планетой двигаются два спутника, Фобос и Деймос, на самом деле переводимые как "Страх и «Ужас», сидевший рядом с ним хохмач Карпов шепнул на ухо Фомичеву: