они во многом перекрывают Друг друга, вернее, неотделимы

друг от друга как два вечных спутника читателя, в чем Барт

сам признается со столь типичной для него обескураживающей

откровенностью: "в любом случае тут всегда останется место для

неопределенности" (цит. по переводу Г. Косикова, 10, с. 464).

Тем не менее, в традиции французского литературоведческого

постструктурализма между ними довольно четко установилась

грань, осмысляемая как противопоставление lisible/illisible, т. е.

противопоставление традиционной, классической и авангардной,

модернистской литератур (у Барта эта оппозиция чаще встреча

лась в формуле lisible/scriptible), которому Барт придал эроти

ческие обертоны, типичные для его позднем манеры: "Текст

удовольствие -- это текст, приносящий удовлетворение, запол

няющий нас без остатка, вызывающий эйфорию; он идет от

культуры, не порывает с нею и связан с практикой комфорта

бельного чтения. Текст-наслаждение -- это текст, вызывающий

чувство потерянности, дискомфорта (порой доходящее до тоск

ливости); он расшатывает исторические, культурные, психологи

ческие устои читателя, его привычные вкусы, ценности, воспо

175

минания, вызывает кризис в его отношениях с языком" (там же,

с. 471).

В конечном счете речь идет о двух способах чтения: пер

вый из них напрямик ведет "через кульминационные моменты

интриги; этот способ учитывает лишь протяженность текста и не

обращает никакого внимания на функционирование самого язы

ка" (там же, с. 469-470; в качестве примера приводится твор

чество Жюля Верна); второй способ чтения "побуждает смако

вать каждое слово, как бы льнуть, приникать к тексту; оно и

вправду требует прилежания, увлеченности... при таком чтении

мы пленяемся уже не объемом (в логическом смысле слова)

текста, расслаивающегося на множество истин, а слоистостью

самого акта означивания" (там же, с. 470). Естественно, такое

чтение требует и особенного читателя: "чтобы читать современ

ных авторов, нужно не глотать, не пожирать книги, а трепетно

вкушать, нежно смаковать текст, нужно вновь обрести досуг и

привилегию читателей былых времен -- стать аристократиче

скими читателями" (выделено автором -- И. И.) (там же).

Перед нами уже вполне деконструктивистская установка на

"неразрешимость" смысловой определенности текста и на свя

занную с этим принципиальную "неразрешимость" выбора чита

теля перед открывшимися ему смысловыми перспективами тек

ста, -- читателя, выступающего в роли не "потребителя, а про

изводителя текста" (Барт, 89, с. 10):

"Вот почему анахроничен читатель, пытающийся враз

удержать оба эти текста в поле своего зрения, а у себя в руках

-- и бразды удовольствия, и бразды наслаждения; ведь тем

самым он одновременно (и не без внутреннего противоречия)

оказывается причастен и к культуре с ее глубочайшим гедониз

мом (свободно проникающим в него под маской "искусства

жить", которому, в частности, учили старинные книги), и к ее

разрушению: он испытывает радость от устойчивости собствен

ного я (в этом его удовольствие) и в то же время стремится к

своей погибели (в этом его наслаждение). Это дважды расколо

тый, дважды извращенный субъект" (10, с. 471-472).

Барт далек от сознательной мистификации, но, хотел он

того или нет, конечный результат его манипуляций с понятием

"текста" как своеобразного энергетического источника, его сбив

чивых, метафорических описаний этого феномена, его постоян

ных колебаний между эссенциалистским и процессуальным по

ниманием текста -- неизбежная мистификация "текста", лишен

ного четкой категориальной определенности. Как и во всем, да

простят мне поклонники Барта, он и здесь оказался гением того,

что на современном элитарном жаргоне называют маргинально

стью как единственно достойным способом существования.

Роль Барта и Кристевой в создании методологии нового

типа анализа художественного произведения состояла в опосре

довании между философией

постструктурализма и его де

конструктивистской литерату

роведческой практикой. Они

стали наиболее влиятельными

представителями первого ва

рианта деконструктивистского

анализа. Однако даже и у

Барта он еще не носил чисто

литературоведческого характера: он, если можно так выразиться,

был предназначен не для выяснения конкретно литературно

эстетических задач, его волновали вопросы более широкого

мировоззренческого плана: о сущности и природе человека, о

роли языка, проблемы социально-политического характера. Ра

зумеется, удельный вес философско-политической проблематики,

как и пристрастия к фундаментально теоретизированию у Барта

и Кристевой мог существенно меняться в различные периоды их

деятельности, но их несомненная общественная ангажирован

ность представляет собой резкий контраст с нарочитой аполи

тичностью йельцев (правда, и этот факт в последнее время

берется под сомнение такими критиками, как Терри Иглтон и

Э. Кернан; 169, 257).

Французская теория и американская практика

Почему же все-таки потребовалось вмешательство амери

канского де конструктивизма, чтобы концепции французских

постструктуралистов стали литературной теорией? Несомненно,

ближе всех к созданию чисто литературной теории был Барт, но

однако и он не дал тех образцов постструктуралистского

(деконструктивистского) анализа, которые послужили бы при

мером для массового подражания. К тому же лишь значитель

ное упрощение философского контекста и методологии самого

анализа сделало бы его доступным для освоения широкими

слоями литературных критиков.

В конечном счете методика текстового анализа оказалась

слишком громоздкой и неудобной, в ней ощущался явный избы

ток структуралистской дробности и мелочности, погруженной в

море уже постструктуралистской расплывчатости и неопределен

ности (например, подчеркнуто интуитивный характер сегмента

ции на лексии, расплывчатость кодов).

Заметим в заключение: интересующий нас период в исто

рии телькелизма, т. е. период становления литературоведческого

ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ

175

постструктурализма в его первоначальном французском вариан

те, отличался крайней, даже экзальтированной по своей фразео

логии политической радикализацией теоретической мысли. Фак

тически все, кто создавал это критическое направление, в той

или иной мере прошли искус маоизма. Это относится и к Фуко,

и к Кристевой с Соллерсом, и ко многим, многим другим. По

жалуй, лишь Деррида его избежал. Очевидно поэтому он и смог

столь безболезненно и органично вписаться в американский

духовно-культурный контекст, где в то время царил совершенно

иной политический климат.

Подчеркнутая сверхполитизированность французских кри

тиков приводила неизбежно к тому, что чисто литературоведче

ские цели оттеснялись иными -- прежде всего критикой буржу

азного сознания и всей культуры как буржуазной (причем даже

авангардный "новый роман" с середины 60-х г. г. перестал

удовлетворять контркультурные претензии телькелистов, вклю

чая и самого Барта, к искусству, с чем связано отчасти появле

ние "нового нового романа" ).

Политизированность телькелистов и привела к тому, что

телькелистский постструктурализм был воспринят весьма сдер

жанно в западном литературоведческом мире, пожалуй, за ис

ключением английских киноведов, группировавшихся вокруг

журнала "Скрин". При том, что и Барт, и Кристева дали при