В детстве ему никогда не снились кошмары. Жизнь в тени Шпиля Воронов лучше любых материнских слов убеждала, что никакие монстры не причинят ему вреда. Но все же вид дегенерировавших Рапторов пробуждал нечто в самых темных закоулках его воображения, вызывая первобытное отвращение и страх, которые не могли искоренить даже дисциплина и выучка Астартес. И то, что он был одним из этих монстров, только усиливало его ужас. Мозг и тело Навара больше не могли испытывать страх с точки зрения обычного человека, но в самой глубине души он ощущал тревогу, не в состоянии выразить словами свои опасения. Казалось, он не мог сформулировать нужную мысль, не мог определить понятия, необходимые, чтобы озвучить свой ужас.

Навар поднялся, чтобы немного ослабить давление на крестец, откуда помощники Сиккса удалили ему рудиментарный хвост. У него болели колени и бедра, увитые слишком крупными связками и сухожилиями. Он обошел кругом комнату, в которой не было ничего, кроме тонких тренировочных матов, заменявших им кровати, — лучшее, что пока мог предложить Рапторам легион. Навар подошел к двери, и до его слуха долетели голоса. Двери не запирали. Где-то вдали отсюда самых звероподобных Рапторов поместили в клетки, в которых Сиккс и Орландриаз раньше держали подопытных животных. Их нельзя было оставлять на свободе, хотя ни один из них не вел себя агрессивно по отношению к другим Гвардейцам Ворона.

Голоса становились громче, и Навар узнал глубокий тембр примарха. Он позвал других, чтобы те встали и подошли ближе. Разговаривали чуть дальше по коридору, возле входа в лазарет.

— …Уверен, проблема в генетическом шаблоне, — услышали они, как Орландриаз отвечает на какой-то вопрос Коракса. — В процессе репродукции клеток мы не могли допустить ошибку.

— Тогда почему с первыми пятью сотнями Рапторов ничего не произошло? — спросил Коракс.

— На каком-то этапе мы все же ошиблись. Наверное, во всем виноват масштаб воспроизведения.

— Если только дегенерация не проникла в исходный материал, — заметил Сиккс.

— Он же находится в стазисе, как он мог измениться? — возразил Орландриаз.

— Постепенно, — ответил Коракс. — Его ведь доставали из стазиса для копирования нового генетического семени. Возможно, после каждого извлечения он понемногу деградировал, так медленно, что мы просто ничего не замечали.

— Это свидетельствует о том, что порок наследственный, — предположил Сиккс. Он прокашлялся, прежде чем продолжить, явно испытывая неловкость за то, что ему предстоит сказать. — Порок не в самом генетическом семени Гвардии, с момента создания его проверяли не один раз.

— На что ты намекаешь? — спросил Коракс.

— Что-то не так с информацией примарха, — сказал Орландриаз так спокойно, словно обсуждал плохую погоду.

— Или с нашими расчетами, — быстро добавил Сиккс. — Характерные признаки и деформации, которые мы можем наблюдать, по-своему устойчивые. Отнюдь не случайные.

— Я не смог этого определить, — задумчиво произнес Орландриаз.

— А я увидел, — сказал Коракс. — Нам известно, что в информации примарха содержатся некоторые элементы нечеловеческих организмов. Схожие нити закодированы в каждом генетическом семени. Своими особенностями легионеры Астартес в определенной степени обязаны характеристикам других видов, которые Император ввел в генетическое семя. Чешуя, рога и прочие наросты показывают: то, что раньше сдерживало их появление, сохраняя равновесие, сейчас прекратило функционировать. Судя по частоте проявления этих признаков, я бы предположил, что самое сильное воздействие они получают во время боя. Похоже, эти изменения были вызваны чем-то в усиленном метаболизме Астартес.

— От одной лишь мысли об этом мурашки бегут по коже, — произнес Сиккс. — Знать, что в каждом из нас скрыт потенциал для подобной трансформации.

— Не у всех, — заметил Коракс.

— Прошу прощения, лорд, я не…

— Я не о наследии примарха, — продолжил Коракс. — Как ты сам сказал, стандартное генетическое семя Гвардии Ворона стабильно. Но мы сделали нечто, что его дестабилизировало. Если вычленить причины, то, возможно, нам удастся найти способ обратить вспять изменения в генетическом материале.

— Это возможно, — согласился Орландриаз. — Я проведу новые тесты, чтобы сравнить первых Рапторов с последними, и посмотрю, удастся ли найти в них существенные различия.

— Я постараюсь расположить их со всеми удобствами, — добавил Сиккс. — Если мы не сможем…

— Сможем! — оборвал его Коракс. — Они — Гвардейцы Ворона и заслуживают того, чтобы мы приложили все усилия к решению возникшей проблемы. Сообщайте мне обо всем. Мне нужно вернуться в Шпиль Воронов, чтобы обсудить с командным советом атаку на Впадину Воронов.

— Вы опасаетесь, что нам может угрожать что-то еще? — спросил Сиккс.

— Мы истребили боевиков, поэтому непосредственной угрозы нет. Но тем не менее запрещенное гильдтеховское оружие игнорировать никак нельзя. Лучше, чтобы нас не отвлекали, пока мы решаем проблему с генетическим шаблоном.

Звуки разговора стихли, а затем раздался щелчок закрывшейся двери лазарета. Навар обернулся к остальным.

— Вы слышали лорда Коракса? — спросил он. — Он найдет способ сделать нас прежними.

Некоторые Рапторы улыбнулись, другие лишь печально покачали головами. Навар вернулся обратно в свой угол и сел, не обращая внимания на боль в крестце. Примарх считал, что способ существует, а он обладал блестящим умом. Почувствовав облегчение, Навар прислонился к стене, закрыл глаза и попытался вздремнуть.

Обсуждение между командорами и Кораксом затянулось на несколько часов. Бранн, последний из членов совета, с облегчением покинул командную комнату после того, как примарх подробно расспросил его о нападении мятежников, и с тревогой в сердце вернулся обратно во Впадину Воронов, чтобы следить за возведением укреплений. Примарх ни в коем случае не хотел изменять время атаки на Нарсис. Если Рапторов нельзя будет включить в состав сил, участвующих в нападении, Гвардии Ворона придется изменить стратегию. Сам же Бранн хотел взять для захвата Идеальной Цитадели всех доступных воинов, поэтому и отправился во Впадину Воронов, чтобы поторопить Сиккса и Орландриаза.

На полпути к лифту в док Альфа его встретила диспетчер Эфрения. В руке у нее был инфопланшет, что совсем не обрадовало Бранна.

— На секунду, командор, — сказала Эфрения.

— Пройдись со мной, — ответил Бранн, миновав ее.

— Мы обнаружили несколько странных сигналов, командор, — сообщила она.

Бранн замер.

— Канал командора Агапито? — тихо спросил он.

— Нет, командор, не в этот раз, — ответила Эфрения и протянула Бранну инфопланшет. — В повседневном трафике легиона обнаружилось несколько закодированных сообщений. Их скрыли в инфопульсации между Шпилем и Впадиной, прикрепив к ним, чтобы обойти блокировку связи. Похоже, они исходят из нескольких мест на Киаваре.

— Значит, мы поняли, как гильдейцы общаются между собой? Хорошая работа. Мы можем остановить их?

— Уже сделано, командор. — Эфрения чувствовала себя уязвленной. — Одной из расшифрованных передач оказалась загрузка стандартной подпрограммы из лазаретного ядра во Впадине Воронов. Во время расшифровки сплетенных кодов стало ясно, что лог ядра был взломан. Сначала к логу получили доступ, а затем всю информацию о проникновении грубо стерли.

— Доступ к этому логу имеют всего несколько человек, — произнес Бранн. — Кто же это сделал?

— Судя по цифровым маркерам, командор Агапито, — тихо сказала Эфрения. Она подошла ближе к Бранну, хотя тот с легкостью мог услышать ее шепот. — Я собиралась рассказать лорду Кораксу, но, так как вы уже здесь, подумала, что вы сами захотите во всем разобраться.

— Благодарю, диспетчер, — ответил Бранн. — Я разберусь.

Командор развернулся и направился обратно к центральному подъемнику, который шел на всю длину Шпиля Воронов. По какой бы причине Агапито ни получил доступ к инфологам генотеха, это не объясняло, зачем он хотел скрыть свои действия. Командор тихо закипал, направляясь к личным покоям брата. Не постучав, он толчком открыл дверь, готовый с ходу потребовать от Агапито разъяснений.