Детектив виновато взглянул на нее.

— Возможно, доктор Болдуин прав и вам лучше остаться здесь. Хотя бы на одну ночь. Тогда у социальной службы будет больше возможностей подыскать временную семью, вместо того чтобы запихивать вас в приют.

— Нет! — выкрикнула Сейдж. — Я не останусь! — Она вскочила, бросилась к двери и начала дергать ручку и колотить в створку обоими кулаками. — Выпустите меня! Пожалуйста, кто-нибудь!

Сильные руки оттащили ее от двери, развернули. Детектив Нолан обхватил ее и стиснул так, что она едва могла дышать. Сейдж пыталась вырываться, но тщетно.

— Успокойся, — прошептал он ей на ухо. — Ты ведешь себя как ненормальная и делаешь только хуже. Я хочу тебе верить и хочу помочь, но ты должна собраться с духом и выслушать меня, идет?

Она кивнула, и он отпустил ее, но продолжал держать за руки, словно опасаясь, что Сейдж упадет. Она откинула волосы с лица и подавила рыдания; плечи у нее вздрагивали.

— В квартиру возвращаться нельзя, — объяснил Нолан. — Это место преступления. И я уже сказал, что мы не можем оставить тебя на улице. Знаю, это неприятно, но сейчас тебе лучше остаться здесь. Я узнаю, куда уехала Айрис, и позвоню ей сам. И как только твоя история насчет закусочной подтвердится, я сам приеду и заберу тебя отсюда, что бы ни говорил доктор Болдуин. Договорились?

— Нет! — прорыдала она. — Вы же сами видите, какая тут жуть. Не позволяйте им снова запереть меня!

Нолан покачал головой.

— Прости, но на данный момент это самое верное решение.

Она застонала и закрыла глаза. Затем колени у нее подогнулись, она осела на пол, и все вокруг стало черным.

Сначала Сейдж смутно почувствовала жесткую ткань под щекой и сильный, едкий запах чистящего средства и хлорки. Затем поняла, что ее трясет, хотя она лежала под одеялом полностью одетая, за исключением зимних ботинок. Она повернула голову и раскрыла глаза. Над головой висела полоска люминесцентного света: яркая белая линия на фоне выложенного плитками потолка.

Затем она вспомнила возвращение в Уиллоубрук. Паника стиснула ей грудь, выдавив воздух из легких. Ахнув, Сейдж села. Неужели доктор Болдуин снова запер ее? Это шестой блок? Она огляделась: никаких других пациентов. В комнате вообще не было мебели, лишь железная кровать под нею. Это не палата, но что? И сколько времени Сейдж пробыла без сознания? В зарешеченном окне виднелось темное небо. По крайней мере, в этот раз ее не стянули ремнями. Она встала и толкнула стальную дверь. Закрыто. Сейдж принялась стучать.

— Эй! — закричала она. — Есть тут кто-нибудь?

С той стороны не доносилось ни звука.

Она подошла к окну и выглянула наружу. За плывущими по небу серыми тучами висела полная луна, круглая и бледная. Несколькими этажами ниже бесконечным одеялом простирался заснеженный Уиллоубрук; белизну нарушали лишь случайный фонарь, темные купы голых деревьев и зловещие громады жилых корпусов. Вдалеке поблескивали городские огни Стейтен-Айленда, холодные и отстраненные, белые, как лед, и недосягаемые, как небесные звезды.

Она ударила кулаком по толстому стеклу, к которому прижималась лбом, и закрыла полные слез глаза. Зачем она вернулась сюда? Зачем поверила детективу Нолану? Ясно было лишь одно: при новой встрече с доктором Болдуином придется солгать и сказать, что она ошиблась насчет Эдди. Он никогда не был в ее квартире, не спал на диване. Что угодно, лишь бы выбраться отсюда.

Если только она снова увидит доктора Болдуина.

В замке у нее за спиной щелкнул ключ. Она обернулась: слава богу, кто-то услышал, как она зовет на помощь, и пришел выпустить. Вероятно, Нолан уже побеседовал с Айрис и понял, что Сейдж говорила правду. Она направилась к двери, затем остановилась. А если это медсестра со шприцем? Или Марла, пришедшая забрать ее в шестой блок? Дверь приоткрылась, и Сейдж замерла, затаив дыхание. Затем знакомая мужская фигура быстро проскользнула внутрь и закрыла за собой дверь, и Сейдж отступила.

Эдди!

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Зашел повидаться, — ответил он, снова сделавшись прежним Эдди.

Сердце у Сейдж забилось быстрее. Она не верила ему: Эдди не только врал всем и каждому, и ей в том числе, но к тому же выставил Сейдж чокнутой и позволил доктору Болдуину запереть ее. Она еле сдержалась, чтобы не влепить ему пощечину. Однако надо быть поосторожнее. Кто знает, в самом ли деле у него проблемы с психикой или он просто в игры играет? И насчет чего еще он лжет?

— Как ты сюда попал?

Он вытянул руку, показывая кольцо с ключами:

— Так же, как попадаю в любое помещение Уиллоубрука.

Она стиснула губы, подавляя гнев.

— Где ты это взял?

— Уборщику нужны ключи.

— Но ты не настоящий уборщик, — возразила Сейдж. — Ты…

— Что? Постоялец? Придурок? Человеческий мусор, который вышвырнули вон?

Она покачала головой. Эдди казался прежним, но что-то изменилось в глазах. Или раньше она была настолько ослеплена отчаянием, что холод в его глазах принимала за заботу, а ложь — за доброту?

— Я не это хотела сказать, — возразила она. — Но зачем ты мне врал?

— А ты стала бы доверять мне, если бы я сказал правду?

— Не знаю. Ты хорошо ко мне отнесся и пытался помочь. Для меня важно только это. И ты был добр к моей сестре. По крайней мере, мне так кажется.

— Был, — согласился он. — Но теперь ты знаешь, кто я на самом деле: долговременный постоялец в государственной школе Уиллоубрук. Вот только у меня есть это. — Он потряс ключами. — И в этом вся разница.

— Именно так ты выбрался отсюда и пришел ко мне?

Он ухмыльнулся.

— Возможно.

— А «мустанг»?

— Угнал.

— А деньги, которыми ты расплатился за завтрак?

— Нашел в бардачке в «мустанге».

— Но если у тебя все это время были ключи, почему ты просто не выпустил меня отсюда?

— Хотел обставить так, будто ты сбежала без посторонней помощи.

— Зачем?

Эдди посмотрел на нее, как на ненормальную.

— Зачем?! Да ты знаешь, что со мной сделали бы, если бы открылось мое участие в твоем побеге? Накачали бы торазином и проликсином и упрятали бы в больницу строгого режима. И каюк мне тогда.

— Так ты, значит, оберегал себя. И теперь снова врешь, а все думают, что я больна, как Розмари, — бросила она, не сумев справиться с гневом.

— Прости. — Он печально повесил голову. — Но ты же не ожидала, что я поступлюсь своей свободой ради тебя?

— О чем ты? Какая свобода! Ты с девяти лет в Уиллоубруке.

— Верно, — кивнул он, снова поднимая вверх ключи, — но свобода у каждого своя. — Внезапно посерьезнев, он покачал головой: — Я не могу уйти отсюда.

Сейдж с облегчением вздохнула про себя: значит, дело не в ней.

— Почему не можешь? — спросила она.

— Потому что не могу бросить их.

— Кого?

— Всех. Персонал. Жильцов. Я им всем нужен.

Она собралась было сказать, что тут прекрасно обойдутся без него, но запнулась. Внезапно ей стало страшно: Эдди был так неподвижен, так чертовски серьезен. Одержим, а то и совершенно ненормален.

Он застонал, громко и протяжно, словно объяснение требовало от него слишком много сил.

— Потому что я им помогаю. Персоналу помогаю работой. А жильцам помогаю, когда им здесь становится невмоготу. Помогаю им сбежать.

Сейдж расширила глаза.

— Через туннели?

— Нет, не так. Тебя я отвел в туннели, потому что в реальном мире ты справилась бы и сама. Но другие — несчастные уроды. Им здесь не выжить, и они это знают. Поэтому и приходят ко мне, когда понимают, что готовы к освобождению.

Она в замешательстве уставилась на Эдди. О чем это он? Доставал наркоту пациентам? Переводил в научное отделение, где занавески на окнах и вилки с ложками в столовой?

— Я не понимаю.

Он закатил глаза.

— Долго тебя здесь продержали? Пару недель. А представь, жить тут годами. Десятилетиями. Всю жизнь. Представь, ты попала сюда ребенком. Потом наступает день, и ты больше не милый малыш. Ты большой вонючий урод, еще более сломленный годами насилия и ежедневной наркоты. У таких, как я, все по-другому: я совершенно нормален, у меня нет никаких умственных или физических недостатков. Я понимаю, чего хочет персонал, умею обходить неприятности. Но другие… Как и все, они хотят любви, сострадания и доброты, а с ними обращаются хуже, чем со скотиной. Я избавляю их от этого кошмара.