Но несмотря на это, я нигде не встречал двух столь близких, дополняющих друг друга людей.

— Тебе нужно возвращаться, — спросил Ян, — или ты останешься, чтобы отвезти назад Аманду?

— Я могу остаться. Время моего отлета на Дорсай строго не определено. Могу ли я быть в чем-то полезен вам?

— Да, — просто ответил Ян. — Мне с тобой нужно поговорить. А сейчас извини...

Он повернулся, желая поздороваться с Амандой. Затем Ян попросил Мигеля, чтобы он встретился с Конде и узнал, сможет ли тот принять их. Мигель почтительно склонил голову и, вместе со встретившим нас на взлетной полосе солдатом, поспешил к выходу. Наверное, команда Мигеля, несколько слуг Конде, он сам да еще обитатели этой комнаты — вот все, кто в этот час составлял население Гебель-Нахара. Хотя крепость строилась таким образом, что при необходимости ее могла защищать горстка воинов, но даже этой горстки не осталось здесь; ведь те сорок человек полкового оркестра, если не считать умения маршировать строем, вряд ли были обучены другим видам военного искусства.

Кейси остался беседовать с Амандой и Падмой, а Ян провел меня в соседний кабинет, жестом указал на кресло и сам сел напротив.

— Извини, но я не знаю условий твоего нынешнего контракта, — начал он.

— Что касается контракта, я не вижу здесь серьезных проблем. Служу я в соединении, которое нанял Уильям с Сеты. Мой командир — Хендрик Галт. Мы сейчас не участвуем в боевых операциях, и более половины старших офицеров находится в отпусках. Но если ситуация потребует моего присутствия, я могу задержаться, и Галт все поймет, как бы понял любой дорсаец. Я не служу Уильяму, я офицер Галта.

— Хорошо, — произнес Ян. Он отвернулся и стал смотреть через высокую спинку своего кресла на равнину, туда, где, едва различимые, пробегали отблески солнечного света. Руки его расслабленно лежали на подлокотниках, и лишь кончики пальцев слегка подрагивали. От него исходило, как всегда, ощущение бесконечного одиночества и вместе с тем могучей, всепобеждающей силы. Я давно замечал, что в минуты надвигающейся опасности большинство недорсайцев инстинктивно тянутся к нам, ведь любой из нас заранее знает, как вести себя, чтобы опасность эта прошла стороной. Может быть, кое-кому мои слова покажутся капризной причудой, но даже многие из дорсайцев рядом с Яном испытывают подобные чувства.

Но, конечно, не все. Кейси, безусловно, не из их числа. И, насколько я знаю, другие члены семейства Гримов к таким не относятся. Вовсе не потому, что они чужды друг другу, просто каждый из них обладает обостренным чувством независимости и какой-то болезненной отстраненностью от других. Таковы они, Гримы.

— Два дня они, пожалуй, еще продержатся, — Ян махнул головой в сторону почти невидимого лагеря. — А потом начнут штурмовать Гебель-Нахар или драться между собой.

— А если не ждать? — спросил я и почувствовал на своем лице его быстрый взгляд. — Всегда есть выход, — добавил я.

— Сейчас достойного выхода, насколько я понимаю, нет. — сказал он. — Наша единственная надежда — на Аманду; возможно, ей удастся раскопать в контракте такое, что мы все проглядели... Выпьешь?

— Спасибо.

И тогда он встал, твердыми шагами прошел к бару, вернулся с двумя стаканами, до половины наполненными темной жидкостью, и, протянув мне один, снова устроился в своем кресле.

— Дорсайское виски, — удивился я. — Да, вас тут не забывают.

Он молча кивнул, и мы выпили.

— Как ты считаешь, Аманда может за что-нибудь зацепиться? — поинтересовался я.

— Нет, надеяться можно только на чудо, — медленно ответил он. — Затронуты вопросы чести.

— Почему потребовался арбитр такого класса, как Аманда?

— Все дело в Уильяме. Кто он, объяснять, надеюсь, не нужно. А что тебе вообще известно о ситуации в Нахаре?

И я повторил ему все, что узнал от Мигеля и Падмы.

— И больше ничего?

— У меня не было времени заниматься собственными расследованиями. Аманду требовалось доставить крайне срочно, поэтому во время перелета у меня по горло хватало своих дел.

— Уильям! — Ян со стуком поставил свой недопитый стакан на низкий столик у кресла. — В том, что мы оказались в подобном положении, гораздо больше моей вины, чем Кейси. При заключении контракта он решал тактические задачи, а стратегией должен был заниматься я. К сожалению, в данной ситуации я не видел дальше собственного носа.

— Если при обсуждении условий контракта нахарское правительство что-то скрыло от вас, есть полное основание для пересмотра соглашения или даже его разрыва.

— О, контракт спорный, с этим все в порядке. — Ян улыбнулся. (Я знаю, многим нравится верить досужим сплетням, что он никогда не улыбается, — это неправда. Но так мог улыбаться только Ян, и никто другой.) — Здесь затронута не только наша честь, но репутация Дорсая. Мы оказались в ситуации без выбора. В любом случае, останемся мы и погибнем или уйдем и сохраним свои жизни.

— Как вообще такое получилось? Как бы могли попасться в ловушку? — Я откровенно перестал что-либо понимать.

— Отчасти... — Ян поднял свой стакан, отпил глоток и снова поставил его на прежнее место. — ...Отчасти потому, что сам Уильям — стратег в высшей степени выдающийся... Надеюсь, и это для тебя не новость. Отчасти потому, что ни мне, ни Кейси не пришло в голову, что, подписывая контракт, мы заключаем не двух-, а трехстороннее соглашение.

— Извини, не совсем понимаю тебя.

— Ситуация в Нахаре складывалась таким образом, — медленно начал он, — что изначально предполагала ликвидацию одного из социальных слоев общества — я имею в виду ранчеров, первых переселенцев. Строй, который они пытались создать, мог существовать лишь на малонаселенных территориях и только на этапе освоения. Государства вокруг их пастбищ были образованы порядка пятидесяти лет назад по сетанскому календарю. За эти годы соседи встали на ноги, в достаточной степени развили промышленность и, следовательно, доказали несостоятельность существующих в Нахаре полуфеодальных отношений и единоличного владения огромными земельными угодиями. Наивно полагать, что гальеги — эти бывшие испанцы — с самого начала не знали, чем все это закончится. Доказательство тому — крепость, в которой мы имеем счастье сейчас находиться.

Он снова улыбнулся своей странной улыбкой и, немного помедлив, продолжил:

— Но это было сравнительно давно, когда ранчеры еще надеялись задержать неотвратимо надвигающийся печальный финал. Сейчас они, кажется, решили пойти на компромиссы.

— Ты говоришь о соглашениях с более развитыми соседними странами? — уточнил я.

— Фактически соглашение с остальной частью Сеты, то есть с Уильямом...

— Тогда мы возвращаемся к тому, с чего начали. Если у ранчеров уже имелось соглашение с Уильямом, которое от вас скрыли, вы имеете полное право разорвать контракт. Откровенно говоря, я не вижу здесь никаких трудностей.

— Между ними не существует даже устных, не то что письменных соглашений, — усмехнулся Ян. — Ранчеры лишь должны были известить Уильяма, что при соблюдении некоторых условий он может установить контроль над этой частью планеты. Землевладельцам в данном случае все равно — кому это предлагать. Если не Уильям, то в конечном счете появился бы кто-то третий.

— А с чем собирались остаться они?

— С гарантией, что их образ жизни и вся эта доморощенная культура будет защищена и сможет развиваться дальше.

Из-под темных бровей на меня в упор смотрели невеселые глаза Яна.

— Понимаю, — вздохнул я. — И как, по их мнению, Уильям должен действовать?

— Этого они не знают и, кажется, не очень беспокоятся. Уильям должен сам избрать способ оплаты за будущие услуги... Вот и все. У нас нет другого контракта, который мог бы служить оправданием разрыва настоящего.

Я отпил из своего стакана.

— Интриги в духе Уильяма, хотя то, что я о нем знаю, позволяет предполагать, что более естественным для него было бы создание ситуации, в которой Нахар отстал от своих соседей еще лет на пятьдесят. Из твоих слов я понял, что он торопится, замышляя какую-то аферу против Дорсая. Что выиграет Уильям, если братья Гримы разорвут контракт и оплатят неустойку? По-моему, ваше финансовое положение от этого сильно не пострадает. И если даже придется воспользоваться резервными фондами Дорсая, для этих фондов подобные расходы будут не более булавочного укола. И, кстати, ты мне так и не объяснил, почему сложность проблемы заключается не в контракте, как таковом, а в угрозе чести Дорсая.