Ян кивнул.

— Уильям рассчитал и то и другое. И план его достаточно прост. Нахарцы нанимают военных специалистов — дорсайцев, желая превратить свою армию из сброда во вполне боеспособную силу. Далее на сцене появляются революционеры — провокаторы, которые поднимают в этой армии бунт. И когда страна начинает разваливаться, а ситуация выходит из-под контроля правительства, вот тут и появляются его собственные отряды наемников и восстанавливают в Нахаре твердый порядок.

— Понятно.

— Дальше все идет по заранее разработанному сценарию, — продолжал Ян. — Революционеры под его руководством занимают несколько кресел в правительстве, а ранчеры расстаются со своей абсолютной властью в провинциях, и не более, так как по-прежнему будут владеть своими поместьями, а Уильям со своими отрядами обеспечит землевладельцам защиту уже от истинных революционеров. И все сразу станут ручными и тихими, подобно тем, кто живет на остальной территории планеты, а также на многих других планетах.

— Да-а, — задумчиво протянул я. — Значит, его цель — демонстрация эффективности собственных отрядов там, где дорсайцы терпят поражение?

— Ну вот, ты меня, кажется, начал понимать. Мы можем диктовать свои цены, потому что военных нашего уровня на других планетах нет. Если наниматель желает получить результат, который могут обеспечить только дорсайцы, а именно: разрешение военного конфликта практически без потерь в людях, технике и средствах, — он должен пригласить дорсайца. Сейчас это закон. Но если появятся люди, способные делать подобную работу так же хорошо или даже лучше, естественно, цена на нас упадет, и Дорсаю останется лишь медленно умирать от голода.

— Пройдет не один год, пока Дорсай начнет голодать. И наверное, за это время ситуация как-то изменится, и надеюсь, к лучшему.

— Дело в том, что Уильям смотрит еще дальше. Он не первый, кто мечтает нанять всех дорсайцев и с их помощью стать мировым диктатором. Ведь не случайно наши люди никогда не собираются в одном лагере все вместе. Но если Уильяму удастся задуманное и цена наша упадет настолько, что мы не сможем далее сохранять свободу и независимость Дорсая... Вот тогда Уильям предложит свой контракт — контракт, который даст нам возможность выжить. И тогда у нас не будет другого выбора, как его принять.

— Тогда ты просто обязан разорвать свой контракт, чего бы он ни стоил.

— Боюсь, что нет. — Ян вздохнул. — Неустойка такова, что мы не сможем ее оплатить. Мы станем прокляты, если уйдем, и будем прокляты, если останемся. Мы между двух жерновов, и если Аманда не найдет выхода, судьба сотрет нас в порошок...

Ян хотел что-то добавить, но в этот момент дверь приоткрылась и на пороге появилась Аманда.

— Спешу сообщить, что к нам изволили пожаловать господа-аборигены, называющие себя губернаторами. — Шутливый тон никак не вязался с ее озабоченным лицом. — По всей видимости, мне придется почтить их своим присутствием. Ты пойдешь, Ян?

— Хватит и одного Кейси, — проворчал Ян. — Мы этим господам уже объяснили, что вдвоем бегать за ними не обучены, а то чуть что — «свистать всех наверх»... И встреча эта — пустые разговоры, не более.

— Хорошо. — Аманда собиралась закрыть двери, но, видно что-то вспомнив, спросила:

— Можно пригласить Падму?

— Спроси у Кейси. Но, пожалуй, сейчас лучше не дразнить наших глубокоуважаемых губернаторов.

— Вот и хорошо, — вздохнула Аманда. — Кейси тоже так считает, но просил меня поинтересоваться твоим мнением по этому поводу. — Она вышла.

— Ты действительно не хочешь идти туда? — спросил я.

— Нет необходимости. — Ян поднялся со своего кресла. — Сейчас я кое-что тебе покажу. Тогда мы сможем окончательно разобраться в ситуации. Если меня и Кейси убьют, у Аманды в помощниках будешь только ты — если, конечно, у тебя еще не пропало желание остаться.

— Я от своих слов не отказываюсь. — Кажется, мой ответ прозвучал достаточно твердо.

— Вот и хорошо. Тогда пошли. Я хочу представить тебя Конде Нахара. Я послал Мигеля узнать, принимает ли Его Превосходительство, но ждать больше нельзя. Пойдем посмотрим, как поживает наш престарелый господин.

— А что, разве ему — я имею в виду Конде — не полагается быть на губернаторском приеме?

— Если речь идет о серьезных вещах, его не приглашают. По местным законам, Конде управляет всеми, но только не губернаторами. Ведь избирают Конде губернаторы... Законы законами, а по сути управляют всем эти господа.

Мы покинули служебный корпус и отправились в долгое путешествие по бесконечным коридорам Гебель-Нахара. Дважды поднимались на лифтах и наконец оказались на эскалаторе, что двигался вдоль длинной галереи. Когда она закончилась, Ян пинком ноги распахнул какие-то двери, и мы оказались, судя по обстановке, в дежурной комнате казарм гарнизона.

При виде нас, а скорее при виде грозного Яна, солдат, в ставшей уже привычной форме полкового оркестра, с грохотом вскочил из-за стола.

— Господа! — выкрикнул он по-испански.

— Я приказывал господину де Сандовалу узнать, сможет ли Конде принять капитана Эль Мана и меня, — заявил Ян. — Где сейчас находится капельмейстер?

— Не могу знать, сэр. Он еще не возвращался. Сэр, наверное, знает, что не всегда можно быстро добиться приема у Конде.

— Это я знаю. Вольно, солдат. Значит, есть надежда, что господин де Сандовал скоро объявится?

— Да, сэр, с минуты на минуту. Может быть, господа захотят пройти в кабинет капельмейстера?

Дежурный неуклюже развернулся на месте и жестом, явно несвойственным военному человеку, указал на дверь в дальнем углу дежурки, за которой оказалась аккуратно прибранная комната, заставленная шкафчиками с бесчисленным множеством выдвижных ящиков и с абсолютно чистым письменным столом. На стенах были развешены музыкальные инструменты.

В том, что это в основном струнные и духовые инструменты, я разобрался, хотя многие из них видел в первый раз. Один весьма походил на шотландскую волынку. У нее были всего одна басовая труба длиной сантиметров семьдесят и сопелка, вдвое короче. Другой, незнакомый мне инструмент по внешнему виду напоминал обычный горн, с непонятной целью обмотанный красным шнуром с шелковыми кистями. Я внимательно изучил всю настенную коллекцию, а затем снова вернулся к ущербной волынке, возле которой расположился Ян Грим.

— Ты умеешь играть на этом? — поинтересовался я.

— Я не дудочник, — ответил он. — Немного могу, но только на традиционной волынке горцев. Попроси Мигеля: он играет на всем — и играет неплохо.

Потеряв интерес к игре, я тоже сел.

— Ну и что ты думаешь? — спросил Ян. Я еще раз оглядел комнату.

— Странно... все это, — сказал я.

Так мог сказать только дорсаец.

Без сомнения, не найдешь в мире двух людей, совершенно одинаково содержащих свои служебные кабинеты, но если вы по неуловимым чертам безошибочно отличите в толпе дорсайца, так и по характеру кабинета определите, что его хозяин — дорсаец, и почти никогда не ошибетесь. С одного взгляда я, как, впрочем, и Ян, зайдя в комнату незнакомого офицера, могли догадаться, где он родился. И ключом к разгадке служил не тип мебели, а то, как она была расставлена. Только не думайте, что я излишне восхваляю проницательность нашего народа. Любой старый солдат, зайдя в кабинет другого старого солдата, скажет: «Вот кабинет ветерана». И в этом случае и в нашем гораздо легче ответить, чем объяснять, почему именно такой ответ будет правильным.

Итак, служебный кабинет Мигеля де Сандовала, безусловно, являлся обителью дорсайца и при этом значительно отличался от него.

— Он так развесил свои инструменты, словно это боевое оружие, — заметил я.

Ян молча кивнул. То, что очевидно, не обязательно подтверждать словами.

Если бы Мигель захотел нас убедить в своем решении никогда не брать в руки оружие, он бы клятвой на знамени не добился того, чего достиг простой демонстрацией стен своего кабинета.

— Мне кажется, это у него серьезно, — сказал я. — Не понимаю, что случилось?