Но распри ваши даже ей грозят.

Держава древней Ночи из-за них

Ущерблена: сперва отторгнут был

Обширный Ад, чтоб вам тюрьму создать.

Теперь Земля и Небо — новый мир,-

Подвешены на золотой цепи,

Над нашими владениями, там,

Где легионы рушились твои.

И знай, коль ты намерился туда:

Опасен путь, хотя и не далёк.

Ступай, спеши! Разруха и разор,

Бесчинство и крушенье — любы мне!"

Не тратя ни мгновенья на ответ

И радуясь тому, что берег моря

Его скитаний близок, Сатана

Со свежей силой взмыл одним рывком,

Как пирамида пламени, в простор

Пустынного пространства, проложив

Дорогу средь враждующих стихии,

Кишевших вкруг него. Не претерпел

Такие беды Арго, между скал

Смыкающихся проходя Босфор;

Не худшим испытаниям Улисс

Подвергся, левым бортом обогнув

Харибду, чтоб кормило повернуть

К соседней водоверти. Но вперёд,

С трудом, упорно Сатана летел,

Одолевал упорно и с трудом

Препятствия; когда их превозмог,

И с помощью его произошло

Паденье Человека, — страшный путь

Преобразился дивно: Грех и Смерть,

Вослед, с произволения Небес,

Над бездною широкую стезю

Немедля проторили. Клокоча,

Пучина терпеливо сносит мост

Длины безмерной: от Гееннских недр

До рубежей вновь созданного мира;

По той тропе шныряют Духи Зла

Вперёд-назад, чтоб соблазнять людей

И их карать нещадно, исключив

Хранимых благосклонностью Творца

И добрых Ангелов от искушенья.

Но вот своё влиянье проявил

Блаженный свет, забрезжив от зубцов

Небесных башен; отблеск заревой

Проник в глубины хмурой Ночи. Здесь

Природа зачинается уже;

Отсюда Хаос, как разбитый враг,

Поспешно отступает; он притих,

И глуше бранный гул его звучит.

Все меньшие усилья Сатане

Потребны для полёта; он теперь,

В мерцанье сумерек, совсем легко

Скользит по успокоенным волнам.

Так радостно заходит в порт корабль,

Рангоут потеряв и такелаж,

В борьбе со штормом. Крылья распластав

Широкие, в разреженной среде,

Почти воздушной, — видит Сатана

Просторы эмпирейские Небес,-

Квадратных или круглых, — не понять,

Столь широки они. Пред ним опал

Высоких башен, блещущий сапфир

Зубчатых стен его былой отчизны,

И рядом — мир повис на золотой

Цепи, подобный крохотной звезде

В сравнении с Луной. Лелея месть

Неутолимую, проклятый Дух

Торопится туда в проклятый час.

КНИГА ТРЕТЬЯ

Восседая на Престоле своём, Бог видит Сатану, летящего к новозданному миру, и, указав на него Сыну, сидящему одесную, предрекает успешное совращение рода человеческого Сатаною и разъясняет, что Божественное правосудие и премудрость безупречны, ибо Человек создан свободным и вполне способным противостоять искушению.

Однако Он изъявляет намерение помиловать Человека, падшего не по причине прирождённой злобности, как Сатана, но будучи соблазнённым им. Сын Божий восхваляет Отца за милость к Человеку, но Господь провозглашает, что милость та не может быть дарована без удовлетворения Божественной справедливости; Человек оскорбил величие Божие, посягнув присвоить себе божественность, а посему осуждён со всем потомством на смерть и должен умереть, если не найдётся кто-либо, возжелающий искупить за него эту вину и понести кару. Сын Божий выражает готовность добровольно пожертвовать Собой для искупления Человека; Отец принимает жертву, повелевает Сыну воплотиться и превозносит Его надо всеми именами на Небесах и на Земле, повелевает всем Ангелам поклониться Сыну.

Повинуясь, Ангелы, объединённым хором, сопровождаемым арфами, воспевают в гимнах Отца и Сына. Тем часом Сатана опускается на поверхность крайней сферы нашей вселенной. Странствуя здесь, он прежде всего находит некое место, названное позднее Лимбом, Преддверьем Суетности. Следует описание лиц и предметов, возносящихся в эту область. Затем Сатана достигает Небесных Врат; следует описание ступеней, ведущих к ним, и вод, обтекающих Небеса. Далее Сатана направляет полет к шару Солнца, встречает Уриила, правителя этой планеты, преображается в младшего Ангела и притворно уверяет Серафима в своём горячем стремлении увидеть новозданный мир и Человека, поселённого на нем Создателем. Он выведывает местонахождение Человека и сперва опускается на гору Нифат.

О, Свет святой! О, первенец Небес!

Хвала тебе! Дерзну ль неосужденно

Лучом совечным Вечному назвать

Тебя, когда Господь есть Свет,

От века сущий в неподступном свете,

А стало быть, о, излучённый блеск

Субстанции несозданной, — в тебе!

Эфира ли ты чистое струенье?

Но кто укажет мне, где твой исток?

Ты прежде Солнца пребывал и Неба

И, повинуясь голосу Творца,

Подобно ризам юный мир облёк,

Возникший из безвидной пустоты

Безмерной, — мир глубоких, чёрных вод.

Стигийскую пучину миновав,

Покинув тьму, где долго я блуждал,

На смелых крыльях возвращаюсь вновь

К тебе. Летя сквозь мрак и полумрак,

Ночь древнюю и Хаос я воспел

Не на Орфеев лад, на лад иной.

Нет! Музою небесной умудрён,

Спускался я в провалы темноты

Отважно и оттуда восходил

Опять к высотам. Труден этот путь

И необычен. Снова я обрёл

Тебя и воскрешающую мощь

Твоей лампады чую, но глаза

Ты никогда мои не посетишь.

Вотще они вращаются, ища

Всепроникающих твоих лучей,

Не находя и промелька зари;

Их погасила тёмная вода,

А может, бельма плотные. Но все ж

Я, возлюбив священные напевы,

Паломничества не прерву в страну,

Где обитают Музы, где ручьи

Прозрачные, тенистые леса

И солнцем напоённые холмы.

Но предпочтительно к тебе, Сион,

К источникам, которые в цветах,

У твоего подножия журчат

Святого, — я ночами уношусь,

Нередко вспоминая двух мужей

Слепых: Тамириса и Меонида,

С которыми сравнялся я судьбой;

О, если б равной славы мне достичь! -

И думаю о древних двух волхвах:

Финее и Тересии. Мой дух

Тогда питают мысли и невольно

Рождают гармонический напев.

Так птица в непроглядной тьме поёт

Бессонная и, средь густых теней

Укрытая, свою ночную трель

Выводит. Наступают каждый год

Весна и лето, осень и зима,

Но никогда не возвратится день

Ко мне. Я не увижу никогда

Блаженных смен восходов и закатов,

Ни вешних цветников, ни летних роз,

Ни тучных стад, ни дивных лиц людских.

Подобно туче, беспросветный мрак

Меня окутал; от мирской стези.

Кипучей отстранил навек меня,

И Книга, по которой изучать

Я мог Природы дивные дела,

Померкла, выскоблена и пустых

Страниц полна; закрыты, для слепца,

Одни из врат Премудрости навек.

Тем ярче воссияй, Небесный Свет,

Во мне и, силы духа озарив,

Ему — восставь глаза; рассей туман,

Дабы увидел и поведал я,

То, что узреть не может смертный взор.

С пречистой, эмпирейской высоты,

С Престола наивысшего, Отец

Всемощный, глядя вниз, обозревал

Своё творенье и дела Своих

Созданий. Словно звезды, без числа

Толпясь вокруг Творца, Небесный сонм

Святой, при созерцанье Божества,

Блаженствовал безмерно. Сын Его

Единый одесную восседал,-

Господней славы образ лучезарный.

Творец на Землю взоры преклонил

И наших прародителей чету

Вдали узрел, — единственных людей,

В ту пору населявших райский сад,

Вкушавших там бессмертные плоды

Любви непревзойдённой, несравненной

И непрерывно длящихся утех,

В отрадном одиночестве. Затем

На Ад и на пучину Он воззрел

Окружную, приметил Сатану: