– Меня зовут Септимус. Вы его жена? – спросил он на чистом английском языке.

Каролина не сразу поняла вопрос. Потом ей стало ясно, что он имел в виду Эреру.

– Нет! – бросила она. Потом показала на Тарра: – Мы были его пленниками! – Но она еще не успела произнести эти слова, как включилось ее сознание. Она испугалась новой вспышки кровожадности негров.

– Убейте этого негодяя, – спокойно произнесла она. – Я желаю его смерти не меньше, чем вы. Но умно ли убивать его? Вам нужен каждый человек, умеющий обращаться с парусами, даже если он ваш пленный!

Септимус не спускал с нее глаз. В ее словах не было высокомерия. Лишь ясность, с которой она мыслила. Любая другая женщина при виде этого корабля с палубой, напоминавшей бойню, давно лишилась бы чувств. Ее же эмоции и мысли остались подвластны ей. Она была права. Его разум подсказывал ему то же самое тогда, когда они захватили команду «Сан-Доминго», заболевшую желтой лихорадкой. Кроме двух белых, они убили всех. Он хотел предотвратить резню, так же как сегодня. Но ему это не удалось. Обычно они подчинялись ему с одного взгляда, молчаливого жеста. Но в подобные мгновения, когда кровожадная месть соплеменников вспыхивала с такой силой, его власть кончалась. И теперь, оглянувшись, словно был связан с каждым из них невидимыми нитями, он почувствовал их становящееся все нетерпеливее требование отдать им жизнь этого человека, распятого на стене каюты. Разве это не было их правом, единственным оставшимся им – правом на месть? Когда они сидели, прикованные друг к другу, сбитые, как скот, в кучу, долгими ночами в трюме, разве он не обещал им эту дань?

Септимус вытянул руку. Его пальцы сжали ручку ножа. Он взмахнул рукой и метнул нож. Жужжание наполнило воздух, когда другие негры последовали примеру своего вожака. С жуткой улыбкой взирал Эрера на смертоносные снаряды.

Каролина широко раскрытыми глазами смотрела на чудовищное зрелище. То, что происходило сейчас, было не убийством, а варварским культом; эти ножи предназначались не человеку, а злой силе. Негры набросились с нечленораздельными воплями на труп, вырывая ножи из его тела. Хлынула кровь.

Каролина подняла взгляд, когда услыхала приближающееся шлепанье босых ног. Она смотрела в лица, похожие одно на другое, превратившиеся в маски дервишей, которых их страшный бог призывал принести ему новую жертву.

Тарр схватил Каролину за руку и притянул к себе. Она чувствовала, как силы покидали ее. Ей казалось, что палуба куда-то уходит из-под ног. Ни одного шороха больше не доносилось до нее. Это была одна из тех секунд, в которые человеческое сердце, предвосхищая смерть, в один миг прощается со всем, что было дорого в этом мире.

Вокруг простиралось синее море, зеленела пирамида острова. Белой свечой парил «Камелот» на волнах. Глаза Каролины расширились. Она испустила крик и вскинула руку, показывая на белый клипер. Корабль вдруг приподнялся над водами. Тишину разорвал мощный взрыв. Языки пламени взметнулись над белым корпусом.

Никто на борту «Сан-Доминго» не обращал внимания на «Камелот», на дым, давно уже вырывавшийся из его люков. «Камелот» полыхал! Взрыв разорвал якорную цепь. Как понесшая лошадь, горящий корабль летел по волнам. Волоча за собой якорную цепь, он шел прямо на «Сан-Доминго». Огонь пожирал паруса и оснастку, его языки ползли вверх по грот-мачте. «Камелот» неотвратимо приближался. Поднявшийся ветерок уже доносил до них снопы искр и жар пламени.

Негры, все еще сжимая ножи в руках, замерли, словно в столбняке. Их предводитель выкрикивал им приказы, но они никак не реагировали на них. Чарльз Тарр схватил топор, все в испуге шарахнулись от него, когда он бросился к якорной стойке. Вновь и вновь заносил он руку для удара, пока железо не поддалось его усилиям и якорная цепь с грохотом не полетела вниз. Корабль содрогнулся, потом рывком соскочил с места.

Негры очнулись из своего оцепенения. Взлетели первые паруса и затрепетали на ветру. У штурвала появилась стройная юношеская фигура незнакомого белого человека. В синей, украшенной галунами капитанской форме он стоял там, вращая штурвал, и казался нереальной фигурой на фоне черных, как деготь, голых тел. Весь такелаж пришел в движение. С шелестом расправился грот «Сан-Доминго». Это было весьма своевременно. Всего лишь несколько метров разделяли два корабля. Красовавшееся на носовой части, выведенное золотом название «Камелот» начало таять, слизываемое жаром. Ветер доносил до «Сан-Доминго» облака раскаленного пепла. Едкий запах гари наполнил воздух, сухой горечью обметал язык и губы, оседал разъедающей пылью на глазах. Каролина почувствовала, как на ее плечо легла чья-то рука. Это был негритянский вожак, увлекший ее за собой. Сквозь тонкие подметки туфель она ощущала горячую пыль под ногами. Над ними загорелся один из парусов. Пылающий лоскут плавно опустился на них. Септимус рванул Каролину в сторону, но горящая парусина все же задела ее волосы. С легким потрескиванием они вспыхнули. Двумя руками Септимус бросился тушить огонь, не замечая ожогов. Он лишь ощущал шелковистую тяжесть этих женских волос, переливавшихся в его руках. Видел близко ее лицо, ее белую кожу. Такое же чувство, как тогда, когда он впервые нырнул за жемчугом в заливе Бенин, зажглось в его сердце. Тот же магический зов, который заставлял его мальчишкой нырять в морские глубины, исходил от этой женщины. Он не знал, кто она, откуда появилась. Он лишь знал, что она была белой богиней, объектом всех его страстных мечтаний.

Каролина застыла от его прикосновений. Ее бил озноб, и она сама не понимала, было ли это запоздалой реакцией на пережитый страх или ответом ее тела на нежные прикосновения мужских рук. Она взглянула на него, и его глаза лишь подчеркнули то, что уже выдали его руки. Она не испугалась. Скорее это был для нее добрый знак в чужом мире, дававший ей опору и возвращавший самообладание.

На «Камелоте» рухнула грот-мачта.

– Пойдемте, – позвал Септимус, – я отведу вас в каюту. И ничего не бойтесь!

Каролина бросила последний взгляд на объятый ярким пламенем корабль, начавший теперь, когда раскололся корпус, быстро тонуть. Ей казалось, что рушится последний мост, связывающий ее с миром, который она понимала и любила.

Мягкий сумеречный свет и сладковатый запах наполнили каюту. Крошечное помещение почти целиком было занято цветущим жасминовым кустом, росшим в большой фарфоровой кадке. Элегантность каюты казалась Каролине такой же нереальной, как жестокое зрелище, которое ей недавно пришлось наблюдать. Она села на пуфик перед зеркалом. Негритянка, которую Септимус послал к ней, рослая девушка с высокой грудью, присела на корточки возле нее. Бритвой она подрезала обгоревшие пряди и начала расчесывать ее волосы.

Нежно льющийся свет, легкие прикосновения умелых женских рук, тихое потрескивание расчесываемых волос действовали на Каролину успокаивающе; мягкое Покачивание судна говорило о том, что «Сан-Доминго» покинул бухту. Закрыв глаза, можно было подумать, что она снова на «Камелоте». Нет, она не желала думать. Она жила и хотела жить дальше, лишь это было важно сейчас.

Негритянка поднялась и открыла сундук. Она знала в нем каждый отрез ткани. Множество часов провела она здесь, прикидывая на себя разные куски. Здесь она нашла алый шелк, из которого сшила Септимусу тунику. Сшить что-нибудь для себя она не осмеливалась. Самой красивой была золотая парча, такая же тяжелая, как волосы этой молодой женщины, такая же драгоценная, как ее светлая, матовая кожа. Она вынула отрез из сундука.

Каролина почувствовала, как с тихим шуршанием ткань заструилась, окутывая ее фигуру. Лишь теперь, увидев себя в зеркале, она осознала самое себя. Она жила! Это она стоит, задрапированная в складках тяжелой золотой ткани, такая же, как всегда, как будто ничего не произошло и не выпало на ее долю за последние дни столько испытаний.

Безучастно наблюдала она, как негритянка священнодействовала ножницами, иголкой и ниткой и задрапировывала вокруг ее плеч и рук свободно ниспадающий покров. Каролина невольно поискала глазами свою сумочку с деньгами. Но она больше ничем не владела, у нее не было даже мешочка с гребешком, маленького зеркальца, хоть капельки духов. Даже то, что было на ней, не принадлежало ей.