Никаких друидов нет, никаких эльфов нет, и никакой магии тоже нет, — сколько раз он слышал эти слова?!

Пар стиснул зубы. Что делать? Что делать им всем? Алланон не сказал ничего полезного, кроме того, что дал каждому отдельную задачу и заверил, что эти задачи разрешимы.

Его внезапно бросило в жар. Алланон ничего не сказал о магии, которой владел Пар, — магии песни желаний, о том, нужна ли она вообще, и если да, то как ее применять. Он даже не дал Пару возможности задать такой вопрос, и сейчас Пар знает о ней ровно столько же, сколько и до встречи у Хейдисхорна.

Злость, разочарование и еще целая дюжина всевозможных чувств смешались в его душе так, что трудно было отделить одно от другого.

Легко сказать «отыщи меч Шаннары»! И что потом? Что делать с этим мечом? Вызвать порождения Тьмы на бой, всех сразу? Или рыскать по Четырем Землям, разыскивая их и уничтожая поодиночке?

Он покраснел. О Тени! Как он может даже думать о таких вещах?

Пар попытался успокоиться и мыслить здраво. Да, положение трудное. Стоит ли вообще браться за то, о чем говорил Алланон, — за поиски порождений Тьмы с мечом Шаннары в руках или хотя бы, для начала, за поиски самого меча?

Вот что следовало решить в первую очередь.

Он попытался на время выбросить все из головы, пробираясь в прохладной тени между скал, все еще преграждавших им путь, но мысли, словно испуганный ребенок, хватающийся за мать, не ослабляли свою хватку. Он заметил, как Стефф, шедший впереди, что-то сказал Тил, потом повернулся к Моргану и обратился к нему, решительно кивая головой. Он видел прямую спину Уолкера. Он видел Рен, шагавшую вслед за дядей. Все они, как и он сам, выглядели сердитыми и расстроенными, это было заметно даже по их спинам. После того, что они узнали — или, вернее, не узнали, — они чувствовали себя обманутыми. Они ожидали чего-то более конкретного, более определенного. А на них возложили невыполнимые задачи, вот и все!

Но Алланон сказал, что задачи могут быть решены и что у них — троих избранных — есть знания, отважные сердца и право решать эти задачи.

Пар вздохнул. Можно ли в это поверить?

И он снова и снова принимался обдумывать, стоит ли ему даже рассматривать возможность выполнения такого задания? Но ведь сейчас он как раз над этим и ломает себе голову, не так ли?

Вслед за остальными он вышел из тени скал на усеянную мелкими камешками тропу, ведущую вниз, к лагерю. Начиная спускаться, он попытался отбросить гнев и разочарование и обдумать все спокойно. Что им достоверно известно? Сны действительно были посланы Алланоном. Друид обратился к ним, как неоднократно обращался к Омсвордам в прошлом, прося их помощи против сил темной магии, угрожающих Четырем Землям, разница только в том, что на сей раз он появился в виде призрака. Коглин, бывший друид, стал его вестником, потому что Алланон, судя по всему, доверяет Коглину.

Он стал размышлять дальше. Порождения Тьмы в действительности существуют. Они несут зло и определенно представляют угрозу Четырем Землям и народам, населяющим их. А еще они обладают собственной магией.

Вот над этим надо подумать получше. Если они в самом деле обладают магией, то, чтобы справиться с ними, тоже нужна магия. В этом случае многое из сказанного Алланоном и Коглином звучит весьма убедительно. Это делает похожим на правду рассказ о происхождении и силе порождений Тьмы и утверждение, что равновесие сил нарушено. Виноваты ли во всем сами порождения Тьмы или это не совсем так, несомненно одно: многое в Четырех Землях неладно. Вину за это Федерация возлагает на магию друидов и эльфов, которую легенды считают несущей добро. Пар решил, что истина находится где-то посредине. Магия сама по себе ни добрая, ни злая — она просто сила. Он понял это, еще занимаясь магией песни желаний. Все зависит от того, в каких целях магия используется.

Пар нахмурился. А что, если порождения Тьмы используют магию, которую никто из людей не в силах определить? Что, если победить такую магию можно, только повернув ее против ее обладателя, заставив ее работать совсем не в тех целях, для которых она предназначалась? Что, если для этого действительно нужны друиды, эльфы и такие талисманы, как меч Шаннары?

Да, в этом есть смысл, признал он пока не очень уверенно.

Но много ли смысла?

Они вернулись в свой лагерь. Судя по всему, за время их отсутствия здесь никто не был. Лучи утреннего солнца уже вытеснили ночные тени. При их приближении лошади, привязанные к деревьям, заржали. Пар заметил и лошадь Коглина. По-видимому, старик еще не возвращался.

Пар вспомнил, как пришел к ним вчера Коглин: его приближения не заметили ни Уолкер, ни Рен, ни он сам. Старик пришел, сказал, что хотел сказать, и внезапно исчез. И так каждый раз, когда он встречался со стариком. Во время первой встречи он, сказав необходимое и пропав, предоставил им право самим принять решение. Так же случилось и на этот раз. Старик дал им возможность самим сделать выбор.

По дороге в лагерь они не сказали друг другу и дюжины слов. Кто-то предложил перекусить или поспать, но все дружно отказались. Никто не хотел ни есть, ни спать; все были полны желания поговорить о происшедшем, обсудить все и дать выход мыслям и чувствам, накопившимся у них за время возвращения в лагерь.

— Очень хорошо, — вежливо сказал Уолкер, нарушая повисшую тишину. — Поскольку никто другой не решается сказать, пусть это буду я. Браться за такое дело — просто безумие. Паранора нет. Друиды ушли. Эльфы исчезли из Четырех Земель больше ста лет назад. Меч Шаннары видели в последний раз примерно тогда же. Ни у кого из нас нет ни малейшего представления о том, как вернуть хоть что-то из перечисленного, если это вообще возможно. Мне-то кажется, что невозможно. Думаю, это еще одно подтверждение тому, что друиды играют Омсвордами, как игрушками. И мне это не нравится!

Он побагровел, его лицо нахмурилось. Пар вспомнил, как он вышел из себя тогда в долине, почти полностью потеряв контроль над собой. Нет, это был не тот Уолкер Бо, которого он помнил.

— Я не уверен, что можно назвать играми то, что произошло в долине, — начал Пар, но Уолкер сразу же набросился на него:

— Нет, конечно нет, Пар! Я предупреждал тебя: магия вовсе не дар, как ты воображаешь, а наоборот — проклятие! Почему ты так упорствуешь в своем заблуждении?

— А почему бы не предположить, что призрак сказал правду? — Голос Колла был ровным и спокойным и сразу отвлек внимание Уолкера от Пара.

— В этих оборотнях под капюшонами никогда не было правды! Когда они хоть раз вели себя честно? Они сообщают нам только обрывки того, что должны сказать, но никогда не говорят всего! Они просто используют нас! Они всегда использовали нас!

— Но всегда разумно, понимая, что следует делать. — Колл не уступал. — Уолкер, я же не настаиваю, что обязательно нужно выполнить наказ призрака. Я просто говорю: неразумно отвергать одно объяснение событий только из-за того, что другое выглядит более правдоподобным.

— Те обрывки, о которых ты говоришь, ведь это правда, — присоединился Пар к красноречивой защите Колла. — Точнее было бы сказать, что Алланон никогда сразу не говорил всей правды. Он всегда оставлял что-то про запас.

Уолкер посмотрел на них как на неразумных детей и покачал головой.

— Полуправда может принести столько же вреда, сколько и ложь, — тихо сказал он. Его гнев исчез, уступив место спокойствию. — Тебе пора бы это знать.

— Я знаю, что в этом есть некоторая опасность.

— Тогда почему ты так упорствуешь? Надо просто плюнуть на это, и все!

— Дядя, — сказал Пар с такой строгостью в голосе, что сам удивился, — я еще не принял решения.

Уолкер долго смотрел на него — высокая фигура на фоне восходящего солнца, сдержанное бледное лицо.

— Еще не принял? — мягко спросил он. Он повернулся и стал собирать свои вещи.

— Тогда я скажу по-другому. Пусть даже все, что сказал нам призрак, правда — для меня это не имеет значения. Я сам принимаю решения. И ничего не буду делать для того, чтобы восстановить в Четырех Землях Паранор и вернуть друидов. Я меньше всего этого хочу. Времена Паранора и друидов видели больше безумств, чем можно себе представить. Вернуть назад этих стариков с их колдовскими фокусами, играющих людскими жизнями, как игрушками?