– Я бы предоставил тебе пони, за счет Совета, – сказал торговец. – Но их всех сожрали больги, когда опустошали Альдсвик. Никого не осталось.

– Даже осла?

– У нас раньше имелся осел, но это было давно… – начал было Кройхауф. Но громкий смех госпожи Металюны заставил его замолчать. Естественно, она стояла и подслушивала под дверью и не смогла удержаться, чтобы не расхохотаться.

– Не только раньше, Марти, не только раньше…

– А у вашей экономки определенно есть лошадь, – фыркнул Кройхауф, прежде чем развернуться и уйти.

Ким только и успел закрыть за ним дверь, чтоб вслед за этим разразиться хохотом, который он больше не мог сдерживать.

– Он ничего не умеет сделать толком, наш будущий бургомистр, – сказал Ким, утирая слезы смеха. – Разве только сына своего назвать именем великого императора…

– Не говорите ничего плохого про Карло, – сделала ему выговор госпожа Металюна. – Может, кто и считает его глуповатым, но у него золотые руки. А Марти непременно хотел сделать из него торговца.

– Жаль, когда отцы не понимают, что их дети не могут быть такими же, как они, – размышлял вслух Ким.

– Но теперь-то он понял. Карло работает сейчас у старого Хиннера. Тот потерял ногу на войне и сам не справляется. Кроме того, он глух, поэтому его не волнует, что Карло не больно речист. А работать парень умеет! И кто знает, может быть, Карло получит от Хиннера в наследство дом?

– Все, что ни делается, все к лучшему, – улыбнулся Ким. – Но все равно мне жаль маленького Алексиса.

Затем он отправился в комнату, чтобы остаться одному, подумать и выкурить трубочку.

Итак, зима прошла, и наступила весна. В первый день мая, который еще называют «месяцем наслаждения», на лугу отмечался праздник. Это было как во времена перед войной. Только старая липа, под которой в течение столетий женихи и невесты давали согласие, была срублена топорами больгов. Но теперь на старом месте рос саженец, и в его бедной еще тени объявляли результаты выборов.

Мартен Кройхауф, сделав себе имя на геройском прошлом, не боялся соперников и действительно выиграл с большим отрывом от других. Отдала ли за него свой голос Металюна Кнопф – это навсегда останется тайной. Стоя в полном облачении бургомистра – хотя и с более тонкой золотой цепью, нежели старая, которую похитили больги, – Кройхауф был великолепен.

Урожай в этом году выдался богатым, чему радовался и стар и млад на большом рынке Альдсвика. На рыночную площадь и в близлежащие переулки стекался народ, чтобы поторговаться или просто поболтать. И, конечно же, фольки, страстно любящие посплетничать, не могли упустить такую возможность.

А в этот раз было что обсудить. За два дня до открытия ярмарки у жены бургомистра Альдсвика Петронеллы Кройхауф родился сын.

По случаю этого бургомистр в «Золотом плуге» угощал пивом, причем не только богатых и знатных, как обычно, но – вопреки всем обычаям и традициям – всех, кто оказался этим вечером в заведении.

– Отец Одильон! – воскликнул радостно торговец, увидев среди присутствующих его худощавую фигуру. – Не хотите ли присоединиться к нам и чокнуться за рождение моего сына?

– С удовольствием! – ответил тот. – Но не обижайтесь, кум Кройхауф, я бы охотнее остался здесь, среди мне подобных. Все же я хочу дать вам благословение. Как зовут вашего малыша?

– Ну, моя жена, которая в таких вещах всегда права, решила, что имя Алексис больше подходит для осла. Поэтому мы назвали его Альдероном, в честь предводителя фолькского народа, первым пришедшего в Эльдерланд.

– Альдерон! – крикнули все стоявшие рядом. – Да здравствует Альдерон!

Господин Кимберон, сидя в углу трактира и потягивая пиво, улыбнулся.

Пару дней спустя в Альдсвике произошло одно событие, не такое шумное, как открытие ярмарки, но не менее значимое.

Марина, которая снова поселилась в своем старом доме неподалеку от Виндера, загодя явилась в дом хранителя, чтобы помочь госпоже Металюне с приготовлениями. Хотя та и не терпела посторонних у себя на кухне, сейчас она была втайне горда, что сама жрица посвящает ее в тайны приготовления обеда из одного блюда, о котором ходили легенды. И вскоре можно было увидеть, как обе женщины, склонив головы, рассказывают друг другу то, о чем никогда не узнает ни один мужчина-фольк.

Вечер 22 сентября выдался мрачным. Все небо затянули тучи, закрыв собой звезды. В сумеречном свете показались две фигуры, которые двигались по гравийной дороге, ведущей к небольшому домику. Он, словно нуждаясь в защите, притулился к огромному зданию Музея истории Эльдерланда.

Один из шедших был худ, но довольно широк в плечах. Его темно-русые волосы, падавшие на плечи, были собраны тонким золотым обручем. Куртку из заклепанной кожи с тонким орнаментом покрывала шерстяная накидка красного, даже пурпурного цвета. Его рубаха и штаны были сшиты из тончайшего льна, а сапоги – из наилучшей кожи. Кайма, обрамлявшая запястья, сверкала золотом. Меч, висевший в отделанных серебром кожаных ножнах, был, казалось, простой работы. Только при ближайшем рассмотрении можно было понять, что это оружие – настоящее произведение кузнечного искусства.

Шедший рядом был мал и крепок. Очень мал и очень крепок. Под кожаным одеянием он носил кольчугу тонкой работы. В вечернем свете она, надетая на объемный живот, отливала золотом. Голову его покрывал украшенный чеканкой шлем, из-под которого торчали кудрявые рыжие волосы и борода, свисавшая на грудь. Сбоку в кожаном футляре висел тяжелый топор с двойным лезвием. Несмотря на короткие ноги, гном ничуть не отставал от идущего рядом.

Огромное здание музея заслонило собой последние звезды.

– Почти как тогда, Бубу. Как будто ничего и не изменилось, – сказал мужчина гному.

Тот посмотрел на него с укором.

– Только твоя одежда пообносились. А вот физиономия раздобрела.

Второй ухмыльнулся:

– И это говорит мне тот, кто женился на женщине-фольке, чтобы та его откармливала.

Прежде чем гном успел что-то возразить, дверь широко распахнулась. Оттуда полился свет. Перед ними стояла маленькая полная улыбающаяся женщина.

– Добро пожаловать, ваше императорское величество, а также Владыка Бурин, сын Балорина из рода Брегорина.

– Марина, ты знаешь, что для тебя я всегда Фабиан. – Сказав это, рослый мужчина обнял ее, притянув к себе так, что ее ступни оторвались от пола.

– А как же я? – прогремел Бурорин. – Я так долго тебя не видел!

Марина высвободилась из объятий Фабиана.

– Ах, Бубу, – сказала она, поцеловав его в щеку, – что такое два дня?

– Вечность! – воскликнул он.

– Ты и без того со мной каждый день, – заметила Марина. – И каждую ночь, – прошептала так, чтобы только Бурин мог ее услышать.

– Что остальные? – спросил Фабиан. – Уже здесь?

– Смотрите сами! – сказала, улыбнувшись, Марина.

В этот момент дверь во внутренние покои дома отворилась, и на пороге показался хранитель Музея истории и член Совета Эльдерланда Кимберон Вайт. На его плечи была наброшена домашняя накидка винно-красного цвета. Таков обычай фольков, когда они принимают гостей в собственном доме. Его заостренные кверху уши немного покраснели, как бывало всегда, когда он чувствовал себя счастливым. Русые волосы были растрепаны, а голубые глаза блестели.

– Входите! Вы почти последние!

Арандур Элохим, Высокий Эльфийский Князь, поднялся, когда они вошли. Присущее ему величие делало его заметным везде, где бы он ни появлялся.

– Добро пожаловать! – приветствовал он всех. – Благословение Божественной Четы да будет с вами!

Рядом с ним находился эльф, одетый в светло-серебряное, и эльфийская девушка. На ней были белые струящиеся одежды, на голове блестела диадема.

– Гилфалас! – воскликнул Фабиан, а затем, поклонившись, добавил: – Принцесса Итуриэль, имею честь.

– О, – удивился Ким, – я и не знал, что вы знакомы.