Что об этом думала сама Мэгги, Джеймс не знал, хотя и подозревал, что она изрядно удивлена, ведь раньше он пил куда больше и никогда не терял головы. Обычно она укрывала его одеялом и уходила, а утром он ее не видел. Но так даже лучше, с немалым облегчением думал Джеймс.

Он уже потерял счет ее попыткам заманить его в постель. Похоже, его стремление не нарушать супружеской верности только подстегивало Мэгги. Но даже тогда Джеймс не мог не заметить во всех ее атаках дешевой патетики. Да, она была по-прежнему прекрасна и соблазнительна, но он больше не хотел ее. И дело даже не в рубцах, обезобразивших ее тело. Просто по сравнению с восхитительно округлым телом Элизабет красота Мэгги тускнела и она становилась похожей на чересчур вытянувшуюся девочку-подростка.

И все же, все же... Джеймс безумно изголодался по женской руке, которая трепетала бы в его ладони, по воркующему женскому смеху, переливчатому и нежному, как пение горлинки по весне, по возможности поделиться самым сокровенным – и все это Мэгги щедро дарила ему.

И это, пожалуй, было самым главным. Только потеряв Мэгги, Джеймс понял, как много значили для него их бесконечные разговоры.

Он старался не думать об Элизабет, слишком это было тяжело. Джеймс любил Мэгги, нуждался в ней... и при этом отчаянно желал Элизабет, желал, как никогда прежде. Он мечтал, что подхватит ее на руки и отнесет в постель, чтобы любить там много ночей, пока не утолит свой лютый голод. Но даже когда он возвращался домой засветло, а потом долгие часы лежал рядом с ней, даже тогда он не осмеливался коснуться ее, изнемогая под гнетом непонятного ему чувства – то ли гнева, то ли вины.

А Элизабет не жаловалась. Спокойно занималась своими делами, будто это не ее муж проводил все ночи вне дома, с другой женщиной. Будто она заранее смирилась и чуть ли не ждала того, что неизбежно должно было произойти.

«А когда это случится, – мрачно думал Джеймс, – она не проронит ни единой слезинки». Элизабет есть Элизабет. Ни одной слезы – по бедному Джону Мэтью, ни одной слезы – по нему.

И, зная это, он презирал себя за свою слабость, за то, что по-прежнему желал ее.

Шли недели, и искры гнева и обида, тлевшие в его душе, разгорались все ярче. Так в сухом лесу крохотный огонек ждет только порыва ветра, чтобы превратиться в ревущее пламя.

Но, думая, что Элизабет спокойно спит по ночам, Джеймс жестоко ошибался.

По правде говоря, вряд ли она проспала хотя бы несколько часов подряд за то время, что прошло с их последнего разговора.

Порой она бодрствовала чуть ли не до утра, выдумывая себе множество всяких дел, чтобы с ее уходом у Джеймса не возникло никаких неудобств. Она варила варенье, консервировала и заготавливала впрок овощи. Банка за банкой выстраивались в кладовой, а в коптильне с потолка в ряд свисали аккуратные связки колбас и свиные окорока. Вся одежда Джеймса была заштопана и приведена в порядок. Детские вещички, вплоть до простынок и одеялец, убраны на чердак вместе с игрушками, которые так любовно чинил Джеймс.

Этим она заполняла свои одинокие ночи, стараясь не думать о том, что сейчас делает муж.

И еще она плакала. Совершенно одна в пустом доме, сидя в темноте, Элизабет плакала и ломала голову над тем, что же ей делать. По всей видимости, именно ей нужно сделать последний шаг – дать мужу свободу. Другого пути она не видела.

Каждую ночь, лежа в постели, она ждала, когда внизу раздадутся его шаги. И в те редкие ночи, когда он возвращался, она делала вид, что крепко спит, отчаянно надеясь почувствовать его руку на своем плече, хотя бы только раз перед тем, как наступит конец.

И вот как-то ночью на лестнице послышался непонятный шорох. Элизабет прикрыла глаза, но что-то вдруг встревожило ее. Она рывком села и прислушалась.

Что-то было не так. Шорох, нет, шаги... Но шаги были совсем непохожи на шаги Джеймса. Кто бы это ни был, он спотыкался, с трудом карабкаясь по ступенькам, и шумел на весь дом.

Трясущимися руками зажигая лампу, Элизабет в страхе гадала, куда Джеймс убрал свои ружья.

Дверь распахнулась в тот миг, когда она коснулась ногой пола. И в дверном проеме она увидела того, кого меньше всего ожидала, – собственного мужа! Но в каком виде!

– Джеймс!

Ей показалось, что он вот-вот рухнет, однако он каким-то образом ухитрился зацепиться за дверь и удержаться на ногах.

– Не спишь, Элизабет? – заплетающимся языком пробормотал он. – Или проснулась? А, понимаю, поджидаешь меня, так?

– Что?.. – протянув руки, она слепо шагнула к нему.

– Не прикасайся ко мне! – злобно рявкнул он, отшвырнув ее в сторону. – Не хочу, чтобы ты даже дотрагивалась до меня!

– Да ты пьян! – ошеломленно прошептала она.

– Это верно. – Глаза его остекленели. – Ну что, будешь ворчать, мисс Ханжа? Собираешься устроить мне головомойку из-за нескольких глотков?

– Ох, Джеймс, ложись-ка ты в постель!

– Не смей до меня дотрагиваться... не то еще заморозишь своими ледяными руками! У-у-у, ледышка несчастная! – Он вдруг неожиданно разъярился. – Я сказал, что ты ледышка! Слышишь? Держись от меня подальше!

– Тебе лучше лечь, – дрожащим голосом пролепетала Элизабет.

– Сказал, не дотрагивайся до меня! – Его качнуло в сторону, и он чуть было не свалился на пол.

Элизабет только в ужасе замолчала. Схватившись за комод, Джеймс с трудом обернулся и посмотрел на нее сузившимися глазами.

– Она сказала, что бросит меня, – в голосе его звенели слезы, – все время говорит об этом. – Постояв немного, будто собираясь с силами, он опять поднял на Элизабет помутившиеся глаза. – Она хочет бросить меня, пони – маешь ты или нет?!

– Ох, Джеймс! – простонала Элизабет. – Не надо!

– Все из-за тебя! – прокричал он. – Из-за тебя она хочет уехать! Потому что я женат на холодной суке... понимаешь ты, черт возьми?!

Он неуверенно шагнул к ней, и перепуганная насмерть Элизабет, дрожа, прижалась к стене.

– Боже, – прохрипел он, увидев слезы на ее лице. – Боже мой! – Повернувшись, Джеймс с яростью набросился на ни в чем не повинный комод, с грохотом затряс тяжелые ящики. – Будь я проклят! – В тишине слышалось только его хриплое дыхание. – Как меня угораздило связаться с тобой? – горестно воскликнул он. – Как меня вообще угораздило связаться с такой сосулькой? Да еще жениться! Ты когда-нибудь лежала в постели с сосулькой, а, Элизабет? Просто уму непостижимо! – Он потряс головой. – Но теперь точка! Кончено, Элизабет! – Шатаясь, он двинулся к двери. – Больше я не намерен спать с холодной, бездушной стервой! А ты... ты можешь заморозить себя до смерти, если угодно, мисс... мисс Ледяная Добродетель!