— Может, ты и прав, Ринат, но меня сейчас больше волнует Альметьевск, чем всё то, о чём ты мне только что говорил. Мне кажется, что мы накануне грандиозного событий.

— С чего ты это взял?

— Я вчера встречался с одним из своих источников. Он был в Альметьевске и встречался там с Аникиным. Лобов до своего ареста, ездил к Аникину и помог ему оружием. Просто так никто не покупает автомат и не берёт его в аренду.

— Вот и работай с Лобовым. Пусть он поделится с тобой этой новостью.

— Всё ясно, Ринат. Думаю, что в течение двух дней я развалю его, и он расскажет много занимательных вещей.

Я вышел из кабинета Фаттахова и направился в ИВС. Поздоровавшись с сотрудниками, я поинтересовался у них состоянием Лобова. Мне доложили, что между Лобовым и сержантом Нигматуллиным состоялся контакт. Сержант сообщил ему о выезде в Елабугу и решении прекратить работу с Лобовым.

Я осторожно подошёл к его камере и заглянул в глазок. Лобов сидел за столом, обхватив голову руками. Я отошёл от камеры и вновь проинструктировал личный состав ИВС. Теперь нужно было ждать результата этой психологической завязки.

Утро не внесло каких-то изменений в жизнь Лобова. Он опять проснулся от криков конвоя, которые увозили Пуха и Гаранина в Елабугу. Нервы Лобова были на пределе, и он готов был сорваться. Он, как и в прежний раз, попытался докричаться до своих товарищей, но и в этот раз его попытка не увенчалась успехом. Все его крики растворились в вязкой тишине.

Услышав шаги в коридоре, Лобов бросился к двери и стал настойчиво стучать в дверь. Открылась дверь, и на пороге камеры появился сержант милиции.

— Чего барабанишь? В карцер захотел? Считай, это девяносто девятое китайское предупреждение. Ещё раз стукнешь в дверь, потеряешь здоровье. Понял?

— Слушай, сержант. Позвони Абрамову, скажи, что Лобов хочет с ним поговорить.

— Абрамов уехал вместе с твоими друзьями в Елабугу. Сказал, что твоих друзей оставит в Елабуге, чтобы не возить их постоянно туда-сюда.

— Слушай, если узнаешь, что Абрамов вернулся в МВД, передай ему, что я хочу с ним поговорить.

— Да я ему ещё утром говорил, что ты спрашивал его. Ну, как вроде бы ты хотел с ним поговорить, но он снова, как и тогда, сказал мне, что слушать трудовую биографию он не намерен. Так и сказал, что время терять на тебя, мол, не намерен. Сегодня Пухов должен показать Абрамову что-то важное для дела.

Лобов почувствовал, что потерял контроль за ходом расследования дела. Его товарищи-подельники что-то говорят следователям, показывают, но он не знает, что конкретно.

Он взглянул на сержанта и тихо произнёс:

— У меня куча денег, помоги мне, и я отблагодарю тебя. Понюхай, поспрашивай у оперативников, что они поют, мои товарищи.

— Ты понимаешь, что предлагаешь мне? Много здесь вашего брата, каждый готов что-то пообещать, а как вылетят отсюда, сразу всё забывают. Я и так нарушаю приказ, разговаривая с тобой.

Сержант закрыл дверь, и снова в камере и коридоре ИВС повисла тишина.

— Колоться или не колоться? — думал Лобов, лёжа на койке. — Если его товарищи Пух и Гаранин признались во всём, то смысла молчать, и идти в отказ просто не было. Нельзя отрицать то, что очевидно, вроде бы так говорил Хирург. А это значит, что смысла молчать дальше просто нет. Сейчас нужно говорить, и говорить убедительно. Может, это ещё поможет ему избежать расстрела.

Он снова бросился к двери и начал настойчиво стучать в металлическую дверь. Не прошло и минуты, как дверь камеры открылась, и в неё ворвались два здоровущих милиционера. Они выхватили дубинки и стали его избивать. Когда он потерял сознание, его схватили за руки и волоком потащили в карцер. Очнувшись по дороге к карцеру, Лобов, что есть силы, заорал:

— Я жить хочу, жить хочу! Хочу к Абрамову!

Его затащили в карцер и бросили на холодный бетонный пол. Он с трудом поднялся и, выбрав место, сел на пол. Руки и спина Лобова ныли, а перед глазами то и дело проплывали красные огненные круги. Он потянулся и потрогал свой затылок, который оказался весь в крови.

— Специалисты, — подумал он об охранниках. — Бьют профессионально, всегда можно списать на неудачное падение с койки в камере.

Он прижал рассечённый затылок к холодной стене и почувствовал некое облегчение. Боль стала потихоньку утихать, и он, закрыв глаза, задремал.

Я был в кабинете, когда мне позвонил начальник ИВС и доложил про Лобова. Выслушав его доклад, я немного подумал и принял решение, что сегодня встречаться с Лобовым я не буду. Сейчас он психологически сломлен, и каждый последующий день будет делать его более сговорчивым. Я позвонил Фаттахову и доложил ему о Лобове.

— Тащи его наверх и коли, коли, коли, — посоветовал мне Фаттахов, обрадованный моим сообщением.

— Пусть посидит ещё немного, — сказал я. — Я хочу, чтобы он запаниковал, и вот тогда он расскажет нам абсолютно всё, без нажима и принуждения. Он напуган, и сейчас он ради спасения своей жизни будет сдавать всех, и друзей, и врагов.

— Я бы не стал тянуть и прямо сейчас приступил бы к работе. Чего тянуть, если человек спёкся?

— Я придерживаюсь другой тактики, и уж если Вы мне поручили это дело, я его и доведу до конца. Сутки ничего не решают.

— Смотри, Виктор Николаевич, не перезрел бы твой плод.

Я позвонил в Елабугу и попросил начальника уголовного розыска Антонова разыскать жену Лобова и попросить её приехать в МВД через два дня, ближе к вечеру.

— Виктор Николаевич, как там наш Лобов, молчит, наверное? — поинтересовался Антонов.

— Павел Григорьевич, это Ваша личная заинтересованность или просьба узнать об этом, переданная начальником милиции? Могу сказать пока одно, Лобов по-прежнему молчит, как молчал и у вас в Елабуге. Можете об этом доложить и Хромову.

Я положил трубку и мысленно представил лицо Антонова. Сейчас наверняка вся милиция Елабуги с напряжением следила за ходом расследования этого дела. Кто-то с надеждой, что Лобов пойдёт в несознанку, и им сойдёт с рук связь с ним, другие же, напротив, хотели, чтобы все эти связи Лобова с местной милицией всплыли в ходе следствия.

Вскоре меня вызвал к себе Костин. Я вошёл в кабинет и увидел, что там, помимо него, находится министр. Я извинился и, повернувшись, стал закрывать за собой дверь.

— Абрамов, — окликнул меня Костин, — ты куда собрался? Давай заходи и присаживайся.

Я прошёл в кабинет и сел на стул. Костин переглянулся с министром и произнёс:

— Виктор, я не буду тебя агитировать за советскую власть, ты не маленький. Мне недавно доложил Фаттахов, что дело Лобова сдвинулось с мёртвой точки и что Лобов готов дать признательные показания по убийству депутата Шигапова?

Я взглянул на Костина, а затем перевёл свой взгляд с него на министра.

— Похоже, что так, — сказал я. — Завтра я его подниму, и всё станет ясно, будет он говорить или нет.

— Что значит, будет говорить или нет? Он обязательно должен говорить. Пойми, нам нужны эти показания!

Министр посмотрел на меня и сказал:

— Вот что, Абрамов, если раскроешь это преступление, то я лично сам обращусь в Москву о твоём награждении, ну а если нет, то я бы посоветовал тебе написать рапорт и уйти на стройки народного хозяйства. Там тоже нужны умные головы и здоровые руки. Надеюсь, ты понял?

Я встал и молча вышел из кабинета. Теперь и моя судьба стала напрямую зависеть от показаний Лобова.

Утром перед разговором с Лобовым я приказал привести его в божеский вид. Лобов привёл себя в порядок: помылся, побрился и почистил свою одежду. После того как были выполнены эти процедуры, я вызвал карету скорой помощи, врачи осмотрели его. Пока врач по моей просьбе писал справку, Лобова под конвоем доставили ко мне в кабинет.

Когда Лобов переступил порог моего кабинета, я сразу предупредил его, что слушать его трудовую биографию просто не намерен. Первое, что поразило меня в его облике, было несвойственное ему послушание и смирение. Он осторожно присел на краешек стула и окинул взглядом мой кабинет. На стене моего кабинета висел православный календарь с прекрасной репродукцией иконы Казанской Божьей Матери. Увидев эту репродукцию, Лобов упал перед ней на колени и минуты три неистово молился этому образу. Это было столь неожиданным для меня, что я впервые за всё это время подумал о его вменяемости. В кабинет осторожно вошёл оперативник Константин Гаврилов и положил передо мной медицинское заключение о физическом состоянии Лобова. Согласно заключению врача, Лобов был абсолютно здоров и, что самое главное, у него не было никаких абсолютно жалоб ни на своё здоровье, ни на действия сотрудников ИВС МВД.