Фаттахов замолчал и посмотрел на меня.

— Не знаю даже, что тебе сказать, Виктор Николаевич. Ты можешь убеждать людей, этого у тебя не отнимешь. Однако что бы ты ни говорил, не всем твоя правда нравится. Помни об этом.

Он вышел из кабинета, а я стал звонить Грошеву в Альметьевск.

Мне позвонил Васильев и передал сообщение, что меня завтра с утра ждёт прокурор республики. Я не знал, радоваться мне этому сообщению или нет. Утром должны были доставить из Альметьевска задержанного Ильдуса Муратова, который был вторым человеком в группировке Аникина. Я вызвал к себе Гаврилова и предупредил его, чтобы он приготовил отдельную камеру для Муратова.

Утром я стоял около прокуратуры и ждал, когда на работе появится прокурор. Антон Яковлевич Казанцев подъехал к прокуратуре ровно в восемь часов. Увидев меня, он кивнул мне головой и рукой показал, чтобы я шёл за ним в кабинет.

— Как дела, Абрамов? — поинтересовался он, когда я вошёл.

— Дела у Вас, Антон Яковлевич, а у нас — делишки, — ответил я.

— Может, ты и прав, что дела у нас. Ты знаешь, Абрамов, я не верю в то, что написал Разин в жалобе на тебя. Если бы он сам попробовал пережить подобные пытки, он бы хорошо знал, что все они практически со смертельным исходом.

— Дело не в жалобе Разина, — сказал я, — дело совершенно в другом, Антон Яковлевич.

— В чём?

— В том, что после того, как Лобов написал свою явку с повинной, его допрашивал следователь прокуратуры Васильев. Я не думаю, что если бы я избивал Лобова, добиваясь у него признания его вины, то Васильев не заметил бы этого перед своим допросом. Вот посмотрите, Антон Яковлевич, это медицинское заключение врачей скорой помощи. Обратите внимание на время и дату. Вот вам вторая справка, выданная врачом Института восстановительной хирургии. Вот время и дата. После этого с Лобовым работал только Васильев. Если придерживаться хронологии жалобы, то Лобова мог избить или пытать только следователь прокуратуры Васильев, а не я.

Казанцев пододвинул к себе медицинские справки и внимательно прочитал их. Он поднял на меня глаза и спросил:

— Абрамов, а почему ты не показал ему эти справки?

— Антон Яковлевич, я думаю, что они не сыграли бы никакого значения в этом деле. Васильева я знаю больше пяти лет. Мы часто работали с ним в тандеме. И вдруг этот человек, которому я верил как себе, начинает меня обвинять в том, что я никогда не совершал. Главное, он знает, что я не делал это, но хочет сделать из меня преступника. Я не думаю, что это лично его желание, здесь, по всей вероятности, заказ, который он выполняет с пеной у рта.

— По-моему, ты приукрашиваешь события. Теперь ты пытаешься придать этому делу заказной характер. Хорошо, Абрамов, я разберусь в этом вопросе.

Казанцев протянул руку, чтобы взять со стола медицинские справки, но я опередил его и положил себе в карман костюма.

— Что, не веришь? — произнёс он.

— Бережёного Бог бережёт, а не бережёного конвой стережёт, — произнёс я и, спросив разрешения, покинул кабинет Казанцева.

Ильдус Муратов не ожидал, что его, в отличие от всех остальных ребят, отправят в ИВС МВД. Сам он родился и жил в Альметьевске, и поэтому знал многих молодых парней своего возраста. Были среди них и те, кто работал в местном городском отделе милиции. Находясь в ИВС городского отдела милиции, он легко через своих знакомых узнавал, кто и как ведёт себя на допросах. А в смену своего однокашника, работающего в ИВС, свободно выходил из камеры и общался со своими ребятами, советуя и подсказывая им, что говорить следователям во время допросов.

Работающие в городском отделе прикомандированные сотрудники управления по борьбе с организованной преступностью полностью не владели обстановкой, в результате чего не могли добиться никаких положительных показаний, и, как следствие этого, было принято решение о переводе Муратова из Альметьевска в Казань.

Прибыв из прокуратуры в МВД, я сразу же связался с Грошевым и затребовал у него все данные на Муратова, в том числе, где он проходил службу, с кем поддерживал связь после демобилизации, круг друзей и знакомых. Пока сведения ещё не поступили, я решил провести с Муратовым разведывательную беседу, а если короче, прощупать его, чем он дышит и как настроен вести себя во время дальнейшего нашего общения.

Муратов вошёл в кабинет и молча сел на предложенный мной стул. Судя по его внешности, ему было абсолютно безразлично, где и у кого он находится. С лица не сходила надменная улыбка, которая наглядно свидетельствовала о том, что он самый умный, а мы, крутящиеся и суетящиеся вокруг люди, просто ничто по сравнению с ним.

Я представился ему и посмотрел, как он на это отреагирует. Реакции не последовало. Выждав минуту-другую, Муратов с ухмылкой на лице произнёс:

— Не старайтесь, начальник, меня Вы ничем не удивили. Ну и что, МВД, ну и что, Чёрное озеро. А мне плевать на всё, в том числе и на Вас.

Я ухмыльнулся про себя, Муратов чем-то напомнил мне одного из задержанных, который вёл себя так же нагло, стараясь спровоцировать меня на применение физической силы.

— Ильдус, выходит, у нас нормального общения с тобой не получится? — поинтересовался я у него. — Получается, я должен буду тебе всё доказывать, а ты от всего этого будешь, конечно, отказываться?

— Именно так, начальник. Меня сладкими речами Вы явно не сломаете. Сможете доказать и убедить, значит, диалог получится, если нет, то на нет и суда нет.

— Ты знаешь, Ильдус, вот здесь на твоём месте недели две назад сидел не то что ты, лох, а сам Лобов, который за четыре дня полностью расписался в своей несостоятельности. Ему было что терять, а ты распустил хвост и считаешь себя таким крутым, что с тебя можно только легко съехать и не более. Я тебе даю честное слово, что через два дня ты сам будешь ломиться в дверь хаты и просить меня, чтобы я принял от тебя явку с повинной.

— Ты нравишься мне, начальник, — сказал Муратов. — Я раньше думал, что в ментуре работают одни дураки, которые ничего не могли добиться в нормальной жизни, однако признаюсь в своей ошибке, здесь работают не только лохи, но и скоморохи.

Этого было достаточно, чтобы во мне зажечь зверя.

— Запомните, Муратов, сегодняшний день. Через два дня Вы поменяете мнение о милиции, — произнёс я и велел Гаврилову отвести его в камеру.

— Виктор Николаевич, алло, — услышал я в телефонной трубке. — Это заместитель начальника следственного изолятора номер два Цветаев.

— Привет, дружище. Давно тебя не слышал, как живёшь? — поинтересовался я у него. — Что нового?

— Слушай, Виктор Николаевич, вчера ребята перехватили записку Лобова. Он в ней много пишет о тебе. Считает, что ты его обманул, склонив его к сдаче оружия. Просит ребят, чтобы они с тобой разобрались.

— Да это не первая угроза в мой адрес. Меня давно хотят завалить, пишут, угрожают. Я к этому привык.

— Зря ты так, — произнёс Цветаев. — Лобов не из тех, кто бросает свои слова на ветер. Будь осторожен, всё может быть.

— Спасибо, дружище, за подсказку. Предупреждён, значит, вооружён, — сказал я и положил трубку.

— Этого мне ещё не хватало, — подумал я про себя.

Хорошо изучив Лобова, я понял, что это не шутка. Все угрозы, высказанные Лобовым в отношении своих врагов, он, как правило, доводил до логического конца. Я невольно задумался над угрозой, стараясь понять, чего он хочет добиться этой выходкой. Проиграв мне в личном противостоянии, он хотел реабилитировать себя в глазах своих ребят, тем самым доказать им, что он до сих пор ещё силён и могущественен. Получилось то, чего он боялся больше всего, — он сдал всех своих ребят, то есть пошёл на сотрудничество с милицией, что запрещал негласный закон улиц. Именно уязвлённое самолюбие этого человека не давало ему спокойно отбывать наказание. Ему нужно было отомстить, душа жаждала крови, и он рисовал в своей голове картины мести.