– Как у тебя язык поворачивается говорить такие вещи на свадьбе? – возмутилась Эстель. – Ты видел, как Дональд улыбался, когда смотрел на невесту?

– Конечно видел, – ответил Рауль, – я хорошо помню эту улыбку. Точно так же он улыбался на своей предыдущей свадьбе.

Эстель ничего не оставалось кроме как рассмеяться.

– Ты серьезно?

– Совершенно, – ответил Рауль улыбаясь.

Эстель захотелось достать солнечные очки, потому что его улыбка ослепляла, не давала видеть его недостатки, а у Рауля их наверняка не счесть.

– Ты заблуждаешься! – Она не хотела быть циничной. – Мой брат женился в прошлом году, и они с женой по-настоящему любят друг друга.

– Прошел всего год. – Рауль пожал плечами. – У них еще конфетно-букетный период не закончился.

– За один год они прошли через такое, что с некоторыми парами и за всю жизнь не случается. – Эстель вдруг начала открываться ему, хотя и не хотела делать этого. – Во время медового месяца с Эндрю, моим братом, произошел несчастный случай, он неудачно прокатился на гидроцикле…

– Да?

Эстель кивнула:

– Теперь он инвалид, передвигается в кресле.

– Наверное, непросто привыкнуть к этому, – задумчиво сказал Рауль. – Из-за этого несчастного случая ты была вынуждена вернуться домой?

Эстель кивнула. Она не рассказала ему о том, что поехала в Испанию изучать церкви. Он-то наверняка подумал, что новость застала ее в ночном клубе во время вечеринки.

– Я тут же вернулась домой. С тех пор им приходится несладко, понимаешь? Аманда была беременна, когда они поженились…

Эстель подумала, что она, возможно, делает ошибку. Вместо того чтобы разговаривать, им следовало пойти танцевать. Но рассказывать правду ей оказалось легче, чем врать про бар «У Дарио» и злачные места в Сохо. А может, черные влажные глаза Рауля располагали к беседе? Он придвинулся ближе, чтобы лучше слышать ее.

– Четыре месяца назад у них родилась дочь. Только это и поддерживало моего брата во время реабилитации, и мы уже думали, что все образуется…

Рауль увидел слезы в ее зеленых глазах, и Эстель моргнула, чтобы не заплакать.

– У малышки оказалось слабое сердце. Брат с женой ждут, пока она немного подрастет и ей можно будет сделать операцию.

Эстель запустила руку в сумочку и достала фотографию. Рауль посмотрел на ее брата Эндрю, его жену и слабенькую бледную малышку и понял, что Эстель плакала на свадьбе вовсе не для виду. Он снова взглянул на нее:

– Как ее зовут?

– Сесилия.

Эстель смотрела на фотографию, и вдруг Рауль понял, почему сегодня она приехала с Гордоном.

– Твой брат работает? – спросил он, чтобы удостовериться в правильности своих догадок.

– Нет, – покачала головой Эстель, – он… – Девушка спрятала фотографию и вздохнула. Она не могла не думать о том, как тяжело сейчас приходится ее брату.

– Такая красавица не должна плакать, – сказал Рауль, пытаясь разрядить обстановку.

Эстель улыбнулась, и вдруг вспышка фотоаппарата заставила ее моргнуть.

– Прелестный естественный снимок прекрасной пары, – сказал фотограф.

– Мы не…

А впрочем, какая разница!

Рауль встал:

– Гордон велел мне о тебе заботиться. – И он протянул ей руку.

Выбора у Эстель не было. По пути на танцпол она лелеяла надежду на то, что оркестр заиграет что-нибудь динамичное, а не медленную композицию, но ее надежда рассеялась, как только Рауль положил руки ей на талию.

– Волнуешься?

– Нет.

– Я подумал, что ты любишь танцевать, раз уж вы с Гордоном встретились «У Дарио».

– Да, я люблю танцевать. – Эстель выдавила из себя улыбку, вспомнив, кем ей сегодня нужно притворяться.

– Я тоже, – сказал Рауль, обнимая ее. – Сегодня особенно.

Она не могла понять этого мужчину. Он держал ее в своих объятиях, двигался ловко и грациозно, но его взгляд был серьезным.

– Расслабься.

Эстель изо всех сил старалась, но он сказал это ей на ухо, и по ее коже пробежала дрожь.

– Могу я задать тебе один вопрос?

– Конечно, – ответила Эстель, надеясь, что танец вскоре закончится.

– Что ты делаешь с Гордоном?

– Ты в своем уме? – Она ушам своим не верила. Только Рауль мог быть настолько прямолинейным. Словно все притворство раскрылось, словно не было никаких намеков и разговоров.

– Он же намного старше тебя…

– Тебя это не касается. – У Эстель было ощущение, что на нее напали средь бела дня, а прохожие не обращают на это никакого внимания.

– Тебе ведь двадцать, да?

– Двадцать пять.

– Гордон был на десять лет старше, чем я теперь, когда ты родилась.

– Это всего лишь цифры.

– Для нас с тобой цифры – мера всех вещей.

Эстель хотела высвободиться из его объятий в середине танца, но Рауль сжал ее чуть крепче.

– Разумеется, – он прижал ее к себе, чтобы она почувствовала рельефы его тела, вдохнула его запах, – ты с ним только из-за денег.

– Ты невероятно грубо себя ведешь.

– Я невероятно честно с тобой разговариваю, – поправил ее Рауль, – я же не критикую тебя. В том, что ты делаешь, нет ничего плохого.

– Vete al infierno! – прошипела Эстель. Сейчас она была очень благодарна своей подруге-испанке, с которой училась в колледже и которая учила Эстель испанским ругательствам за обедом. Она заметила, как его рот скривился, когда она послала его к черту на его родном языке. – Вообще-то, – сказала она, – я плохо говорю по-испански. Я хотела сказать, что…

Рауль прижал палец к ее губам прежде, чем она доступно, хоть и более грубо, смогла объяснить ему на своем родном языке, куда ему следует пойти.

Этот нежный жест произвел должный эффект. Почувствовав прикосновение его пальца к своим губам, Эстель замолчала.

– Еще один танец, – сказал Рауль, – затем я верну тебя Гордону. – Он отнял палец от ее губ. – Прости, если я показался тебе грубым, поверь, я не хотел. Прими мои извинения.

Музыка стихла, и, не обращая внимания на то, что Эстель сопротивлялась, Рауль крепче прижал ее к себе. Если она думает, что он осуждает ее, то она ошибается. Рауль всегда восхищался женщинами, способными не смешивать секс и чувства.

Именно такую женщину он и искал, чтобы исполнить задуманное. И хорошо заплатить ей при этом.

Эстель же думала лишь о том, что ей следует немедленно уйти с танцпола и вернуться за столик, чтобы никто не обратил на них внимания. Ей нужно немедленно оставить Рауля, пока это еще возможно. Но ее тело отказывалось повиноваться. Голова Эстель покоилась на его плече, и, чувствуя прикосновение бархатистой ткани его пиджака к своей щеке, девушка могла думать лишь о том, как приятно ей находиться в его объятиях.

Рауль наслаждался происходящим. Он провел рукой по нежной шее Эстель, страстно желая приподнять завесу иссиня-черных волос и поцеловать ее, ощутить ее вкус.

Прикосновение его пальцев говорило девушке о многом. Рауль гладил, ласкал ее шею, рисовал круги на коже, дразнил ее, а она, словно в забытьи, покачивалась в такт музыке. Она чувствовала, как растет между ними возбуждение, и, хотя ее разум отрицал происходящее, тело мечтало о ласках Рауля. Ее соски стали твердыми от прикосновения к его груди, он прижал ее к себе еще крепче и прошептал:

– Я всегда думал, что спорран[1] нужен только для украшения…

Эстель чувствовала, как мех споррана греет ее живот.

– …Но только это и держит меня в рамках приличий.

– Да что ты знаешь о приличиях, – фыркнула Эстель.

– Ровным счетом ничего.

Они почти не двигались, а лишь покачивались в такт музыке, и Эстель вся горела.

Рауль чувствовал жар ее кожи, она едва дышала. Он представил ее черные волосы на своей подушке, представил, как ласкает губами ее нежные соски. Он хотел ее больше чем любую другую женщину за всю свою жизнь, но это не радовало его.

«Это лишь бизнес!» – напомнил он себе. Сегодня Эстель будет думать только о нем. Оказавшись в постели с Гордоном, она будет страстно мечтать о прекрасном, гибком теле Рауля. Нужно сделать все, чтобы так оно и было. Рауль принял решение, а решения он всегда принимал обдуманно.