Прекрасную султаншу сильно опечалил отъезд ее доблестных защитников, и она с большой радостью сопровождала бы их в путешествии и даже собиралась так поступить, но отказалась от своего намерения, не желая вызывать толков и смуты в Гранаде.

Если печальна была королева из-за отъезда рыцарей, то еще большие печаль и скорбь испытывали Сегри, Гомелы и все их сторонники из-за смерти рыцарей, убитых в бою. В своих душах они затаили гнев и жажду кровавой мести за позор своих родов и смерть сородичей. Но до поры до времени они скрывали свои истинные намерения, предоставив времени совершать его бег и неустанно дожидаясь случая для возобновления междоусобицы.

Теперь пора рассказать про Молодого короля. Когда он узнал о смерти обвинителей его супруги-королевы и о признании их во лжи и клевете, открывших чудовищное и отвратительное преступление, он так разгневался на самого себя, что не знал, как с собою поступить. Он обвинял себя в непростительной слепоте, в безвинной смерти благородных рыцарей Абенсеррахов, в том бесчестии, которое он навлек на свою супругу-королеву, в изгнании стольких рыцарей. Он винил себя за то, что они из-за него приняли христианство; за то, что возбудил к себе ненависть всей Гранады, которая выдвинула другого короля, чью сторону почти все теперь держали; за то, что цвет гранадского рыцарства стал ему враждебен и во главе с его родным отцом добивался, чтобы он оставил королевство. Думая обо всем этом, он был близок к потере рассудка. Множество проклятий призвал он на себя и на свою неразумность, на головы всех Сегри и Гомелов, подавших ему столь гибельный совет. Оплакивая все свои несчастья, он мнил себя самым злополучным королем в мире и от стыда – а, может быть, также и от страха – не осмеливался никуда показываться. Сегри и Гомелы, зная о его к ним чувствах, не посещали его. Как был бы он счастлив, если бы ему вернули его султаншу и в Гранаде восстановили все, как было прежде! Но эта надежда была напрасной: родственники королевы ни за что бы ее не отдали, да и она сама к нему не вернулась бы. Несчастный король говорил с некоторыми высокородными рыцарями, умоляя их возвратить ему королеву. Рыцари во главе с добрым Мусой попытались это сделать, но не существовало доводов, которыми можно было бы убедить королеву и ее родню. «У мавров в обычае иметь шесть или семь жен, – отвечали они, – пусть он ищет себе новую супругу, раз таким позором покрыл свою прежнюю.» При таких ответах король изнывал от горести, но находил силы переносить страдание, надеясь только на время, все сглаживающее и примиряющее. С этой целью он старался расположить в свою пользу всю знать Гранады и весь ее простой люд; просил у них прощения, указывал на то, что ему наклеветали и что клеветники понесли уже кару. И поскольку он являлся законным наследником престола, многие рыцари и весь простой народ изъявили свою покорность, за исключением родов Альморади, Маринов, Гасулов, Венегов, Алабесов и Альдорадинов: все эти роды продолжали держать сторону Старого короля и его брата, инфанта Аудильи. Так оставалась Гранада разделенной на три партии, по числу имевшихся в ней королей.

Тем временем король Мулаасен, не утративший, несмотря на преклонные годы, своей телесной крепости и отваги сердца, решил совершить набег на пограничное королевство Мурсию. Он собрал большое и отважное войско, обещая хорошую плату как конным, так и пешим солдатам, и, выйдя из Гранады с двумя тысячами пехоты и конницы, двинулся к городу Вере. Избрав путь вдоль побережья, чтобы миновать Лорку, он вышел к Альмасарронам, а оттуда вторгся в поле Сангонера, находившееся уже в пределах королевства Мурсии; здесь он захватил в плен много народу. Дон Педро Фахардо, наместник Мурсии, собрав сколько мог воителей, вышел навстречу маврам. И в день святого Франсиска на Асудских холмах между маврами и христианами произошло упорное и кровопролитное сражение. Но – хвала богу и блаженному святому! – дон Педро Фахардо и его мурсийцы, выказав огромное мужество, разбили мавров, перебили и взяли в плен множество их и в том числе самого короля. Остальные в смятении бежали тем же путем обратно, достигнув Гранады, сообщили о поражении мавританских знамен и о том, что король Мулаасен находится в плену в Мурсии, во власти наместника. Вся Гранада при этом известии погрузилась в печаль, исключая инфанта Аудильи, королевского брата, очень обрадовавшегося взятию в плен короля: теперь он рассчитывал завладеть один целым королевством. Он поспешил написать наместнику дону Педро, прося его оказать ему милость и держать его царственного брата у себя в плену, пока тот не умрет; за эту любезность он обещал отдать ему Велес Белый, Велес Алый, Хикену и Тириесу. Однако благородный наместник, сразу догадавшись, что инфант собирается совершить предательство, не захотел ему в этом помогать: он без всякого выкупа возвратил свободу королю Гранады и всем его воинам. Король Мулаасен по возвращении в Гранаду застал своего брата, завладевшим Альгамброй и утверждавшим, будто его брат сам поручил ему перед походом охранять Альгамбру и владеть ею. Мулаасен, очень этим рассерженный, а еще больше изменой, удалился в Альбайсин, где провел несколько дней вдвоем со своей супругой. Мать Мулаасена, старуха восьмидесяти с лишком лет, узнав про благородный и великодушный поступок наместника дона Педро, даром вернувшего свободу ее сыну, послала тому в подарок десять тысяч золотых дублонов. Но наместник не пожелал принять ее дара и отослал его обратно, велев ей передать, чтобы она эти деньги отдала сыну, а тот израсходовал бы их на войну против брата-узурпатора. Мать короля, когда наместник не захотел принять денег, решила ему послать драгоценные камни огромной ценности и двенадцать могучих коней в великолепной упряжи. Эти дары добрый дон Педро Фахардо принял.

Прошло еще немного дней, и король Мулаасен возвратился в Альгамбру, оставленную его братом; последний предполагал, что королю ничего не известно про письмо, которое он посылал дону Педро Фахардо. Но Мулаасен, хотя и все знал, до времени не подал вида и скрыл возмущение поступком брата и его сообщников, и оставил по-прежнему за ним правление королевством.

Мулаасена иногда называли Сагаль и Гадабли, но его настоящее и чаще употреблявшееся имя было Мулаасен. Битву, про которую вы сейчас прослушали, и взятие в плен Мулаасена описал мавр – летописец этой книги [91]. Я же подтверждаю, что в мурсийском соборе, в усыпальнице маркизов Лос Велес, над гробницей дона Педро Фахардо прибита доска, рассказывающая про события той битвы.

Но вернемся теперь к нашему повествованию. Король Мулаасен, рассерженный на брата за его предательство, составил завещание, в котором после конца своих дней назначил сына своим единственным наследником и приказывал тому прогнать дядю и его сторонников в открытой войне, если бы тот вздумал предъявлять свои права на королевство. О сторонниках он добавлял потому, что сторону инфанта держали многие рыцари Альморади и Марины. Это завещание возбудило в Гранаде большие волнения, и между его гражданами вспыхнула жестокая гражданская война и распря, про которые мы расскажем в дальнейшем.

Когда Мулаасен вернулся уже в Альгамбру, а Гранада по-прежнему оставалась под властью трех королей, Альморади не переставали выискивать способы и средства, как бы совершенно лишить Молодого короля королевства, но они ничего не могли найти, ибо Сегри и Гомелы стояли за него, а кроме них его сторону приняло еще много рыцарей, признавших в нем, наконец, законного наследника королевского престола. И тем не менее короли не переставали строить друг другу козни и использовали для этого тысячи случаев – дядя против племянника и племянник против дяди. Но поскольку у Молодого короля оставалось еще много недоброжелателей среди гранадской знати, ему в ту пору не удавалось осуществить своей цели – устранения дяди от власти. И ему только оставалось ждать времени и условий, благоприятных для выполнения своего намерения. В один прекрасный день, чтобы развлечь себя и смягчить свои душевные мучения, он отправился погулять по городу, сопровождаемый своими Сегри и Гомелами. На прогулке он получил печальное известие о взятии Аль-гамы христианами. Услышав об этом, король едва не лишился рассудка. Такую он испытал при этом боль, что велел казнить вестника, привезшего горькую новость; затем слез с мула, на котором совершал прогулку, приказал подать себе коня и, вскочив на него, поскакал в Альгамбру, оплакивая великую потерю Альгамы. Прискакав в Альгамбру, он отдал приказ трубить сбор в военные трубы и аньяфилы, чтобы скорее собрались воины и поспешили на выручку Альгамы. На воинственный зов труб собралось его войско. Рыцари спросили короля, зачем он подал знак сбора, и он ответил: «Затем, чтобы идти на помощь Альгаме, завоеванной христианами». Тогда один старый альфаки [92] сказал ему: