"Может, мы еще встретимся в мире людей, а может, и нет; а ежели нет, то, хотя и не разделяли мы ложа, однако хочу я, чтобы ты меня помнил; но не так, чтобы образ мой встал между тобою и твоей любезной собеседницей и женой из нашего рода, которая ляжет там, где лежать бы мне. Однако же, если выживем и я, и ты, говорили мне, и слышала я тут и там, что так или иначе суждено мне попасть на Сверкающую Равнину и в Землю Живущих. О любимый мой, ежели смог бы и ты туда отправиться, и встретились бы мы там, оба живые и невредимые, то-то радости было бы! Так ищи эту землю, любимый! – ищи ее, суждено ли нам снова увидеть стан Розы или ступить на половицы обители Воронов, или нет. А теперь даже призрак мой должен с тобою расстаться. Прощай же!"

Тут рассеялся сон, и пропало видение; и Халльблит сел, во власти тоски и горя, и оглядел унылую равнину, а вокруг малость посветлело, и серое небо затянули тучи, и решил юноша, что настал рассвет. Засим вскочил он на ноги и склонился над Лисом, и потряс его за плечо, и молвил:

– Попутчик, проснись! – рассвело, а дел у нас много.

Сел Лис, и заворчал, словно пес, и протер глаза, и огляделся, и ответствовал:

– Напрасно ты разбудил меня. Никакой это не рассвет, это луна проглянула сквозь тучи и тени не отбрасывает; с полуночи только час минул. Засыпай снова, и оставь меня в покое, иначе с наступлением дня не покажу я тебе дороги. – И снова улегся он и тут же уснул. Тогда и Халльблит опять устроился между камней, скорбя и горюя; однако так устал он, что тотчас же задремал и снов больше не видел.

Когда юноша проснулся снова, на него светило солнце, и утро было ясным и безветреным. Халльблит сел и огляделся по сторонам, но не увидел и следа Лиса, только ночное его логовище. Засим странник поднялся на ноги и поискал попутчика в расщелинах скал, и не нашел его; и громко позвал его, но ответа так и не услышал. Тогда сказал себе юноша: "Верно, спустился он к лодке, чтобы достать что-нибудь, или, напротив, положить". И подошел он к лестнице, уводящей к водной пещере, и кликнул Лиса с верхней ступени, но никто не отозвался.

Тогда, во власти дурных предчувствий, спустился Халльблит по этой длинной лестнице до самой последней ступени, и не обнаружил внизу ни человека, ни лодки, ни чего другого, только воду и голый камень. Тут весьма разъярился он, ибо понял, что попал в ловушку и оказался в бедственном положении, брошен один-одинешенек на незнакомом ему Острове, на безлюдной пустоши, где, надо полагать, вскоре умрет от голода.

Не стал он тратить силы и голос на то, чтобы покликать Лиса или поискать его, ибо сказал себе так: "Должно бы мне сразу понять, что он лживый обманщик, ибо едва сдержал он радость при виде моего легковерия и собственного коварства. Теперь предстоит мне бороться за жизнь противу смерти". И повернулся юноша, и медленно поднялся вверх по ступеням, и вышел на открытое пространство помянутого Острова, и увидел, что перед ним и впрямь расстилается голая пустошь, и притом весьма мрачного вида: насколько хватало глаз, взор различал только черный песок да валуны, да рожденный льдом камень, и тут и там в трещинах пробилась чахлая трава, и тут и там темнели угрюмые озерца, и белые султаны камышей покачивались на ветру, и тут и там над проплешинами мха поднимались кустики молодила с красными цветами; и ничего другого там не было, только истрепанная ветрами ползучая ива никла к черному песку, на голой выбеленной ветке топорщился лист-другой, а рядом – снова ветка и лист. А у самого горизонта в глубине острова виднелась гряда гор: одни вершины увенчаны были снеговыми шапками, другие представляли собою голый камень; и далекие эти скалы в лучах утреннего солнца казались ярко-синими, только снега ослепляли белизною. А повсюду вокруг на пустоши громоздились кряжи вроде того, под которым Халльблит провел ночь, и гребни, и мергели, и бугры причудливых очертаний.

Тогда подошел юноша к краю утеса и поглядел вниз, на море, что дыбилось и бесновалось, накатывая на берег далеко внизу; долго смотрел он туда и по сторонам, но так и не увидел ни корабля, ни паруса, ни чего другого, только волны ярились да кружили в небе морские птицы.

Тут молвил юноша: "Не лучше ли мне поискать хозяина, о котором поминал Лис? Ужели не перешлет он меня к Земле Сверкающей Равнины? Горе мне! – теперь и я примкнул к числу скорбных странников, теперь и мне пристало взывать: "Где Земля? Где Земля?"

С этими словами повернул Халльблит к утесу, приютившему скитальцев на ночь, а по пути подумал и сказал: "Нет же, разве двор тот не ложь, как и все прочее в байке Лиса? – и разве не один я в этой омытой морями пустыне? Да, так; и даже образ возлюбленной моей, привидевшийся мне во сне, может статься, тоже обманный мираж; ибо теперь понимаю я, что Крошка Лис во всем куда мудрее, чем пристало и подобает смертному". И снова сказал он: "Однако же по крайней мере продолжу я поиски и погляжу, не найдется ли на этом злосчастном Острове еще человека, и тогда в худшем случае мы сразимся, и погибну я от лезвия и острия, но не от голода; а в лучшем случае мы подружимся и побратаемся, и выручим друг друга". Засим подошел Халльблит к утесу, и с трудом взобрался на его вершину, и сверху оглядел землю: и приметил, что между ним и горами, и, судя по всему, не так уж и далеко, курится дым; но не увидел юноша ни дома, ни иного признака жилья человеческого. И вот спустился он с утеса и повернулся спиною к морю, и двинулся в сторону дыма, меча из ножен не извлекая и положив копье на плечо. Труден и каменист оказался путь: три лощины миновал Халльблит в предгорьях, и в каждой из них, узкой и пустынной, струился ручей, и убегал к морю, и будь то лощина или хребет, но повсюду взгляд различал только песок да камни, да чахлую траву, и ни следа человека или домашней скотины.

Так миновало четыре часа, однако недалеко продвинулся странник на своем пути. И вот поднялся он на вершину скалистого гребня, и сверху открылась глазам его широкая долина, по большей части поросшая травою, и текла там река, и на дне долины, равно как и по склонам, паслись овцы, коровы и кони. А у самой воды обнаружилось и жилье человеческое: просторные хоромы, и вокруг дома поменьше, сложенные из камня.

Тут возрадовался Халльблит, и поспешно спустился по косогору, и доспехи его бряцали по пути; и вскорости достиг подножия холма и долинной травы, и оказался среди конского табуна, и прошел мимо пастуха и бывшей при нем женщины. Оба мрачно воззрились на чужака, но тронуть не тронули. Хотя отличались они сложением воистину великанским и видом весьма свирепым, безобразными их бы никто не назвал; были они рыжеволосы, и кожа женщины казалась белее сливок там, где не потемнела под палящим солнцем; оружия при них Халльблит не приметил, только мужчина сжимал в руке стрекало.

И зашагал Халльблит мимо, и дошел до самого большого дома, до помянутых хором: то было длинное приземистое строение, и взгляда не особо радовало, ибо представляло собою просто нагромождение камней с остроконечною крышей. Дверь оказалась низкой и тесной; пригнувшись, Халльблит вошел внутрь, и слепящий блеск копья, что выставил юноша перед собою, померк в полумраке залы, и улыбнулся юноша, и сказал себе так: "Ежели нашелся бы кто поблизости с оружием в руке, не желающий впустить меня живым, быстро закончилась бы повесть". Однако вошел юноша в залу беспрепятственно, и встал у двери, и молвил:

– Доброго дня тому, кто здесь есть! Не поговорит ли кто с гостем?

Но никто не ответил ему, никто не поздоровался с пришлецом, и когда глаза юноши привыкли к сумраку, огляделся он по сторонам, и ни души не углядел ни на полу, ни на возвышении, ни у очага; и царило в зале безмолвие, только потрескивали дрова в пламени, да крысы шуршали за обшивкой стен.

По одну сторону залы рядком выстроились откидные кровати, и подумал было Халльблит, что там могут обнаружиться люди; но поскольку никто не приветствовал его, юноша не стал обыскивать постели, опасаясь ловушки, и подумал про себя: "Останусь на открытом месте, и ежели найдется охотник со мною переведаться, будь то друг или враг, пусть сам сюда идет!"