Он опять закрыл глаза.

Но женщина схватила его за плечи и стала трясти.

– Э-э, нет, не выйдет, – приговаривала она. – Ты у меня сейчас проснешься как миленький. Ну… вставай.

Тогда приезжий поднялся.

– Может, поздороваешься наконец? – спросила женщина.

– Здравствуй, Валя, – сказал приезжий. – Я слышал, ты стала известной актрисой. Или мне это приснилось? И ты все еще играешь официанток?

– Валентину Николаевну знает весь свет, – с вызовом сказала молодая.

– По-моему, вы официантка, – сказал он ей. – В этом кафе.

– Откуда вы знаете?

– Знаю, – сказал приезжий. – У вас в кафе мухи есть?

– Начинается, – сказала актриса.

– Да вы что, гражданин, – сказала официантка. – Спятили? Наше кафе лучшее в районе… Какие мухи?

– В тех кафе, где бываю я, крошка, все официантки выносливые, – сказал приезжий. – И вежливые. Все. До единой.

– Я вас не оскорбляла…

– И умные, – добавил приезжий. – Там заказ клиента угадывают по глазам…

– Не люблю таких, – сказала официантка. – Все переиначиваете.

Приезжий стукнул кулаком себя по ладони.

– Могу я достать в этом кафе пару хороших мух?! – спросил громко. – Или нет? Я вас спрашиваю! У меня ящерица не кормлена!

– Слушай, не пугай человека… Какая ящерица? – спросила актриса.

– Я ее отнял у юных натуралистов, – сказал приезжий и, приоткрыв коробку, показал маленькую скучную ящерицу.

– Ой, зелененькая… – сказала официантка.

– Вы хорошая девушка, – сказал он.

– У нас этих ящерок сколько хочешь, – сказала она.

– Вы плохая девушка, – сказал он.

– Прошу вас, идите… Нам нужно поговорить, – сказала Валентина Николаевна.

Официантка сказала – хорошо, потом кивнула на него, покрутила пальцем у виска, понимающе подмигнула Валентине Николаевне, поднялась по ступенькам кафе, отворила своим ключом дверь и ушла внутрь.

– Ну, рассказывай, – устало произнесла актриса.

– Я перед сном глядел на ящерицу, и мне приснился крокодил в виде дворника.

– Я хочу знать, как ты живешь, где ты живешь, кем ты работаешь?

– Я живу хорошо, – ответил он со смирением. – Я живу везде. Я работаю поводырем крокодила.

– Жаль, – сказала она. – Я думала, мы с тобой поговорим как люди.

– Валя, мы и говорим как люди, – мягко возразил он. – Только в слово «люди» мы вкладываем разный смысл. Как всякий неталантливый человек, ты любишь сложности.

– Я тебя не понимаю.

– Ты меня никогда не понимала.

– Не обольщайся, – сказала она. – Я тебя всегда понимала. Поэтому мы не вместе. И насчет неталантливости ты врешь. Болтун несчастный. Значит, так и проиграл в игрушки всю жизнь?… Все так же спишь, все так же бездельничаешь, все так же рассказываешь байки и затеваешь споры с кем попало… Это ты любишь сложности. Я живу понятно и просто. А ты закрученный, как штопор.

– Нет, Валя, я не люблю сложностей. Это они меня любят. Что может быть проще желания поспать? А мне все время мешают, будят. Вот и ты всегда будила меня невпопад.

– Работать надо, голубчик, работать! – сказала она. – Все люди работают и создают ценности!

– Это не одно и то же. Валя, – сказал он. – Работать и создавать ценности. Ладно. Не хочется спорить.

– Лекции читаешь… – Голос у нее стал злым. – Интересно бы знать, какие ТЫ ценности создаешь, соня несчастный!

– Сейчас покажу, – сказал он и оглянулся на подходившую официантку.

– Я мух принесла, – сказала официантка.

– Понятно? – спросил он у актрисы.

– Ладно. Я пойду, – сказала она. – Не думала, что мы с тобой так встретимся. Мне казалось, что я тебя еще немножко люблю… Иллюзии, иллюзии… Дуры мы, бабы.

– Прости меня. Валя, если можешь.

– Бог подаст. Чужой человек, – сказала она.

– Ничего ты не поняла, – сказал приезжий. – Вот смотри…

И он обернулся к официантке.

– Слушайте, у вас же таких ящерок полно, – сказал он, – а вы этой мух принесли. Она усмехнулась.

– Эта вроде уже знакомая, – сказала она.

– Поняла? – спросил он у женщины средних лет и, видимо, средних способностей, он всегда знал это, но был уверен, что это поправимо.

Актриса смотрела на него с яростью.

– А теперь ступай, – сказал он. – Я не досмотрел сон. Ты меня разбудила, когда начиналось самое занятное.

Они обе ушли.

Вечер. Сад. Половодье цветов и листьев. На каменной скамье две женщины. Пожилая нанизывает бусы. Молодая поет:

Молодая положила лютню на колени.

Платье белое на ней из прозрачного шелка, вышито маленькими букетиками мирта и желтых цветов. На голове гирлянда из шиповника и веток чемерицы.

Она сорвала пучок мяты и, растирая ее между пальцами, надушила горячий воздух вокруг.

– Ох, не люблю я эту песню, – сказала старая. – Все поешь, все поешь. А ведь уже который год замужем. Пора остепениться.

– Подожди, Анита… – сказала молодая и быстро встала. Беглыми движениями она поправила волосы, опять села. – Кажется, приехали.

– Глаза бы не глядели… Ты же вся горишь…

– Иди, Анита… Иди… Я счастлива… – сказала она, глядя на идущих по дорожке.

Впереди высокий. Длинная борода, длинные волосы.

– Здравствуйте, синьора Джиоконда, – сказал он.

– Здравствуйте, синьор Леонардо, – ответила она тихо.

– Можешь сегодня не переодеваться, – сказал невысокий полный человек (ее муж). – Синьор Леонардо писать не будет. Он уезжает.

– Вы уезжаете?

Она поглядела на него недоверчивым взглядом крестьянской девушки, удивительным у такой взрослой и нарядной дамы.

– Уезжаю, Монна Лиза… Воине с пизанцами конца не видно. Мне синьория заказала военную картину…

Спутники Леонардо стояли молча.

– А как же мой портрет? – спросила она.

– Я вернусь, Монна Лиза… как всегда… Прощайте.

И Леонардо ушел со своими спутниками.

– Как всегда, – сказал муж, глядя ему вслед. – Вам не кажется, синьора, что ваш портрет несколько затянулся?…

Монна Лиза ничего не отвечает, и муж уходит, пожав плечами.

А Монна Лиза наклоняет голову и снимает слезинку со щеки.

Она снова берет лютню:

– Да, – говорит она, перестав плакать. – Вы попали в беду, синьора.

…Едут всадники по закатной равнине.

Спокойно ступают кони.

Впереди Леонардо в берете с пером по самые плечи.

Низкое солнце заходит за поле, пасутся свиньи. Далекие голубые холмы. Длинные тени пали на дорогу.

Это час тоски путешественников, час нежности в сердце того, кто сказал недавно «прости» милым друзьям.

Близкая ночь догоняет их, и они подстегнули коней.

Поднялась луна, огромная, желтая, и осветила дорогу с белыми призрачными фигурами. Это были волы. Белые волы тосканской породы.

Они бредут по скошенному полю, задевая рогами друг друга, и тянут бронзовые пушки с уродливыми колесами.

Вдали показался городской холм…

Зубчатые стены и воротные башни среди вытоптанных хлебных полей на берегу Арно, а за стенами города Пизы встает багровое зарево. Театр военных действий. Ну что же, спустимся в партер.

…Около деревни.

Женщина, нищенски одетая, роет лопатой землю. Возле наполовину вырытой ямы стоит бочонок. Двое детишек устало и давно плачут.