Он написал им про Фрэнка — и разом рассыпались надежды Мэгги, что под этим предлогом он сам побывает в Дрохеде. Свою встречу с Фрэнком в гоулбернской тюрьме он описывал очень сдержанно, ни словом не выдал, как она была мучительна, не намекнул, что у Фрэнка душевное расстройство и оно становится все тяжелее. Тщетно он добивался, чтобы Фрэнка перевели в Мориссет — лечебницу для душевнобольных преступников, его и слушать не стали. И он в письме к Пэдди самыми розовыми красками изобразил Фрэнка, покорно искупающего свои грехи перед обществом, и подчеркнул: Фрэнк не подозревает, что родным известно о случившемся. Он, отец Ральф, заверил Фрэнка, что сам он узнал об этом из сиднейских газет и сумеет позаботиться, чтобы до семьи Клири весть эта не дошла. Его обещание успокоило Фрэнка, прибавил отец Ральф и этим ограничился.

Пэдди поговаривал о том, чтобы продать каурую кобылу, на которой прежде ездил отец Ральф. Мэгги теперь ездила по выгонам на поджаром вороном меринке, который служил ей прежде для прогулок — воронок был славный, послушный, куда приятней злобных меринов и норовистых кобыл с конного двора. Лошади эти были умны, но не отличались кротким нравом. И от того, что в Дрохеде не было ни одного жеребца, они не становились приветливей.

— Нет, папа, пожалуйста, не надо! — взмолилась Мэгги. — Я сама стану ездить на каурой! Подумай, как будет нехорошо, отец Ральф сделал нам столько добра, и вдруг он приедет в гости и увидит, что мы продали его лошадь!

Пэдди в раздумье посмотрел на дочь.

— Навряд ли отец Ральф к нам когда-нибудь приедет, Мэгги.

— А вдруг приедет! Откуда мы знаем!

Пэдди не мог выдержать взгляда ее глаз, так похожих на глаза матери; нет сил огорчать ее еще сильней, она и так горюет, бедняжка.

— Что ж, ладно, Мэгги, оставим и каурую, только смотри, чтоб они у тебя ходили под седлом поровну, не застаивались, зажиревшие лошади мне в Дрохеде не нужны, понятно?

Прежде ей совсем не хотелось садиться на лошадь отца Ральфа, но с этого дня она ездила то на одной, то на другой — пускай обе честным трудом зарабатывают свой овес.

Да, вышло очень удачно, что близнецов без памяти полюбили миссис Смит, Минни и Кэт, — Мэгги разъезжала по выгонам, Фиа долгие часы проводила у себя в гостиной за письменным столом, а Джимсу и Пэтси жилось превесело. Бойкие, неугомонные, они у всех путались под ногами, но были оба такие жизнерадостные и приветливые, что ни у кого не хватало духу долго на них сердиться. По вечерам у себя в домике миссис Смит, которая давно уже перешла в католичество, на коленях изливала благодарность, переполнявшую ее сердце. Пока жив был ее Роб, не дано ей было радости иметь своих детей, и долгие годы не слышалось детских голосов в Большом доме — тем, кто его обслуживал, запрещалось водить дружбу с семьями овчаров, что жили в домиках на берегу реки. Но приехало семейство Клири, родня Мэри Карсон, и наконец-то появились дети. А теперь — теперь Джиме и Пэтси окончательно поселились в Большом доме.

Зима прошла без дождей, не принесло дождей и лето. Палящее солнце иссушило сочные, высотой по колено золотистые травы до самой сердцевины, каждая травинка стала хрусткой и ломкой. Поглядеть вдаль можно только сощуря глаза в щелочку и нахлобучив широкополую шляпу до самых бровей — луга отсвечивают слепящим серебром; меж зыбких голубых миражей закручиваются вихорьки пыли, деловито снуют, сметая в кучи и перекатывая с места на место сухие листья и мертвые травинки.

Какая настала сушь! Даже деревья высохли, кора с них отваливается жесткими ломкими полосами. Опасность, что овцы начнут голодать, пока не грозит — травы все-таки хватит еще на год, а пожалуй и дольше, — но уж очень тревожно смотреть, до чего все пересохло. Всегда может случиться, что дождей не будет и на следующий год, и еще через год. В хороший год их выпадает на десять пятнадцать дюймов, в плохой меньше пяти, а то и вовсе не бывает.

Несмотря на жару и мух, Мэгги любила пастушью жизнь — славно это, шагом едешь на каурой кобылке за тесной кучей блеющих овец, а собаки, обманчиво равнодушные, высунув языки, растянулись на земле. Но пусть попробует какая-нибудь овца выскочить из стада — и мигом ближайший пес, мстительная молния, кинется вслед, острыми зубами с удовольствием цапнет злополучную ослушницу за ногу.

Мэгги проехала вперед, обогнав стадо, — приятное разнообразие после того, как милю за милей надо было ехать сзади и глотать пыль, — и отперла ворота следующего выгона. Терпеливо подождала, пока собаки, радуясь случаю показать ей свое усердие, лаем и укусами не загнали туда овец. Коров собирать и загонять трудней, они брыкаются, а иная и кинется на неосторожную собаку, бывает, и на рога поднимет; вот тут-то пастуху надо быть наготове, пустить в дело кнут, но собаки любят толику опасности. Однако Мэгги пасти коров не поручали, этим Пэдди занимался сам.

А собаками она не уставала восхищаться: до чего умны, просто не верится! Почти все дрохедские овчарки были темно-рыжие, только лапы, надбровья и грудь светлые, но были и квинслендские — крупные, голубовато-серые с черными пятнами, и метисы, в которых на все лады смешались та и другая масть. Когда для сук наступала брачная пора, им по всем правилам науки подбирали наилучшую пару и ждали приплода; подросших щенков, которые уже перестали кормиться молоком матери, испытывали на выгонах — и тех, что обещали стать хорошими пастухами, оставляли в Дрохеде или продавали, а негодных пристреливали.

Мэгги свистом подозвала собак, заперла за овцами ворота и повернула свою каурую к дому. Неподалеку стояла роща — тут росли эвкалипты разных пород, черный самшит, кое-где на опушке — вилга. Мэгги с облегчением въехала в тень и обрадовалась свободной минуте — приятно было поглядеть вокруг. В ветвях эвкалиптов полно мелких попугаев, суетятся, верещат и свистят, передразнивая певчих птиц; кружат зяблики; два какаду с зеленовато-желтыми хохолками сидят рядышком и, склонив головы набок, блестящими глазами следят за всадницей; трясогузки шныряют по земле в поисках муравьев, забавно подергивают хвостиками; мрачно, нескончаемо каркают вороны. Их голоса в лесном хоре звучат всего неприятней — безрадостные, безнадежные, они наводят тоску, напоминают о бренной плоти, о мухах, слетающихся на падаль. Невозможно представить, чтобы ворона запела птицей-колоколом — ее голос вполне соответствует занятию.

И, конечно, повсюду тучи мух; поверх шляпы Мэгги носила вуаль, но мухи липли к обнаженным рукам, л кобылка без отдыха махала хвостом, ее шкура беспрестанно вздрагивала и подергивалась. Мэгги только диву давалась — у лошади такая толстая кожа и густая шерсть, а она чувствует крохотную, невесомую муху. Лошадей и людей мухи донимают потому, что пьют пот, но овцы им еще нужней: на овечьем заду и везде, где шерсть влажная и нечистая, они откладывают яички, люди для этого не годятся.

Воздух полнился пчелиным гуденьем, пронизан был яркими стрекозами, проносящимися к оросительным канавкам, трепетал многоцветными крыльями бабочек и дневных мотыльков. Каурая кобылка откинула копытом обломок гнилого ствола, он перевернулся, и у Мэгги мороз пошел по коже. Под обломком кишмя кишели червяки и червячки, отвратительные жирные белесые личинки, древесные вши, слизняки, громадные стоножки и пауки. Из своих нор выскакивали кролики, прыжками кидались врассыпную, высоко в воздухе мелькали их белые пушистые хвостики, и тут же они оборачивались, глядели с любопытством, быстро-быстро дергали носами. Дальше Мэгги спугнула ехидну — та прервала охоту на муравьев, в ужасе стала торопливо зарываться в землю сильными когтистыми лапами и в считанные секунды наполовину скрылась над огромным упавшим стволом. Забавно смотреть на уловки этого колючего землекопа, свирепые иглы плотно прижались к телу, чтобы ему было легче проскользнуть в узкий подкоп, комья земли так и летят из-под лап.

Из рощи Мэгги выехала на широкую дорогу, ведущую к Главной усадьбе. Поперек дороги лежало серое крапчатое покрывало — огромная стая попугаев гала подбирала насекомых и личинки, но, заслышав всадницу, разом взмыла в воздух. Словно волна цвета зари взметнулась над головой — теперь Мэгги видела подкрылья и грудь, и серые птицы, как по волшебству, обернулись ярко-розовыми. Если мне суждено завтра покинуть Дрохеду навсегда, подумала Мэгги, она мне станет сниться вот так, омытая ярко-розовым светом, как эти крылья с изнанки… А дальше в пустыне, наверно, все высохло, вот и кенги переселяются сюда к нам, их с каждым днем больше…