— Давай лучше поженимся, Мэгенн. — Он смотрел ласково, глаза его смеялись. — Уж верно твои братья нас не похвалят, если узнают, чем мы с тобой тут занимались.

— Да, наверно, так будет лучше, — согласилась Мэгги, опустив глаза, и залилась румянцем.

— Завтра же утром и скажем им.

— Почему бы нет? Чем скорей, тем лучше.

— В ту субботу я свезу тебя в Джилли. Потолкуем с преподобным Томасом — ты ж, верно, захочешь венчаться в церкви, — договоримся насчет оглашения, и я тебе куплю обручальное кольцо.

— Спасибо, Люк.

Ну, вот и все. Она связала себя, отступать некуда. Недели через три, через месяц, сколько там времени требуется для оглашения, она выйдет за Люка О'Нила. Она станет… миссис О'Нил! Как странно! Почему она согласилась? Потому что он тогда сказал — я должна выйти замуж, он говорил — так надо. Но почему? Чтобы избавить от опасности его? Кого он хотел оберечь — себя или меня? Ральф де Брикассар, иногда мне кажется, я тебя ненавижу…

То, что произошло в машине, поразило ее и встревожило. Ничего похожего на тот, первый случай. Сколько прекрасных и пугающих ощущений. Его жаркие ладони! И губы, льнущие к груди, от чего кругами ширится волнение во всем теле! И ведь он сделал это в ту самую минуту, когда в голове у нее прояснилось и она, которая перед тем словно бы обо всем позабыла, вдруг очнулась: он раздевает ее, надо кричать, дать ему пощечину, бежать… Больше не убаюкивали, не оглушали шампанское, и тепло, и открытие, как это сладко, если тебя целуют по-настоящему, и тут-то он с жадностью присосался к ее груди — и она оцепенела, умолкли здравый смысл, и угрызения совести, и мысль о бегстве. Плечи ее отстранились от его груди, его руки изо всей силы надавили ей на поясницу, так что бедра и самый безымянный уголок ее тела прижались к его телу, к чему-то твердому, как камень, и теперь, потрясенная до глубины души, она только и хотела бы остаться так навсегда, и с ощущением странной пустоты ждала и жаждала… чего? Она и сама не знала. В тот миг, когда Люк отодвинул ее от себя, ей вовсе не хотелось отодвигаться, она готова была снова неистово к нему прильнуть. Но этот миг окончательно скрепил ее решение выйти замуж за Люка О'Нила. Не говоря уже ни о чем другом, она не сомневалась: от того, что он с ней сделал, и начинаются дети.

Новость никого особенно не удивила, и никому в мысль не пришло возражать. Только одно изумило близких — Мэгги наотрез отказалась написать епископу Ральфу и чуть ли не истерически запротестовала, когда Боб предложил пригласить епископа Ральфа в Дрохеду, чтобы он торжественно обвенчал ее с Люком в Большом доме. Нет, нет, нет! — кричала родным Мэгги, та самая Мэгги, которая никогда не возвышала голоса. Она словно бы разобиделась, как это он ни разу их не навестил, — и вот твердит, что ее свадьба — ее личное дело, и если епископ Ральф из приличия не приехал хоть раз в Дрохеду просто так, не станет она навязывать ему долг, от которого ему невозможно будет уклониться.

Итак, Фиа обещала в письмах епископу ни словом о свадьбе не упоминать; ей, видно, все это безразлично, и столь же мало, по-видимому, занимало ее, что за мужа выбрала себе Мэгги. Вести отчетность по такому огромному имению, как Дрохеда, — работа нешуточная. Записи, которые делала в своих книгах Фиа, дали бы историку исчерпывающую картину жизни овцеводческой фермы, потому что они состояли не из одних цифр и счетов. Неукоснительно отмечалось каждое передвижение каждой отары, смена времен года, погода в каждый день, даже все, что миссис Смит готовила на обед. Запись в этом своеобразном вахтенном журнале за воскресенье 22 июля 1934 года гласила: «Ясно, безоблачно, температура на рассвете 34°. Мессу не служили. Боб дома, Джек с двумя овчарами на Марримбейском выгоне, Хьюги с одним овчаром на Западной плотине. Пит Пивная Бочка перегоняет трехлеток с Баджинского выгона на Уиннемурский. В 3 часа дня температура 85°. Барометр держится на 30, 6 дюйма. Ветер восточный. На обед солонина, отварной картофель, морковь и капуста, на третье пудинг с коринкой. Мэгенн Клири в субботу 25 августа обвенчается в храме Креста Господня в Джилли с мистером Люком О'Нилом, овчаром. Записано в 9 часов вечера, температура 45°, луна в последней четверти».

Люк купил для Мэгги обручальное колечко, скромное, но хорошенькое, с двумя одинаковыми бриллиантиками по четверть карата, оправленными в два платиновых сердечка. Объявлено было, что венчание состоится в полдень субботы 25 августа, в храме Креста Господня. За этим последует семейный обед в отеле «Империал»: на обед, понятно, приглашены были миссис Смит, Минни и Кэт, но Джимса и Пэтси из Сиднея не вызвали — Мэгги решительно заявила, что незачем мальчикам тащиться за шестьсот миль, лишь бы поглядеть на церемонию, в которой они мало что смыслят. Они поздравили сестру письменно — Джиме прислал длинное, несвязное, совсем ребяческое письмо, а Пэтси всего три слова:

"Желаю большого счастья». Люка они, конечно, знали, в дни каникул немало поездили с ним по выгонам Дрохеды.

Миссис Смит очень огорчилась, что Мэгги непременно хочет отпраздновать свадьбу как можно скромнее, она-то надеялась, что в Дрохеде единственную девушку будут выдавать замуж при развевающихся флагах, под звуки оркестра, и праздновать это событие не день и не два. Но Мэгги решительно не желала никакой пышности, она даже отказалась от положенного невесте наряда — она намерена венчаться в обычном платье и простой шляпке, и не надо будет переодеваться для свадебного путешествия.

В воскресенье, когда они уже обсудили свои свадебные планы, Люк уселся в кресло напротив Мэгги.

— Дорогая, я знаю, куда повезу тебя на наш медовый месяц, — сказал он.

— Куда же?

— В Северный Квинсленд. Пока ты была у портнихи, я потолковал кой с кем в баре, эти ребята говорят, если есть силенка и не боишься тяжелой работы, там на плантациях сахарного тростника отлично платят.

— Но ведь у тебя здесь хорошая работа. Люк!

— Неудобно мужчине кормиться за счет жениной родни. Я хочу заработать, сколько надо, и купить для нас с тобой участок в Западном Квинсленде, да поскорей, покуда я еще молодой и могу сам приложить руки к этой земле. Сейчас кризис, без образования не так-то просто найти хороший заработок, а там, в Северном Квинсленде, рук нехватка, и работник получает вдесятеро против дрохедского овчара.

— А что там надо делать?

— Рубить сахарный тростник.

— Да ведь это самая черная работа! На нее нанимаются китайцы!

— Ошибаешься. Китайцы малорослые, им с белыми в этом деле не сравниться, и потом, ты не хуже меня знаешь, по закону запрещено ввозить в Австралию негров и желтых для тяжелых работ и платить им меньше, чем белым, чтоб не отнимали кусок хлеба у белых австралийцев. Так что рубщики наперечет и платят им здорово. Не у всякого парня хватает росту и силы для такой работенки. А у меня хватит! Я с чем хочешь справлюсь.

— Люк, разве ты хочешь, чтобы мы совсем переехали в Северный Квинсленд?

— Ну да.

Мэгги смотрела поверх его плеча в огромные окна Большого дома, за окнами открывалась Дрохеда — призрачные эвкалипты, Главная усадьба, ряд деревьев по ее границе. Не жить больше в Дрохеде! Уехать куда-то, где епископу Ральфу ее уже не найти, никогда его больше не видеть, непоправимо, безвозвратно прилепиться к этому чужому человеку, что сидит напротив… Ее серые глаза вновь обратились на полное жизни, полное нетерпения лицо Люка и стали еще прекраснее, но и много печальнее. Он все-таки почуял это, хотя не увидел ни слезинки, и она не опустила глаз, и не дрогнули, не опустились углы губ. Но его мало трогало, какие там у нее горести, он вовсе не намерен был отвести для Мэгги в душе столько места, чтобы приходилось из-за нее тревожиться. Спору нет, она — немалый выигрыш для человека, который готов был жениться на Дот Макферсон из Бингелли, но как раз оттого, что она так прелестна и у нее такой кроткий нрав, Люк окончательно решил не впускать ее в сердце. Ни одна женщина, пусть даже такая милая и красивая, как Мэгги Клири, не заберет над ним власть и не станет им командовать!