Минуту-другую ясный, всевидящий взгляд Стюарта устремлен был на отца — сын видел не страшные останки, но человека, того, каким он был при жизни. Вскинув ружье, Стюарт выстрелил, перезарядил ружье, выстрелил еще, перезарядил, выстрелил в третий раз. Издалека донесся ответный выстрел, потом, много дальше, еле слышно отозвался еще один. И тут Стюарт вспомнил — ближним выстрелом, должно быть, ответили мать и сестра. Они направлялись на северо-запад, он — на север. Не пережидая условленных пяти минут, он опять зарядил ружье, повернулся к югу и выстрелил. Перезарядил, выстрелил во второй раз, перезарядил, выстрелил в третий. Положил ружье наземь и стоял, глядя на юг, прислушивался. Теперь ответный выстрел донесся сначала с запада, от Боба, потом от Джека или Хьюги, и только третий — от матери. Стюарт вздохнул с облегчением — не надо, чтобы женщины попали сюда первыми.

И не увидел, как с северной стороны, из-за деревьев, появился огромный вепрь — не увидел, но ощутил запах. Огромный, с корову, могучий зверь, вздрагивая и покачиваясь на коротких сильных ногах, низко пригнув голову, рылся в мокрой обгорелой земле. Его потревожили выстрелы и терзала боль. Редкая черная щетина на боку опалена, багровеет обожженная кожа; пока Стюарт глядел на юг, на него аппетитно пахнуло поджаренной до хруста свиной шкуркой и салом, будто только-только из печи. Удивление вывело его из странно тихой, всю жизнь неразлучной с ним печали, и он обернулся, все еще думая, что, наверно, он когда-то уже здесь бывал, что эта черная мокрая пустошь словно запечатлелась где-то у него в мозгу с самого его рожденья.

Он наклонился за ружьем и вспомнил — не заряжено. Вепрь замер на месте, глядел крохотными красными глазками, безумными от боли, острые желтые клыки его огромными полумесяцами загибались кверху. Почуяв зверя, заржала лошадь Стюарта; вепрь рывком повернул на этот голос тяжелую голову и пригнул ее, готовый напасть. То была единственная надежда на спасение. Стюарт поспешно наклонился за ружьем, щелкнул затвором, сунул другую руку в карман за патроном. По-прежнему ровно шумел дождь, заглушая все звуки. Но вепрь услышал металлический щелчок и в последний миг ринулся не на лошадь, а на Стюарта. Выстрел в упор, прямо в грудь, не успел его остановить. Клыки повернулись вверх и вкось, вонзились в пах. Стюарт упал, будто из отвернутого до отказа крана струей ударила кровь, мгновенно пропитала одежду, залила землю.

Вепрь неуклюже повернулся — пуля уже давала себя знать, — двинулся на врага, готовый снова пропороть его клыками, запнулся, качнулся, зашатался. Огромная стопятидесятифунтовая туша навалилась сбоку на Стюарта, вдавила его лицо в жидкую черную грязь. С минуту он отчаянно цеплялся руками за землю, пытаясь высвободиться; так вот оно, он всегда это знал, потому никогда ни на что и не надеялся, не мечтал, не строил планов, только смотрел, всем существом впивал окружающий живой мир, так что не оставалось времени горевать об уготованной ему судьбе. «Мама, мама! Я не могу остаться с тобой, мама!» — была последняя его мысль, когда уже рвалось сердце.

— Не понимаю, почему Стюарт больше не стрелял? — спросила у матери Мэгги.

Они ехали рысью в том направлении, откуда дважды слышались три выстрела, глубокая грязь не давала двигаться быстрей, и обеих мучила тревога.

— Наверно, решил, что мы услыхали, — сказала Фиа, но в сознании всплыло лицо Стюарта в ту минуту, когда они разъезжались на поиски в разные стороны, и как он сжал ее руку, и как ей улыбнулся. — Теперь уже, наверно, недалеко. — И она пустила лошадь неверным оскользающимся галопом.

Но Джек поспел раньше, за ним Боб, и они преградили дорогу женщинам, едва те по краю не тронутой огнем размокшей земли подъехали к месту, где начался пожар.

— Не ходи туда, мама, — сказал Боб, когда Фиа спешилась.

Джек подошел к Мэгги, взял ее за плечи. Две пары серых глаз обратились к ним, и в глазах этих были не растерянность, не испуг, но всеведение, словно уже не надо было ничего объяснять.

— Пэдди? — чужим голосом спросила Фиа.

— Да. И Стюарт.

Ни Боб, ни Джек не в силах были посмотреть на мать.

— Стюарт? Как Стюарт! Что ты говоришь! Господи, да что же это, что случилось? Нет, только не оба, нет!

— Папу захватил пожар. Он умер. Стюарт, видно, спугнул вепря, и тот на него набросился. Стюарт застрелил его, но вепрь упал прямо на Стюарта и придавил. Он тоже умер, мама.

Мэгги отчаянно закричала и стала вырываться из рук Джека, но Фиа точно окаменела, не замечая перепачканных кровью и сажей рук Боба, глаза ее остекленели.

— Это уже слишком, — наконец сказала она и посмотрела на Боба, по ее лицу бежали струи дождя, выбившиеся пряди волос золотыми ручьями падали на шею. — Пусти меня к ним, Боб. Я жена одному и мать другому. Ты не можешь меня держать, ты не имеешь права. Пусти меня к ним.

Мэгги затихла в объятиях Джека, уронила голову ему на плечо. Фиа пошла, ступая по мокрым обломкам и головешкам. Боб поддерживал ее, и Мэгги проводила их взглядом, но не двинулась с места. Из-за пелены дождя появился Хьюги; Джек кивнул ему в сторону матери и Боба.

— Поди за ними, Хьюги, не оставляй их. Мы с Мэгги едем в Дрохеду за повозкой. — Он разнял руки, помог сестре сесть на лошадь. — Едем, Мэгги, скоро совсем стемнеет. Нельзя же оставить их тут на всю ночь, а они не тронутся с места, пока мы не вернемся.

Но на повозке невозможно было проехать, колеса увязали в грязи; под конец Джек и старик Том цепями прикрепили лист рифленого железа к упряжи двух ломовых лошадей. Том верхом на третьей лошади вел эту упряжку в поводу, а Джек ехал впереди и светил самым большим фонарем, какой только нашелся в Дрохеде.

Мэгги осталась дома, она сидела в гостиной перед камином, и миссис Смит тщетно уговаривала ее поесть; слезы текли ручьями по лицу экономки, ей больно было видеть это безмолвное оцепенение горя, не умеющего излиться в рыданиях. Потом застучал молоток у двери, и миссис Смит пошла открывать, недоумевая, кто мог добраться к ним в такую распутицу, и в сотый раз поражаясь, до чего быстро разносятся вести через мили и мили, отделяющие в этом пустынном краю жилье от жилья.

На веранде, в костюме для верховой езды и клеенчатом плаще, весь мокрый и в грязи, стоял отец Ральф.

— Можно мне войти, миссис Смит?

— Ох, святой отец! — вскрикнула она и, к изумлению священника, бросилась ему на шею. — Откуда вы узнали?

— Миссис Клири сообщила мне телеграммой, как супруга управляющего — представителю владельца, и я очень ценю ее обязательность. Архиепископ ди Контини-Верчезе разрешил мне поехать. Вот имечко! А мне, представьте, приходится его повторять сто раз на дню. Я летел до Джилли. При посадке самолет перекувырнулся, там все размокло, так что я и вылезти не успел, а уже понял, как развезло дороги. Вот вам Джилли во всей красе. Я кинул чемодан у отца Уотти, выпросил у трактирщика лошадь, он меня принял за помешанного и побился об заклад на бутылку виски, что я увязну на полдороге. Ну полно, миссис Смит, не надо так плакать! Дорогая моя, как ни страшен был пожар, это еще не конец света! — Он с улыбкой потрепал ее по плечам, трясущимся от рыданий. — Смотрите, я так стараюсь вас утешить, а вы меня не слушаете. Пожалуйста, не надо плакать.

— Значит, вы ничего не знаете, — всхлипнула она.

— Не знаю? Чего? Что… что случилось?

— Мистер Клири и Стюарт погибли. Лицо его побелело, он оттолкнул экономку. Крикнул грубо:

— Где Мэгги?

— В гостиной. Миссис Клири еще там, на выгоне, с покойниками. Джек с Томом поехали за ними. Ох, святой отец, конечно, я женщина верующая, а иной раз поневоле подумаешь, уж слишком господь жесток! Ну почему он взял сразу обоих?

Но отец Ральф уже не слушал, он зашагал в гостиную, срывая на ходу плащ, оставляя мокрые, грязные следы на полу.

— Мэгги!

Он подошел, опустился на колени возле ее кресла, мокрыми руками сжал ее ледяные руки.

Она соскользнула с кресла, прильнула к Ральфу, головой к мокрой, хоть выжми, рубашке, и закрыла глаза; наперекор боли и горю она была счастлива, — пусть бы эта минута длилась вечно! Он приехал, все-таки есть у нее власть над ним, все-таки она победила.