– Вектор и координаты, твоё высочество?! – жадно любопытствую я.

– Да кабы ж я ведал… – усмехается царевич Никодим и гладит свою поясную бородищу. – И кабы крыланы могли растолковать… У них ить иная система счисления, вроде как троичная. А может, стоодиннадцатиричная, я сам толком не разобрался.

– Жаль… – вздыхаю я.

Ещё бы. Одна только мысль о том, что царевич Романов реально общался с представителями расы, обитающей в НЕКИХ пределах, аналогичных нашим родным ОПределам, но о которых мы – и не подозревали, ни сном ни духом не ведали… что разговаривал он с существом расы, являвшейся в ТЕХ пределах аналогом расы человеков—землян, доминирующей в наших ОП… одна только мысль о РЕАЛЬНОСТИ этого заставляет сердце замирать от сладкого ужаса и голову кружиться от щемящего предвкушенья…

Это ж какие рынки сбыта немеряные открываются!.. тысячи цивилизаций… мириады портов… Забода—а—ай меня дхорр, да это ж просто материализованная МЕЧТА ВОЛЬНОГО!

А я тут сижу в темнице без связи… Хоть смейся, хоть плачь.

– Может, оно и так, эх—х. – Вздыхает и царевич.

– Всенепременно – так. Жаль. Лично я давно пришёл к выводу, что мы, разумные, сообразовавшиеся в цивилизации, по определению – шизофреники. Нас тянут в противоположные стороны, условно говоря два разнозаряженных полюса… Эго, наполняющее нутро, и Социо, обволакивающее снаружи. Мы постоянно находимся в состоянии поиска некоего равновесия, однако гармония – это идеал, а идеалы лишь тогда не теряют своей… идеальности, когда остаются недостижимыми. Вот и получается – мы отстаиваем собственную сАмость и одновременно страстно жаждем познавать нечто, отличающееся от собственного Я. Это ведь до дрожи в кончиках пальцев интересно: А КАК У НИХ?! У не таких, как ты. В какие формы они облекают содержание своих мыслей? Что они воспринимают красивым, а что полагают уродством?.. Какой дизайн у вещей, используемых ими в быту, какой, в конце концов, у них системы унитазы, куда ихние женщины девают использованные тампоны и так далее! По—моему, главное, это не зацикливаться. Не считать тупо и непреклонно, что единственно верными являются твоё вИденье мира, твои этические, эстетические и прочие нормы, в процессе воспитания вложенные в тебя средой, окружающей конкретно тебя… и не воспринимать всё ИНОЕ, как девиации, извращения, сбочення… У нас в Экипаже недавно человек появился, странный тип. Я только сейчас понимать начинаю, что он тоже так думает. – Делаю паузу, вспоминая появление упрямого лесняка. Искажённая болью физиономия избитого новичка предстаёт перед мысленным взором… Вздохнув, продолжаю:

– Юноша толерантен к ИНОМУ необычайно, и потому соплеменников—антропоцентристов недолюбливает… Мало того, что «антропо», ведь ещё и между собой, внутри расы, не способны помириться. Сладымарей вон, оккупантов, в ярость приводили некоторые нормы лингвистического правописания, принятые у нас на Стэпе. К примеру, их прямо железом по стеклу корябало от того, что по—нашему: основными знаками препинания являются запятая и точка, а всякие там двоеточия, точки с запятой, восклицательные, вопросительные, дефисы, тире – лишь дополнительные. Поэтому при запятых могут использоваться в любом угодном пишущему количествах. Как в прямой, так и в непрямой речи, хоть по десятку знаков, если тому, кто пишет, это покажется необходимым для эмоционального окрашивания и акцентирования… Такие нормы у нас сложились, мы их не навязывали никому. Но и поступаться ими не желали. А оккупантов корёжило, когда они видели частоколы восклицательных знаков и по пять тире в одном предложеньи… Это всего лишь маленький пример, но из совокупности таких вот маленьких отличий складывалась лютая ненависть «сладымарей» к «степарям». Были «корябанья» и посерьёзней. Например, обычай наших мужчин отращивать и собирать волосы на затылке в «хвост», сплетённый в подобие косицы у самой головы парой—тройкой особых петель, звеньев, или узлов. Мову нашу, со всеми её «извращеньями», просто запретили на хрен, как и язык межзвёздного общения корус, на котором мы с тобой говорим сейчас. За оселедец и расстрелять могли… за ношение креста тоже. Похоже, их просто тошнило от всего, что уходило корнями в христианские и древнеславянские культуры.

– Да ты, милсдарь, философ!.. – ухмыляется царевич. – Во многом созвучны мне выводы твои… Любопытственно, всегда ль ты САМ следуешь им, в повседневном бытии? В соответствии с твоим толкованием, периодически один из полюсов сильней притягивает тебя… Однако вернёмся течением мыслей к непрошенным холопам—хозяевам нашим. Как говаривал некогда Петрович, мой незабвенный дядька—гувернёр: единственной книги страницу не перевернёшь назад – и книга та зовётся жизнью. Угодив на Акыр мужчиною в расцвете, и провлачив средь Рабов до прискорбной дряхлости, представшей взору твоему, милсдарь Убойко, набрался я поневоле опыту всяческого и мыслишек разных передумал уйму. Со скуки чего только в голову не взбредёт—то…

– Дхорр их из пространства изыми! – комментирую я злобным тоном. Перспективочка провести остаток жизни в пещерах, навсегда отсечённым от Сети – не то что не греет, а просто—напросто леденит. Это ж ни почитать, ни поиграть, ни дельце какое провернуть, ни инфо—справку необходимую запросить, ни голошоу какое глянуть, ни с виртуальной дивчинкой пообщ…

Дхо—орр забодай, а ведь и правда!!!

– А как тут насчёт женского общества? – с тревожной надеждой спрашиваю, и сам боюсь получить определённый ответ, мОгущий лишить последнего лучика солнечного света. Точнее, воспоминанья о таковом. Солнце мне, судя по словам старика—царевича, ветерана пещерных застенков, видеть предстоит от силы пару—тройку раз в местный год. На Господские Праздники клана, да ещё если вдруг обменяются мною с другим кланом…

– Нерегулярно. Весьма. – Их высочество вновь плескает нам по глотку, в который уж раз. – К превеликому несчастию. Теперь—то мне ни к чему удовольствие плотское, однако же поворковать с дамой приятственной и ныне не прочь. В последний раз… года полтора уж как минуло. Была в здешней коллекции одна пунганочка, миледи Гриуб'аньясси, графиня…

– Пунганка? – переспрашиваю. – Я не ослышался?

– Кхе, кхе, милсдарь Убойко, – хихикает евойное высочество, – выбирать оно тут как—то не приходится. И к тому же пунганки хоть теплокровные, и поверьте моему опыту, далеко не худшие представительницы женского племени… – Старик делает паузу, вздыхает и продолжает: – Выбирать, бывало, не приходилось до такой степени, что и половая принадлежность как—то утрачивала принципиальное значение… Живое тепло всё же получше суррогатного ручного заменителя…

«Бежать, ясный пень, – думаю я мрачно и убеждённо, – только бежа—а—ать!».

– Одно время Рабы практиковали случки, – продолжает тем временем свою скорбную повесть царевич. – И намеренно обменивались, временно либо же навсегда, разнополыми особями одного биологического вида. На развод, стало быть. Это практиковалось ещё до меня, я лишь слыхал рассказы… Но, во—первых, далеко не все коллекционные экземпляры ничтоже сумняшеся стремились увеличивать поголовье. А во—вторых, немногочисленных появившихся потомков сами же коллекционеры почему—то единодушно признали второсортными, неполноценными экземплярами. Новоделами, ни в какое сравненье не идущими с аутентичными оригиналами. Теми аристократами, коих прощупали шаманы в окружающем Сплошном Тумане, как крыланы величают Вселенную, и затем добыли группы ловчих, посланных на захват… Несчастные ребятишки всех рас оказались изгоями, их с омерзением повыбрасывали из коллекций на все шесть сторон. Среди нас, экземпляров, циркулирует и муссируется устойчивый слух, что кто—то из них, дескать, выжил, и где—то в горах прячутся стайки новоделов и потомков новоделов… Чего только не выдумаем с тоски. Одолеет кручина, только и спасаешься грёзами.

Старик замолчал и задумался. Перед его мысленным взором наверняка проносились сейчас картины долгих десятилетий, проведённых в неволе…

– Неужто Сеть ОП до сих пор не сопоставила факты исчезновений? – спрашиваю я. – Сотни, тысячи, может быть, десятки тысяч… Пропадают же не какие—нибудь там рядовые работяги или люмпены, а…