Напряглись и вымучили: "Мама всегда переживает, когда нас папа наказывает, особенно бьет ремнем.

А сама иногда часто кричит и не разберется, кто виноват". «Бриллианты и другие полезные ископаемые нравятся царям, королям, а также преступникам, которые их носят в виде цепей на шее и крестов». «Я люблю, когда мама смеется. Но в последнее время она смеется редко, так как вынуждена работать».

«Драгоценности богатые люди складывают в сундуки, а потом закапывают в землю. По-моему, это глупость. Когда у меня будет много золота и серебра, я такой шифр на сейф поставлю, что никто не взломает». «Несмотря на то что моя мама часто выходила замуж, она хорошо относится к папе, который много месяцев охотится на тюленей».

Дабы не быть обвиненными в однобоком раскрытии темы, близнецы в конце упомянули о второй составляющей вечных ценностей.

«Наша мама очень любит вечные ценности, — написал Саня. — У нее много украшений, которые она постоянно покупает и продает».

«Женская красота тоже считается ценностью, — отметил Ваня. — Но непонятно, почему ее называют вечной, когда старухи (зачеркнуто) пожилые женщины со временем портятся».

Учительница проверила сочинения и вызвала Зину в школу, долго говорила о происшедшей в последние годы переоценке ценностей, о расслоении общества. Зина не могла понять — какое это имеет отношение к ее сыновьям? Пока не прочла их опусы.

С точки зрения педагога, маме следовало хорошенько задуматься, а не давиться смехом.

Демонстрируя заказчикам проекты, Витьки никогда не приглашали дизайнеров, отсекая прямые контакты и удерживая «челядь» на расстоянии от денежных мешков. Зина уговорила Витька Младшего позволить ей тихо посидеть в уголочке во время переговоров с голландцами. Когда с пюпитров убрали красочные плакаты, за секунду до начала обсуждения, Зина подала дрожащий от волнения голос:

— Позвольте вам предложить еще один проект?

Она встала, подошла к компьютеру, вставила компакт-диск. Переводчица заговорила с двумя голландцами, Витьки онемели от Зининой наглости.

— К сожалению, — пояснила та, — я не успела сделать бумажные варианты, посмотрите, пожалуйста, на экране.

Она вывела крупным планом картинки одну за другой, держала их несколько секунд, потом выстроила изображения в два ряда.

Все сгрудились у компьютера. Фирмачи попросили еще раз показать снимки крупно. Зина двигала «мышкой» и едва удерживалась от оправданий и извинений: «Я первый раз, у меня маломощный компьютер, не судите строго».

— Технически, — проговорила она, — все можно сделать гораздо эффектнее. Провести цветоделение и прочее. На ваш суд только идея.

Витьки раньше Зины по репликам фирмачей поняли, что проект понравился. Они включились в диалог. Зина английским владела плохо, ничего не понимала.

— Что они говорят? — тихо спросила она переводчицу.

— Им нравится, — так же тихо отвечала девушка, — нетрадиционное оригинальное размещение, когда кулон на спине, а браслет на щиколотке. И манекенщица стильная. Они довольны вашей работой.

Зину принялись поздравлять. Голландцы жали руки, Витьки выдавливали улыбки.

Зина поспешила откланяться. Через несколько часов на Зину должен был обрушиться шквал зависти и ненависти сослуживцев. Пусть! Еще два-три проекта, и она может уйти из «Имиджа плюс», предложить свои услуги как профессиональный дизайнер другим фирмам. А пока нужно терпеть. Что делать с Витьком Младшим? На этот вопрос у нее не было окончательного ответа, только промежуточный — тянуть время.

Госпиталь, в котором Петров провел пять месяцев, находился в южном областном городе. Кроме больных из округа, здесь долечивали, чаще — перелечивали после полевых госпиталей пострадавших в Чечне солдат и офицеров.

Первое знакомство с госпиталем Петров запомнил надолго. Они шли с Козловым по длинному коридору, а навстречу им двигался парень, в футболке и фланелевых пижамных брюках, во лбу у него… Петров едва не выронил костыли. Над бровями из черепа парня торчал кусочек металлической иголки от шприца. При ходьбе иголка покачивалась. Петров прирос к полу.

— Ты чего? — рассмеялся Козлов.

— Куда ты меня привез? — выговорил Петров, борясь с тошнотой. — Что с ним сделали?

— Наверное, у него фронтит — воспаление лобных пазух. Гной откачивают, промывают и антибиотики загоняют через иголку. Барышня, вам дурно?

Вы еще не то здесь повидаете.

Так и случилось. За долгие дни и недели Петров многое повидал и ко многому привык. Его поместили в палату на четверых, в которой лежали штатские, называемые на местном жаргоне «платные», то есть лечащиеся за деньги. После первой операции Петров месяц провел в кровати и уже перестал стесняться, вызывая нянечку с судном.

Это был особый мир, разделенный на два сословия — больных и медиков, со своими правилами, историями, слухами, сплетнями. Мир страдания и борьбы за здоровье. Мир отчаяния и любви. Да, любви. Петров был поражен, что в больнице тоже находится место для романов и сексуальных приключений. Сестрички крутили амуры с врачами и выздоравливающими пациентами. Ночью из палаты возле ординаторской неслись стоны боли, а из самой ординаторской совсем другие стоны.

Врастая в новое бытие, Петров не раз удивлялся: почему никто никогда не описал этот мир? О тюрьме написаны тонны страниц, о жизни на таинственном острове и в других закрытых социумах тоже немало. А о больнице — нет. Хотя здесь широчайшее поле для наблюдений за человеком, свои трагедии и свои законы существования. Большинство раненых нуждались не в одной а в нескольких операциях, между которыми должно было пройти несколько месяцев. Как правило, они ждали очередной операции на больничной койке. Таким образом, это было сообщество, длительное время не менявшее состав, как клуб по интересам. В нем находились свои балагуры и весельчаки, свои первые любовники и мизантропы, уважаемые и презираемые, хорошие парни и плохие девчонки. Пациенты со стажем прекрасно разбирались в квалификации врачей. Петров настоял, чтобы вторую операцию по имплантации части сустава ему делал не начальник отделения (и, соответственно, не он получал гонорар), а талантливый хирург — шалопай и бессребреник, застрявший в капитанском чине.

Петров жил под именем Василия Егоровича Бойко. В графе профессия при поступлении он написал «оператор ЭВМ, программист». В госпитале было несколько компьютеров, но врачи ими пользовались как печатными машинками. Однажды Петров сказал молоденькому ординатору.

— Вы похожи на недорослей, играющих на концертном рояле «Собачий вальс» и «Чижика-пыжика».

— А ты можешь установить медицинские программы?

— Легко. Вам давно пора сделать локальную сеть и тридцать процентов работы отдать машинам.

Эти слова донесли начальнику госпиталя, и во время ближайшего обхода он задержался у кровати Петрова.

— Василий Егорович, мне доложили, что вы специалист по компьютерам?

— В общем, да, — ответил Петров, внутренне борясь с волнением. Он тысячу лет не испытывал трепета перед начальством, но теперь ему передалась робость окружающих. Он поймал себя на том, что готов проявить почтение не личности, а должности и рад оказать любую услугу.

— Процесс реабилитации будет долгий, возьметесь установить в госпитале сеть?

— Могу попробовать. Но для этого нужно кое-какое оборудование и доступ в Интернет.

— Я распоряжусь, дерзайте.

Выздоравливающих «платных» и офицеров не привлекали к внутригоспитальным работам вроде мытья полов и уборки в столовой. Петров стал исключением, но на интеллектуальном поприще, и его обрадовала возможность заняться делом, уйти от вечерней и ночной тоски.

Он учился сам, программировал и обучал персонал. С военными иметь дело любо-дорого: генерал отдал приказ, все взяли под козырек и дисциплинированно сели за парты.

Через некоторое время Петров стал незаменимым человеком, его разрывали на части. Где Бойко? На физиотерапии? У нас завис компьютер.