Бойко на лечебной физкультуре? Нет доступа к архиву. Ой, Василий Егорович, я нечаянно «убила» все сегодняшние анализы, можно восстановить?

Почему данные аптеки не заводятся? Почему регистратура путает истории болезней?

У Петрова появился штат работников: нескольких смекалистых офицеров и курсантов училищ по его выбору задержали с выпиской из госпиталя, они набивали базы данных. Госпиталь охватила компьютерная лихорадка, после работы многие засиживались у мониторов и осваивали передовые технологии. За месяц до выписки Петрова начальник госпиталя получил благодарность командования. В штат госпиталя был принят программист, которому Петров передал компьютерное хозяйство.

От Козлова и Татьяны Петров получал регулярные отчеты о своей семье. Сам на связь не выходил, только периодически влезал в домашний компьютер и проверял, чем живут дети. С удивлением обнаружил отсутствие игрушек и дизайнерские программы.

Зина работает, сделал он вывод, нашла себе занятие.

От Татьяны Петров знал версию, предложенную детям: папа не пишет, потому что охотится на тюленей в недоступных для связи местах. Разумно.

Иногда он мечтал: вот бы приехала жена его проведать! Гостинцев привезла, слезу уронила над его тяжкой долей. Они бы с ней заперлись ночью в ординаторской…

Он остро переживал любую проблему, с которой сталкивались его родные. Когда Козлов сообщил, что заболела Маняша, Петров замучил его звонками. Теперь он был медицински подкован и допрашивал педиатра:

— Ты уверен, что это не менингит? Ты проверил ригидность затылочных мышц? Нет симптома Кернига?

— Уймись! — отвечал Козлов. — Обычная простуда.

— Какая температура?

— Нормальная и сопли ручьем.

— Анализ крови делали?

— Петров, сам сдай анализ на шизофрению.

— Такого не бывает.

— Твое счастье. Фотографии получил?

— Спасибо! Ох и вымахали они.

— Дети быстро растут, когда отцы тюленей пасут. Как тебе в госпитале?

— Нормально. Девки хоть куда и парни хоть кого.

Татьяна по просьбе брата дотошно расспрашивала Зину.

— Она удивляется, — жаловалась Таня, — что я стала такой навязчивой.

— Догадывается почему?

— Нет. Вообще не хочет о тебе говорить. Кажется, очень на тебя обиделась.

— За что? — удивился Петров.

— Тебе лучше знать.

Петров ждал окончания своего заключения с нетерпением дембеля, вычеркивал дни в календаре.

Время от времени заходил на сайты финансовых изданий и неожиданно натолкнулся на коротенькую информацию: по непроверенным данным, в «Классе» произошло перераспределение пакета акций, им теперь владеют два человека — Ровенский и Потапов.

Петров не спал всю ночь, проигрывал ситуации.

Но слухами сыт не будешь. Непроверенные — возможно, ошибочные, решил он.

Две операции на коленном суставе не вернули ему первоначальную подвижность, и тем не менее лечение считалось успешным. Закончились мучения с надеванием штанов и носков, с посадкой на унитаз в маленьком туалете и прочие неудобства. Теперь Петров ходил с палочкой, вначале по необходимости, потом из страха упасть и повредить колено.

С соседом по палате Петров совершенно серьезно вел беседы, которые прежде изрядно бы его повеселили.

— Работаю прорабом, — говорил сосед, — мы сейчас на высотном доме, семнадцать этажей. Я был на последнем, стал на подоконник, хотел проверить крепления и вывалился вместе с рамой.

— С семнадцатого этажа? — поразился Петров. — И только две руки сломал? Счастливый.

— Но я же вовнутрь, в комнату упал, — обиделся прораб. — И переломы со смещением!

Больничная этика не позволяла пренебрежительно относиться к чужим травмам и возвеличивать собственные.

— Досталось тебе, — сочувствовал Петров.

Татьяна и Козлов решили вместе приехать к выписке и забрать Петрова. Он возражал, подозревая, что они больше пекутся о собственных интересах, чем о его благополучии. Но, выйдя за ворота госпиталя в сопровождении сестры и друга, порадовался их присутствию. После многомесячной изоляции Петров переживал странную робость в хождении по улице, в необходимости совершать простые действия — поймать такси, доехать до гостиницы, купить билеты на поезд.

Накануне он шумно отметил свое выздоровление: завалил врачей и сестер выпивкой, фруктами и сладостями. С непривычки захмелел и хулиганствовал: на плакате с нелепыми словами «Реформа армии — объективная реальность» приписал: «данная нам в ощущениях. Ф. Энгельс». А рядом повесил лозунг: «Мы рождены, чтобы лечиться».

Провожать его на крыльцо высыпал весь персонал госпиталя.

— Конспиратор! — усмехнулся Козлов, когда они уселись в такси.

— Как с тобой сестрички целовались! — возмутилась Таня. — Просто можно подумать всякое!

— На себя посмотри, — тихо, чтобы не слышал Козлов, сказал ей Петров.

— Да, Василий Егорович! — повернулся к ним Козлов. — Видать, ты прыткий инвалид.

Петров проглотил хлесткий ответ, готовый сорваться с языка.

Татьяне сняли отдельный номер, Петрову и доктору — на двоих.

— Не морочьте мне голову! — буркнул Петров и перебрался в одноместный.

Более он ничем не дал понять, что знает их секрет. У ребят была одна ночь, завтра Татьяна отправлялась домой, а Петров с Козловым — в Москву.

Они молча соблюдали правила игры: ведем себя так, будто здесь только друзья.

В поезде Козлов первым заговорил о Татьяне.

Они сидели в вагоне-ресторане, поужинали, вылили бутылку вина.

— Я люблю твою сестру, — сказал Козлов, отбросив привычную иронию. — Такая петрушка.

Он поставил локти на стол, запустил пальцы в шевелюру, словно пытаясь удержать рвущиеся из головы горькие мысли.

— Что делать? — спрашивал он то ли Петрова, то Ли самого себя. — Что делать, когда никто не виноват? У меня хорошая жена, любящая и прочее. Трое, как и у тебя, детей. Младший еще в школу не ходит.

Старшему семнадцать, лоботряс, его в ежовых рукавицах надо держать. Дочь в возрасте Джульетты, ухажеров из подъезда гоняю. И я люблю Татьяну. Всеми потрохами. Ты знаешь, она удивительная! Она такая настоящая, красивая — как рассвет. Ты видел рассветы? Когда солнце выкатывает, всегда неожиданно большое и красное, ты чувствуешь, что рождаешься заново, что сил в тебе немерено и готов горы свернуть. Что ты молчишь? Забавен корчащийся в любовных терзаниях педиатр немолодых лет? — Козлов силился взять себя в руки.

— Нет, не забавен. Ты помнишь «Даму с собачкой»?

Козлов убрал руки от головы, откинулся на спинку стула, почти весело спросил:

— Ты всегда в трудные минуты прибегаешь к литературе?

— Я месяц лежал пластом, классику перечитывал — А когда мы Зине молоко сцеживали?

Они рассмеялись. Петров несколько натужно вспоминать за ресторанным столом, что кто-то массировал грудь его жены, — удовольствие ниже среднего.

— И что там у Чехова? — напомнил Козлов.

— Закончилось тем, что только началось. Безвыходная ситуация, то есть выход только в предательстве.

— Да. Воспитывать детей на расстоянии — мура, все равно их калечить. Вот ты бы мог Зину бросить?

— Вот я бы не мог.

— Даже если бы глубоко полюбил другую женщину?

— Я поздно женился и долго выбирал.

— Повезло.

— Ты ведь не хочешь, чтобы я давал тебе советы? И что можно советовать? Не забывай: Танька моя сестра, и я за ее счастье глотку перегрызу.

— Со мной она была бы счастлива.

— Не сомневаюсь.

— Значит, уйти из семьи?

— Ничего не значит! Тебя никто не неволит принимать решение сегодня.

— Таня говорит, надо все прекратить. Забыть, будто не было.

— Ей сейчас тоже не сладко.

— Верно. Видно, пришла наша пора.

— Какая пора? — не понял Петров.

— Охотиться на тюленей, — невесело улыбнулся Козлов и перевел разговор:

— Что собираешься делать? Рвешься в бой?

— Нет, тихо, без резких движений прикидываюсь олухом.