— Понимаете, первый раз мы его утром увидели, когда на тот берег плавали. Смотрим, у камышей лодка, удочки расставлены, и человек в ней лежит, головой к борту привалился. Еще посмеялись тихонько: горе-рыбак, выплыл рыбу ловить, а сам уснул…

Мой собеседник, молодой парень, едва ли мне не ровесник, с которым при других обстоятельствах я давно бы уже перешел на «ты», остановился, что-то припоминая. Признаться, очень хотелось его поторопить. Мы стояли на самом солнцепеке, и я, естественно, застегнутый, как лицо официальное, искренне завидовал его костюму, состоящему из одних купальных трусов. Наконец, он прервал затянувшуюся паузу, обратившись к своей спутнице:

— Ты не помнишь, в котором часу это было? Инспектору, наверное, важно знать время? — он вопросительно посмотрел на меня.

Я кивнул.

Миловидная девушка в символическом купальнике отчего-то смутилась и отрицательно покачала головой. Вероятно, я как-то не так на нее посмотрел. Да и откуда ей помнить — счастливые, известное дело, часов не наблюдают. Но ее друг, оказывается, еще не до конца потерял голову:

— Сейчас прикинем. Встали мы в восемь… Завтракали… Потом сели в лодку. Ходу туда на веслах минут двадцать… Значит, было около девяти. Это когда мы мимо проплывали. Ну, а когда назад плыли, — часа три спустя, — видим, он в той же позе. Тут и почуяли неладное. Окликнули — не отзывается. Приблизились, постучали по лодке веслом. Ничего. Тогда я перелез к нему: мало ли, человеку плохо… Хотел пульс пощупать, а он холодный… Тогда оставили все, как было, и через озеро сюда. Катер остановили, вас вызвали… — он замолчал.

— Скажите, — спросил я, — других лодок в заливе не было?

— Нет, мы бы заметили. Залив небольшой. Да и редко кто туда плавает — далеко. Мы потому и любим это место…

— А с покойным ранее встречались?

— Один раз, мельком, — неожиданно вступила в разговор девушка.

Молодой человек недоуменно посмотрел на нее.

— Да, да, — подтвердила она. — Это было вчера ближе к вечеру. Он шел от посадочной площадки с какими-то вещами. По-моему, только что прилетел. Я обратила внимание, потому что на нем была куртка с красивой эмблемой какой-то космической службы. Правда, я в них не разбираюсь.

— Точно, — подтвердил ее друг. — Теперь и я вспомнил.

С минуту я размышлял, что бы еще спросить, но, не придумав, поблагодарил юную пару и простился, выяснив, где их найти в случае необходимости. Обнявшись, они направились к озеру.

Я проводил их взглядом с известной долей зависти: отдыхают люди, а ты в такую жару работай. Мозги плавятся.

— И какие же выводы после столь содержательной беседы, инспектор-практикант Ник? Наверное, вам уже все ясно? — раздался насмешливый голос за спиной.

Я обернулся, В тени под ветром, облокотившись о ствол, стоял мой начальник Альбин Фогг, покусывая травинку. Надо сказать, что с самого начала моей практики во вверенном ему отделении Службы космической безопасности наши отношения не сложились. Не знаю, что его не устраивало во мне, и разбираться с этим неохота, зато причину своего раздражения знаю точно. Нет, дело не в придирчивости, хотя есть и это. Главное — полное пренебрежение к мнению подчиненных сотрудников. Специалист он действительно хороший, одно из раскрытых им дел даже входит в обязательный практикум курсантов второй ступени — я его тоже изучал. Вот, видимо, и зазнался: только он на метр под землей видит, а эти молодые что там навыдумывают? Да и не только молодые… Подозреваю даже, что именно этой замечательной черте характера он обязан назначением сюда, в тихое, в общем-то, по меркам Службы место. Мало кто хочет с таким работать.

Итак, старший следователь Альбин Фогг, видимо, на протяжении всего разговора кусал травинку под деревом и сейчас в свойственной ему манере снизошел до того, что интересовался моим мнением.

Мысленно ругнув себя за непростительную оплошность, — я обязан был почувствовать его присутствие, это азы, а сам, погрузившись в беседу, отключил внешнее восприятие, — я пожал плечами.

— По-моему, делать выводы пока преждевременно. Надо узнать заключение врача…

— Мне нравится твой подход, Ник, — он скорчил какую-то мало понятную гримасу. — Пойдем послушаем врача.

По тропинке мы вышли на крутой обрывистый берег и, спустившись вниз, оказались на песке узкого пляжа.

— Где вас носит, сыщики? Ждать устал… — Доктор сидел на песке у гравилета, прячась в его тени от солнца.

— Ну что? — спросил Фогг.

— Похоже, дело не по вашей части: никаких следов насилия. Отравления в том числе. Смерть наступила около восьми утра. Точную причину смогу назвать после лабораторных исследований.

— Установил личность погибшего?

— Слушай, Альбин, не один ты дело знаешь! — врач покачал головой. — Лиман Фрос, биохимик, Служба колонизации. Вчера прилетел на Землю. Как видишь, узнал даже то, что мне вовсе не нужно.

— Что ж, работай дальше. Жду заключения. Удивлен только, что ж за причина смерти такая, если ты не можешь ее сразу установить?

Лицо врача неожиданно стало злым.

— Не суй нос туда, где ничего не понимаешь. Будет тебе заключение! — он поднялся и открыл дверь гравилета.

Робот-санитар бережно поднял со дна лодки безжизненное тело и уложил его в операционный отсек.

«Вот так и бывает — живешь себе, и вдруг хлоп! И нет тебя…»

— При виде подобных картин всегда задумываешься о собственной смерти. Молодой в сущности парень, и на тебе… — Альбин Фогг будто прочитал мои мысли.

Заключение врача было весьма лаконично. Фогг перекинул мне через стол небольшой пластиковый листок, не удержавшись от ядовитого комментария:

— Вот, полюбуйся на нашу доблестную всемогущую медицину. Получил эту писульку по связи. Лично эскулап доложить постеснялся.

Я пробежал несколько строчек текста, заключавшего результат лабораторного исследования трупа Лимана Фроса. Следы какого-либо насилия исключались. Причиной смерти явилась внезапная остановка сердца. Правда, почему это произошло у сравнительно молодого и здорового человека, ранее сердцем не страдавшего, оставалось пока не ясным. В самом конце так и было написано: «Исследование продолжается».

— Каково! — спросил Фогг, когда я поднял глаза. — В наше время умирает человек, а эти, — он кивнул на записку, — даже понять не могу — отчего!

Я подумал, что, вероятно, на доктора у него какая-то старая обида. Было сейчас в его лице что-то вроде скрытого злорадства. Возможность унизить, даже перед инспектором-практикантом, доставляла удовольствие. Врача я знал мало, за время практики пересекался с ним лишь пару раз, но, наверное, из-за своей неприязни к Фоггу обиделся за него. Правда, виду не подал, промолчал. Зачем обострять и без того натянутые отношения?

— Значит, поступим так, — мой начальник поднялся из-за стола. — Пусть медики сколько хотят гадают на кофейной гуще, в конце концов это их дело. Ты же составишь отчет о проведенном нами расследовании, укажешь, что факт преступления не обнаружен, приобщишь этот трактат, — он указал пальцем на заключение врача, — и отправляй в архив. Здесь все ясно: что поделать, бывает и такая смерть… Кстати, когда заканчивается твоя практика?

— Сегодня последний день.

— Ну и ладно. Заканчивай и завтра гуляй. Завидую. Можешь идти.

Выйдя из кабинета Фогга, я отправился к себе и, затворив дверь, первым делом удобно развалился в кресле. Очень люблю такое полугоризонтальное положение и принимаю его при первой возможности. С завтрашнего дня — каникулы. То-то можно будет поваляться! Никто не посмеет с места сдернуть… Но сегодня еще работа, надо сочинять отчет. В принципе Альбин прав: дело не наше. Но надо же хотя бы для проформы поинтересоваться личностью погибшего. Все-таки редко в наше время скоропостижно умирают люди, притом по неизвестной причине… «А, ладно, чего гадать на пустом месте. Ему видней».