Ради тебя, Мать Кендарат. Ради тебя...

– Иди отсюда! – хмуро сказал ему Волкодав. Он стоял между нарлаком и Эврихом с Рейтамирой. В это время молодая женщина шевельнулась, почувствовала бережное объятие, смутно напомнившее ей о чем-то очень хорошем, потом ощутила боль в боку и бедре, сразу все вспомнила, приоткрыла глаза, увидела над собой Эвриха, а поодаль своего мужа со сжатыми кулаками... и старшего из чужеземцев, заступавшего ему путь. «Беги, добрый человек, он убьет тебя!..» – захотелось ей крикнуть, но крика не получилось, только жалобный стон без слов, полный отчаяния.

По мнению Волкодава, Летмалу уже полагалось бы уразуметь, что миновать его он не сумеет. Вот тут он ошибался. Стоило Рейтамире пошевелиться, и Летмал обратил на нее налитый кровью взгляд. Ни разу никто еще не мешал ему срывать на ней дурной нрав. Не помешают и теперь. Не имело никакого значения даже то, что рослый венн все еще стоял на пути, держа отобранный нож. Летмал зарычал и рванулся вперед...

Терпение Волкодава лопнуло, как тетива, перетертая костяными пятками стрел. Наверное, скудное у него было терпение. Наверное, Мать Кендарат снова строго осудила бы его. Ну и пускай. Сам он полагал, что цацкался с обидчиком женщин уже сверх приличия. Кулак Летмала, тяжелый, как мельничный жернов, устремился ему в лицо, но вместо столкновения с податливой плотью провалился неизвестно куда. Волкодав выбросил вперед руку и ткнул молодого нарлака согнутым пальцем в то место тела, которое еще на каторге показал ему рано поседевший мономатанец. На языке чернокожего племени оно называлось «помолчи немножко». Величиной оно было не больше ежевичной ягоды и располагалось у каждого человека по– разному, да и тыкать в него следовало строго определенным образом... Волкодав справился. Из могучего тела словно бы разом выдернули все кости, обратив его в студень. Летмал распластался на траве и безвольно обмяк. Он оставался в сознании и, видимо, от испуга терял последний рассудок. Но не мог пошевелить даже губами. Только глаза вращались и полоумно лезли вон из орбит.

Когда Волкодав присел на корточки рядом с Эврихом, Рейтамира беззвучно плакала, доверчиво прижимаясь к арранту и пряча лицо у него на плече. Эврих гладил ее по голове, по худенькой узкой спине, стараясь утешить.

– Ты его..? – почти шепотом спросил он Волкодава. Он мог бы поклясться, что видел, как в серо-зеленых глазах венна постепенно гасли желтые звериные огоньки.

– Не убил, – проворчал Волкодав. – Напугал. Отлежится к утру.

Рейтамира повернула голову, подняла мокрое от слез лицо и всхлипнула уже в голос:

– Возьмите с собой, добрые люди!.. служить вам буду... и матушке Сигине... рабой назовусь!.. Мне... только в реку теперь...

Слезы душили ее.

Эврих оглянулся на спутника. Можно подумать, мало им было пожилой женщины на шее. Беда только, ученый аррант откуда-то знал: ему легче было бы остаться здесь самому, чем не послушать этой мольбы.

Хотя закон просвещенной Аррантиады в подобных случаях неизменно держал сторону мужа...

– Конечно, возьмем, – сказал Волкодав. Его-то заумные рассуждения не донимали. – И рабой себя не зови.

Он встал. Эврих передвинулся, просунул ладони (молясь про себя, чтобы Рейтамира не подумала скверного) и поднялся сперва на колено, потом и во весь рост. Его изумило, как легко оказалось нести ее на руках.

Сумасшедшая взволнованно ждала их у края худосочного огородика. Она видела все, что случилось на пустоши.

– Сейчас пойдем, госпожа, – сказал ей Волкодав. – Утра дожидаться не будем.

Я когда-нибудь стану героем, как ты.
Пусть не сразу, но все-таки я научусь.
Ты велел не бояться ночной темноты.
Это глупо – бояться. И я не боюсь.
Если встретится недруг в далеком пути
Или яростный зверь на тропинке лесной -
Попрошу их с дороги моей отойти!
Я не ведаю страха, пока ты со мной.
Я от грозного ветра не спрячу лицо
И в суде не смолчу, где безвинных винят.
Это очень легко – быть лихим храбрецом,
Если ты за спиною стоишь у меня.
Только даром судьба ничего не дает...
Не проси – не допросишься вечных наград.
Я не знаю когда, но однажды уйдет
И оставит меня мой защитник, мой брат.
Кто тогда поспешит на отчаянный зов?
Но у края, в кольце занесенных мечей,
Если дрогнет душа, я почувствую вновь
Побратима ладонь у себя на плече.
И такой же мальчонка прижмется к ногам,
Как теперешний я, слабосилен и мал,
И впервые не станет бояться врага,
Потому что героя малец повстречал.

5. Младший брат

Волкодав наполовину ожидал погони. Ибо полагал, что исчезновение Летмала, ушедшего за женой, не останется незамеченным. Сына старейшины найдут еще до рассвета, по-прежнему беспомощного, словно выкинутая на берег медуза. Решат, что увечье непоправимо, и, чего доброго, немедля кинутся по следу обидчиков. А сам Летмал, когда вернется к нему владение собственным языком, такого небось наплетет...

Венну хотелось думать, что молодого нарлака он напугал на всю жизнь. Обольщаться, впрочем, не стоило. Иные люди никаких уроков не понимают.

А ты что думаешь, Мать Кендарат? – молча вопрошал Волкодав, шагая в потемках по тропе вдоль реки. Опять станешь попрекать, для чего, мол, не остался вразумлять без Правды живущих? Опять, скажешь, почесал кулака и ушел, избрав дорогу полегче?.. Ну, застрял бы я здесь, а Тилорну эту его штуковину кто принесет? Эврих?.. А за девчонку как было не вступиться? Объясни, Мать Кендарат...

Тропа вилась заливным лугом, петляя между редкими приземистыми кустами. Волкодав шел первым, за ним женщины, последним Эврих. Сперва венн хотел сам встать позади, на всякий случай прикрывая отход. Не получилось:

кроме него, никто не видел в темноте, – разве Мыш, время от времени проносившийся над головами. Оставалось надеяться, что летучий зверек обнаружит погоню и вовремя подоспеет предупредить...

То есть бояться Волкодав ни в коем случае не боялся. В Беловодье, когда у него подзажили раны и тело начало обретать былую готовность, он проверял себя так: созывал соседских парней и давал им в руки по венику. А сам закрывал глаза и просил ребят ударить его. Или хотя бы коснуться. Парни, знавшие, с каким трудом он поборол смерть, сперва осторожничали. Потом, навалявшись по снегу, осторожничать перестали.

Взрослых мужчин в деревне было всего восемь душ. Если больно охота, пусть бегут хоть с топорами, хоть с вилами. Да сами на себя и пеняют. Но много ли радости лишний раз убеждаться, что у людей нет ума?..

Хозяйка Судеб распорядилась по-своему. Беглецы так никогда и не узнали, гнался за ними кто или нет. Примерно к полуночи Мышу внезапно надоело беззаботно носиться по сторонам. Маленький охотник нахохлился у Волкодава на плече, потом и вовсе полез ему за пазуху, в привычный уют. Прошло еще некоторое время, и Сумасшедшая Сигина тронула венна за локоть:

– Отошел бы ты, сынок, от реки... Пойдем на большак.

Эврих сейчас же спросил:

– Почему?

Он не умел предчувствовать погоду и знал только, что они не пошли по дороге как раз потому, что именно там их начали бы искать. Сигина повернулась к арранту и ответила:

– Смерч идет с моря. Река к утру разольется...