- Ты это... подготовься, что ли. И жди. Афанасий Еремеич придёт, когда сможет. - И ушёл, бормоча себе под нос: - Если сможет...

          Я огляделась. Комната была размером с половину нашей избы. Посредине стояла огромная кровать, на ней, наверное, мы бы уместились всей семьёй, если бы прижались поплотнее друг к другу. На полу лежал ковёр с узорами, на стенах были полоски и мелкие цветочки. Мебель была странная, непривычная. Вся резная, с разными завитушками и гнутыми ножками. На одной из стен я увидела большое зеркало, подошла, вгляделась. Прежде мне не доводилось видеть себя во весь рост, дома было только маленькое зеркальце, в которое можно было разглядеть своё лицо лишь по частям.

          Из зеркала на меня смотрела невысокая, худенькая, бледная девушка в красном сарафане поверх белой, с вышитыми рукавами, рубашке, русая коса, переброшенная через плечо и доходившая до пояса, уже расплелась до половины, поскольку ленты, чтобы вплести в неё, в бане, среди вещей, для меня припасённых, не оказалось, а бежать за ней в дом было нельзя - увидят. Непокорные пряди выбились из косы и обрамляли худенькое большеглазое перепуганное лицо. Не желая больше смотреть на себя, так не похожую на наших признанных деревенских красавиц, крепких, высоких, статных, с полной грудью и румянцем на круглых щеках, я отвернулась от зеркала и вновь взглянула на кровать.

          Управляющий сказал - подготовиться и ждать. Вздохнув, я сняла лапти, размотала онучи и привычно сложила их возле двери. Потом сняла сарафан, подумав, и нарядную рубаху тоже, оставшись в простенькой нижней рубашке без рукавов, едва доходящей до колен. Огляделась в поисках стула, на котором можно посидеть и подождать. Снова взглянула на кровать. Хоть бы объяснил кто-нибудь, что дальше-то? И почему я Варьку не расспросила подробнее обо всём, что и как? Хотя, ей, наверное, ждать не пришлось.

          Забралась на кровать - мягкая! Я на такой никогда не лежала. И одеяло такое приятное, гладкое, лёгкое! Эх, вот бы поспать на такой. Только обычно барин своё дело делал и сразу девку выставлял, вручив подарок драгоценный. Так что поспать не удастся, да я и сама не захочу после того, как он... как там Варюха говорила? Поелозит.

          Бррр... Надо другим её советом воспользоваться. Глаза закрыть. А так как барина я вообще никогда в жизни не видела, можно представлять на его месте кого угодно. Только вот кого? Из нашей деревни, может? Не-ет, точно нет. Лучше буду какого-нибудь принца представлять из сказки, да, точно. Бабушка в детстве сказки рассказывала про принцесс и прекрасных принцев, вот и буду одного представлять. Правда, в сказках кроме как «прекрасный» ничего о них не сказано. И я даже не представляю, какое у такого принца может быть лицо.

          В это время в коридоре раздались шаги, явно идущие к моей двери. Отбросив свои размышления о внешности принца, я рухнула спиной на кровать, вытянула руки вдоль тела, сжала кулаки и крепко зажмурилась. Вообще никого представлять не буду. А то так ещё хуже.

          Едва слышно скрипнула дверь, шаги стали тише - ковёр же, - но ближе, сквозь закрытые веки я почувствовала, что свет стал ярче - барин явно принёс с собой ещё свечу, а то и не одну. Я продолжала лежать и напряжённо ждать. Что там Варька ещё говорила? Грудь пожамкает? Было б там что жамкать-то. Поцелует пару раз? Тут же крепко сжала губы, мысль о поцелуях старика показалась даже более отвратительной, чем то, что сейчас он заберёт моё девство. А как это происходит, я прекрасно знала, нельзя жить в деревне и не знать, да и подруга рассказала в подробностях. Но поцелуи всё равно казались гаже.

          Барин стоял и молчал, наверное, рассматривая меня. Боженька, пускай я ему не понравлюсь! Пускай у него не встанет. У меня ведь даже подержаться не за что, я же тощая и мелкая. И бледная. И волосы у меня русые, а не белокурые, как у Лушки. Пусть барин выгонит меня, пусть скажет, что я уродина, ну, пожалуйста!

          - Почему ты закрыла глаза?

          Этот вопрос прервал мои мысленные метания, и я от неожиданности ответила честно:

          - Я не хочу на вас смотреть.

          Ой, дура, ой, ляпнула! Кто ж такое барину-то говорит? Ой, что сейчас будет? Ой, мамочки, теперь точно батога получу. Но, на моё удивление, барин не разозлился, он, похоже, развеселился.

          - А если я потушу свечи, ты откроешь глаза?

          Подумав, кивнула. Жмуриться постоянно было неудобно, а в темноте я и правда ничего толком не увижу. Поэтому я истовее закивала, и вскоре почувствовала, что свет исчез. Осторожно приоткрыв один глаз, я с трудом различила очертания большой фигуры, стоящей возле кровати, впрочем, мне мало кто из взрослых не казался большим, а тут я ещё и лежала. Кроме этого, в свете молодой луны, не было видно ничего, так что я смело открыла оба глаза. Ладно, барин, я готова. Наверное... Елозь поскорее, да пойду я уже.

           Барин зашевелился, что-то сделал, и послышался шорох падающей одежды. Наверное, разделся. Ой, мамочки! Голый барин - это вдвойне страшнее. Хорошо, что я этого не вижу. А он присел на край кровати и, протянув руку, прикоснулся к моей щеке. Я дёрнулась, напряглась и снова зажмурилась. Пусть ничего не видно, с закрытыми глазами всё равно не так страшно.

          - Какое чудо, - бормотал барин. - Какой чудесный подарок. Ты похожа на фарфоровую статуэтку. Как тебя зовут, девочка?

          Я задумалась, на кого же это я похожа, и хорошо это или плохо, судя по восхищённому голосу барина - хорошо. И, думая об этом, чуть не проговорилась.

          - Ефрос... Лукерья, - тут же исправилась я.

          Конечно, мы никогда не встретимся боле, и имя моё барин вряд ли вспомнит, но наш батюшка каждые три месяца подаёт управляющему докладную, кого он за это время крестил, кого венчал, а кого отпевал. И ходили слухи, что и барин те списки частенько просматривает. Будь дело зимой - я затерялась бы среди других невест. Меня даже дядя Епифан управляющему по имени не назвал. Но вдруг я назвалась бы настоящим именем, а барин увидел бы, что единственная свадьба летом была не у Ефросиньи, а у Лукерьи Телушкиной, и тогда наш обман точно раскрылся бы.

          Лушка получит батогов, а я... Страшно подумать, как разозлятся родители, да и девство моё пропадёт почём зря. Нет, нужно быть внимательнее, не проговориться.

          А барин тем временем продолжал гладить мою щёку, потом перебрался на подбородок, прошёлся пальцем по губам, носу, брови. Он то ли пытался «увидеть» меня на ощупь, то ли ласкал так, не знаю. Но отвращения эти прикосновения точно не вызывали. Наверное, потому, что я не видела того, кто меня трогает. Варюха, спасибо за совет. Может, всё будет не так и страшно.

          Я потихоньку расслабилась, кулаки разжались, глаза уже не были крепко зажмурены, просто прикрыты. А барин продолжал гладить меня, едва касаясь и бормоча.

          - Лукерьюшка. Маленькое чудо. Кожа, как шёлк, - его пальцы спустились ниже, и погладили шею, плечо, спустились по руке до локтя, чуть пощекотали впадинку под ним, потом вновь вернулись к плечу, ключице. Скользнули вдоль выреза рубашки, спустили одну лямку с плеча.

          Было странно, стыдно и... приятно. Пальцы не делали больно, они не были настойчивыми или грубыми, не хватали, не лезли, куда нельзя. Они просто гладили, они... ласкали. По словам Варюхи, барин не утруждал себя ласками. Пощупал, да, но для себя, а не чтобы сделать приятное, потом задрал рубаху, навалился сверху, быстренько сделал, что мог, а мог он немного, и всё, отпустил. А меня барин ласкает медленно, нежно, словно ему доставляет огромное удовольствие само прикосновение ко мне. Непонятно, но... так приятно!

          Новое прикосновение к плечу, и я не сразу поняла, что это уже не пальцы, а губы. Пальцы делали другую работу - аккуратно спустив и вторую лямку, они медленно стягивали вниз мою рубашку, а вот губы... Они творили что-то удивительное, покрывая легчайшими поцелуями то, что открывала сползающая рубашка, заставляя странные щекотные мурашки бегать по коже.