Всё заняло два часа. Аким сжёг лешего и собрав его пепел вернулся в свой мир.
Он вернулся с золотом и с «живым пеплом». Нанаец чувствовал себя свободно. Пацан знал, что за силы стоят за ним и куда его ведут. Ни одному человеку и не снилось то, что уже прошел он, что видел и что делал. Он первый кто создал по приказу духов «Пасть ящера». Он первый кто, завел в прошлом этот механизм, обещающий его покровителям открыть все миры, дать силу злу и уничтожить всё и всех на своём пути. Дед был просто архивом, духи это знали, перед тем как уйти в «долгий сон» они дали старику минимум из того, что знал и использовал его внук. Аким был первым послушником, но «бусие» требовали ещё рабов и он обязан был их найти. Слишком мало времени осталось до очередного «долгого сна» духов, и поэтому они его торопят. Их цветок уже стал сильным и великий Пуймур ждёт результата. Аким торопился, зная как ему действовать и что говорить тем русским ребятам, которые приехали в его деревню забрать урожай «конопли» и приготовленные браконьерами «кубики» красной икры. Среди них есть один балбес, по прозвищу Батон, с которого и собирался начать нанаец.
Жирная муха уже целый час не давала покоя залипающему Стикеру. Противное насекомое садилось на потный лоб именно в те моменты, когда волна блаженства поднимала его к пику. Муха видимо действовала по приказу его внутреннего голоса и здравого смысла, которые пытались достучаться до пацана из своего заточения…
Бросить эту дрянь Стикер не мог и уже не хотел. Силой воли Стикер никогда не обладал, он понятия не имел, что это за качество характера. Вся эта суета, которую наворачивали люди была ему неинтресна. Долгих интервалов между приемами он никогда не делал. На трезвяк к нему приходило сознание и угрызения. Начиналось самобичевание, уничтожение остатками разума его мелкой сущности и безвольной душонки. Из недр, из какой-то глубины до него долетало понимание что он в свои 22 года занюханный и заколотый нарк, с гнойниками по всему телу, с надутым и постоянно зудящим от бордовой сыпи бледным пузом.
О прошлом он старался не вспоминать. Он себе врал про то, что у него нет силы воли. Эти отговорки Стикер постоянно твердил перед каждым приемом. А было ведь, что вспомнить. Сказочные, добрые и терпеливые родители, окончание школы с медалью, учеба в университете и интерес к науке. А комната, какая у него была комната…Когда его не было дома, родители частенько заглядывали в неё любуясь на стену увешанную грамотами и медалями с интеллектуальных олимпиад и соревнований по робототехнике. Но вот университет…В нём он познакомился с Олеськой, а она познакомила его с Грюндиком, Юлькой, Батоном и Пашкой-котлетой. Хорошие ребята, дети владельцев заводов, газет, пароходов. Хорошие ребята. Он так и говорил переживающей за его мешки под глазами мамочке: «Мамочка, это хорошие ребята, хорошие, мам…» Отличные ребята. От Батона он узнал, что можно носить в «бомбере» боевой ствол и не парится; от Пашки он узнал, что оказывается обычная футболка может стоить 70 кусков; от Юльки он узнал, что если у девчонки есть жопа и сиськи то оказывается можно вообще на всё плевать; Олеська просто ему отсосала и он в неё влюбился; ну а Грюндик стал его убийцей, от которого он получил первые дозы, разносоставного дерьма. Присел и залип. Стикер стал «кладменом», ходил с весом и ещё больше тонул в этой отраве. Потом пробовал дизайн и начал верить в то, что он джедай и за ним Ашла. Не поймали, за жабры не взяли, пронесло. Но Стикер понимал, что скоро всё закончится и он или заедет, или отъедет — второе, скорее всего. Свою жизнь он уничтожил, закрасив её черной краской, родителей предал и это страшнее всего. От этого уходил в свой торч и желал из него никогда не выйти.
Засаленный, смрадный диван на котором полусидел, полулежал Стикер, покрылся крошками и яичной скорлупой, засохшими макаронами и фантиками от конфет. На стоящем напротив табурете красовался зачуханный «ноут» в мониторе которого залипла на паузе Миа Халифа под чьим-то детородным органом. Она Стикеру нравилась, потому что Олеська похожа на неё, или она на неё. Он путался, но это не столь важно.
В Бикин его приволок день назад Грюндик, потом приехала Олеська. Эту однокомнатную убитую квартиру в хрущевке, сняли в тот же вечер. Зачем его привезли в этот город Стикер не знал. Он вообще много чего, когда-то знал…ну к примеру его всегда интересовали фракталы, их история и вообще самоподобие объектов. Конечно, много чего он забыл, но что-то еще знал, но вот зачем его привезли в Бикин, Стикер не знал, да и знать не хотел. Гори всё синим пламенем — мама с папой все равно не любят.
Продолжая тонуть в своем омуте, Стикер услышал лязг замка и расклеил веки, уставившись глазами дохлой рыбы на вошедшего в комнату Грюндика.
— Ууууу, бля, дракон страшный! — увидев Стикера, прорычал наркоторговец, усаживаясь в кресло. — Чё, демон? Как живешь-то?
— Какие люди! — пробубнил, пуская слюни Стикер. — Влад Цепеш пожаловал.
— Ты чё там мямлишь, мурло? Чудище-страшилище! Он когда вкинулся? — проорал в сторону кухни Грюндик.
— Я не знаю! — рявкнула Олеська.
— Иди ты в жопу! — прорычал ей Грюндик. — Ты зачем здесь, тетя?
— Пошел на хер! Сегодня уеду!
— Сюда иди! — гаркнул Грюндик. — Олесь, иди сюда, рыбка, — уже спокойно попросил её барыга.
Войдя в комнату, девушка подошла к нему.
— Слушай, малыш, — начал Грюндик смотря в её карие глаза. — Давай просто сделаем все красиво, заберем бабло и свалим отсюда. Мы же говорили об этом. Посмотри за ним, прошу тебя киска. Не дай ему отъехать раньше времени.
— Угу, — промурлыкала девчонка. — Всё? Я пошла, сериал интересный.
Посмотрев на балдеющего Стикера, Грюндик пошёл за ней. Войдя в кухню он прикрыл дверь и сел напротив вытащив из её ушек наушники.
— Я тебе говорю ещё раз. Нам надо добить эту тему, всё серьезно, — достав из кармана пакетик с черным порошком, произнес наркоторговец. — Батон говорит эта тема убивает в хлам, какой-то нанаец подогнал. Дай ему, пусть примет. Посмотри чтобы не сдох. Короче, как в себя придет спроси чё видел. Если там ящеров каких-нибудь, всё, его этот нанаец заберет. Золотом расплатится. Батон базарит что все тип-топ будет. Если всё ништяк, то так работать будем. Сначала на нем попробуем. Может выстрелит.
Сверкнув шаловливыми глазками, Олеська облизала пухлые губы. Вспотевшие ладошки обтерла о круглые бедра, обтянутые джинсами.
— Ты гонишь? Чё за дичь? — улыбалась красавица.
Ничего не ответив, Грюндик подмигнул ей и вышел из кухни.
— Стик! — проорал он из коридора лежащему на диване парню. — Будь здоров!
Закрыв дверь, она прошла в комнату и швырнув Стикеру «живой пепел» скрылась в кухне.
Взяв пакет, Стикер закрыл крышку ноутбука и высыпал на неё порошок. Приняв ядовитую отраву, он откинулся на спинку.
Напряжение уступило место истоме, после чего начались злые глюки, наполненные животным страхом депрессией и отчаянием. Трэш попер сразу. Стикер ещё мог различить пространство с его наполнением: диван, шкаф, кресло, окно. Но вскоре какая-то неведомая сила вырвала его сознание из воспаленного тела и закинула этот комок к загаженной мухами люстре. Из этой точки, с высоту двух с половиной метров, он наблюдал за своим убитым телом, смотрел на этот могильный диван, ноутбук, кресло в котором валялась его олимпийка, стены, обои. Он видел пыль на поверхности шкафа, стоящие на нем банки и пачку доширака. Всё выглядело жалко, убого и очень жутко. Сознание молотило, вселяя в него страх.
«Не хочу! Не хочу умирать! Нет, это смерть, смерть!»
Его приклеило к этой проводке, идущей от стены к люстре на которой сидела та надоедливая жирная муха.
«Не бойся! — послышался откуда-то мелодичный женский голос. — Ты дурачок! Не бойся!»
Страх отступил. Стикер увидел вошедшую в комнату Олеську. Она оглядывалась назад, улыбаясь тому, кто стоял в коридоре. Подойдя к его телу, распластанному на диване, она послушала его сердце, проверила пульс. Стукнула по впалым щекам и довольно улыбнувшись, повернулась к проему, из-за косяка которого на неё смотрел какой-то парень. Стикер его раньше не видел. Приглашая его войти мягким движением ладони, девушка отодвинула кресло к окну и задернула шторы. Незнакомец уверенно вошел в комнату и уселся на кресло. Стикер чувствовал себя камерой видеонаблюдения, фиксирующей какую-то херню: чью-ту стремную и унылую жизнь. На кресле тем временем разгорелась страсть, вспыхнули дела любовные. Нацеловавшись, Олеська разрумянилась, загорелась и спустилась на колени, принявшись ковыряться в ширинке парня.
