Баронесса Мари фон Штерн проснулась рано. Всю ночь ее мучили кошмарные видения, сути которых она не могла ни понять, ни вспомнить. Единственное, что осталось от тяжелых сновидений — чудовищное чувство одиночества и ощущение фатальной ошибки, которой сама Мари не помнит, но судьба настойчиво предъявляет свой счет… Голова болела ужасно.

— Грета! — баронесса крикнула служанку. — Грета!

— Да, ваша милость, — появилась в дверях девица в черном платье и белом переднике. Издали лицо ее могло бы показаться симпатичным, но вблизи оказывалось, что нос ее толст и курнос, нижняя челюсть слишком массивна, белые локоны чересчур сальные, а руки похожи на две квадратные лопатки.

— Почему я должна звать тебя по тридцать раз? Подай мне халат! — Мари села и сняла ночной чепец. Роскошные черные косы мягко легли на ее плечи. На фоне белоснежной ночной рубашки, волосы баронессы казались чернее угля.

— Да, ваша милость, — служанка подала хозяйке халат.

Мари подошла к умывальному столику и заглянула в пустой кувшин.

— Почему нет воды? — лицо баронессы стало злым, а между соболиными, изогнутыми бровями появилась глубокая складка. Серые глаза Мари в такие моменты становились блестящими и жесткими, как сталь, а красные губы правильной формы сжимались в нитку.

— Простите, ваша милость, — покраснела Грета, — но обычно вы никогда не просыпаетесь раньше полудня, вот я и боялась случайно вас разбудить…

— Дура! — выпалила в сердцах баронесса и тут же об этом пожалела. — Ох… Прости меня, Грета!

Служанка потупила взор и опустила голову.

— В последнее время я сама не своя, — вздохнула Мари, покачав головой. — Знаешь, иногда мне кажется, что лучше уж совсем не просыпаться…

— Что вы! Господь с вами! — вздрогнула Грета, и перекрестилась. — Грех так говорить.

Баронессе стало неловко, она потерла рукой лоб и сказала:

— Ну все, иди за водой! А то наслушаешься от меня всякого!

— Слушаюсь, ваша милость, — служанка вежливо присела, а затем бросилась исполнять приказание.

— И скажи Гансу, чтобы готовил экипаж! Я поеду в деревню! — крикнула ей вслед Мари. — Еще скажи Лизхен, пусть принесет мне синее платье!

Час спустя, баронесса фон Штерн выехала из ворот замка и столкнулась со своим мужем.

— Доброе утро, Рихард, — сухо поздоровалась она, не поворачивая головы.

— Ты так рано встала? — удивился тот, но без тени недоброжелательства.

— Я вернусь к обеду, — баронесса плотно сжала губы. — Поехали, Ганс!

— Слушаюсь, — раздался недовольный ответ.

— Ты не в духе?! — крикнул вслед жене Рихард, но она не удостоила его ответом.

Барон фон Штерн с тоской посмотрел вслед удаляющемуся ландо[1]. Рихарда внезапно охватила досада. Ну почему она себя так ведет? Они могли бы стать прекрасной парой! Пусть Мари в последнее время избегает интимных отношений и всячески демонстрирует свою холодность, но, по крайней мере, на людях, могла бы вести себя дружелюбно по отношению к мужу. Барон фон Штерн не видел большой трагедии в том, что брак их приобрел платонический характер. В конце концов, супруги могут стать закадычными друзьями, которые помогают друг другу, поддерживают и доверяют все тайны, планы и надежды! Но Мари не такая… Рихард вздохнул. Но этот вздох был скорее попыткой успокоить себя, нежели сожалением. Барон решительно не понимал поведения своей жены. Более того, Рихарда это поведение раздражало, и чем дальше, тем сильнее. С каждым днем надежды на то, что их жизнь когда-нибудь наладится, становилось все меньше и меньше. Невозможность родить ребенка стала очевидной, а Рихард, разбогатев на поставках вина, теперь мечтал о сыне, маленьком бароне, которому можно будет передать родовой замок, земли и самый лучший на Рейне виноградник.

1765 год выдался необыкновенно урожайным на виноград. Висбаден, город на юге Пруссии жил предвкушением будущего виноградного сбора. Барон Рихард фон Штерн, занимавшийся поставками вина для армии Фридриха II и самого короля лично, смотрел в подзорную трубу на виноградники и молил Бога о том, чтобы осень была ранней и ударила заморозками перед самым сбором. Тогда вино, произведенное на его землях, приобретет нежный терпкий привкус, и надолго станет самым дорогим в Европе.

— Иногда и женитьба бывает крайне удачной, — сказал он управляющему и подумал, что стоит, пожалуй, преподнести жене какой-нибудь подарок. — Мари очень подавлена в последнее время.

Клаус кивнул, но пропустил сказанное хозяином мимо ушей. Высокого, рыжего, здорового как медведь баварца побаивались все виноделы, не говоря уже о сезонных батраках. Меньше всего Клауса Зиббермана волновала подавленность баронессы. Как можно думать о бабских капризах, когда соседи переманивают рабочих обещанием бесплатной кормежки, когда крестьяне подготовили слишком мало корзин, когда солнечных дней выдалось даже чересчур и виноград может увянуть?

— Вы говорили с Майгелями? — Клаус покачивался вперед-назад, сцепив огромные ладони за спиной.

— Ты все боишься остаться без сборщиков? — иронично спросил фон Штерн.

— Мне, господин барон, как бы это сказать, — Зибберман потер нос, — все равно. Ваши — виноградники, хотите — убирайте, хотите — нет, а только Майгели переманивают рабочих нечестными обещаниями.

— Ты о чем? — барон начертил палкой на песке букву «М».

— Да об этом их обещании кормить бесплатно, — Зибберман покраснел, что свидетельствовало о его крайнем возмущении. — Все знают, что Майгелям пришлось зарезать половину своих коров и овец из-за странной болезни. Животные переставали доиться, беспокоились, дрались. На бешенство не похоже, но, черт его знает. Майгели зарезали всю подозрительную скотину, а мясо продать не смогли. Пришлось солить его да вялить. Вот этой-то дрянью они и накормят рабочих!

Не кипятись, Клаус! Как только рабочие поймут, что их обманули, они уйдут от Майгеля, и тогда мы сможем нанять их за меньшие деньги, — приподнял брови Рихард.

Зибберман несколько секунд смотрел на хозяина в упор своими маленькими глазками, которые были так глубоко посажены, что казалось, смотрят из туннеля.

— Почему бы не заплатить им столько, сколько мы обещали с самого начала? — спросил он, наконец.

— Потому что, раз уж они приехали сюда, то должны заработать хоть что-нибудь, не возвращаться же им с пустыми руками к своим семьям, — спокойно ответил барон, которому такое решение казалось вполне логичным.

— Как знаете, — глухо прорычал в ответ Клаус. — А только, если они поймут, что их надули дважды — то могут подпалить виноградники и убраться преспокойно восвояси, оставив и вас, и мошенника Майгеля, без урожая.

— Ах, Клаус, — вздохнул Рихард, — ну разве ты до сих пор не научился понимать, когда я шучу, а когда говорю серьезно? Я вообще не собираюсь вмешиваться в твою работу. Ты отличный управляющий и у меня нет поводов для беспокойства. Поступай, как считаешь нужным, я тебе доверяю. Сколько времени?

— Без четверти два, — ответил управляющий.

— Пора возвращаться, — Рихард подошел к своему коню.

Клаус Зибберман молча подставил хозяину колено, чтобы тот мог забраться в седло.

— Сегодня Лизхен приказала готовить самых сочных кур особым индийским способом, с перцем и приправами, а на гарнир подать обжаренный рис с фруктами и карамелью, — сказал барон, — и еще густой суп из баранины. Его подают в горшочках. Никогда не мог определить точно, что именно в него кладут. Зеленые сливы, коренья, томаты, морковь, зеленый лук, кусочки тушеного баклажана… Что еще?

— Баранину для этого супа за день подвешивают внутри очага на специальный крюк, чтобы она как следует пропиталась дымом, а перед тем как варить из нее бульон — обжаривают на решетке, — пробасил Зибберман и сглотнул слюну. — Моя мать тоже готовит такую похлебку.