Есть, однако, еще один вывод, который, на мой взгляд, необходимо сделать после анализа петровских реформ. Можно, конечно, восхищаться тем, как стремительно Петр преодолел отставание и нагнал прочие европейские страны, но сам он, кажется, так и не заметил, что бежал в мешке. Ни он, ни его преемники очень долго, слишком долго, не решались даже задуматься о создании полноценного гражданского общества. Многие последующие реформы в России повторяют ошибку Петра. В результате русские неоднократно в своей истории, с огромным трудом догоняя другие европейские страны, а то и вырываясь вперед, затем неизбежно снова отставали: бег в мешке — не лучший способ передвижения.

Между тем еще предшественник Петра князь Василий Голицын считал, что преобразование государства должно начаться с освобождения крестьян с предоставлением им обрабатываемой земли в обмен на ежегодную подать, что, по его расчетам, увеличило бы доход казны более чем наполовину. Из этой казны, как планировал Голицын, выплачивалась бы компенсация помещикам за утраченную землю и освобождение крепостных. Идея заменить крепостную эксплуатацию поземельным государственным налогом после Голицына вновь стала всерьез обсуждаться в русском обществе лишь спустя полтора века.

Петр к подданным относился скептически. Если Иван Грозный называл русский народ «скотом», то Петр считал, что русские подобны детям, не способным без розги сесть за азбуку. В 1723 году, подводя итоги своей деятельности, он ничуть не раскаивался в том, что оставил народ в неволе:

Не все ль неволею сделано, а уже за многое благодарение слышится, от чего уже плод произошел.

Именно здесь Петр категорически не хотел использовать западный опыт. Характерно, что во время своих европейских поездок царь и его спутники только раз заглянули в английский парламент. Петр сделал из этого посещения следующий вывод:

Весело слушать, когда подданные открыто говорят своему государю правду; вот чему надо учиться у англичан.

Фраза многозначительная, но и только. Никаких последствий для общественных реформ в России эти случайные визиты в парламент не имели. Если на верфь Петр шел за знаниями, то в английский законодательный орган — из простого любопытства, как турист, не более того. Впечатление от посещения парламента стояло в том же ряду, что и знакомство с женщиной-великаном: высокий Петр, как отмечает журнал его заграничной поездки, прошел под ее горизонтально вытянутой рукой. И парламент, и женщина-великан были, видимо, одинаково курьезны и бесполезны, с точки зрения царя.

Точнее всех на это главное противоречие реформ Петра Великого указал Василий Ключевский:

Он надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе… хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства — это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра… и доселе не разрешенная.

Потеряли ли эти слова актуальность, пусть решает читатель.

Что может быть хуже ситуации, когда народу сверху указывают на преемника? Ответ: когда страна вообще остается без преемника. Демократию, разумеется, выношу за скобки. Хотя бы потому, что мы до нее пока не дошли.

Еще в 1722 году Петр опубликовал Устав о наследии престола, отменявший старый обычай, согласно которому после смерти отца трон автоматически переходил к старшему сыну. Отныне назначение наследника зависело лишь от воли «правительствующего государя». Петр придавал документу огромное значение и недаром заставил подписаться под ним духовных лиц и сенаторов. Устав этот порожден не только трагическими разногласиями с царевичем Алексеем. Петр, превыше всего ставя государственные интересы, считал, что наследовать российский престол должен лучший. Все было бы неплохо, но «лучшего» приходилось выбирать из «худших».

Достойного преемника около императора не оказалось, к тому же смерть, как это часто случается, застала врасплох. Даже с женой накануне кончины произошел разлад: Петр уличил её в супружеской измене. История в присущей ей манере над государем зло подшутила: любовником Екатерины оказался известный в Петербурге дамский угодник Виллим Монс — брат той самой Анны Монс, с которой когда-то сам молодой царь бурно развлекался в Немецкой слободе. Монса немедленно арестовали по обвинению в казнокрадстве и быстро обезглавили. Как утверждает историк Виктор Буганов, через три недели после семейного скандала Петр заставил Екатерину проехать мимо места казни: «На колесе, на самом верху высокого столба лежал труп ее фаворита, а с заостренного кола на нее взирали глаза его отрубленной головы».

Учитывая характер Петра, описанная сцена не кажется неправдоподобной.

Император скончался 28 января 1725 года на 53-м году жизни. Хорошо известен рассказ о том, как, на короткое время придя в себя, император выразил желание что-то написать, но его ослабевшая рука начертила буквы, которые прочитать не смог никто. Разобрали только два первых слова: «Отдайте все…»

Кого же хотел Петр в последние минуты жизни назначить своим преемником? Жена запятнала себя изменой. Двоих наследников император пережил. Помимо сына блудного, царевича Алексея, был и маленький царевич Петр, рожденный от Екатерины, но умерший в четырехлетием возрасте. Дочерей Анну и Елизавету отец искренне любил, но никак не видел их в роли продолжателей своего дела. К внуку Петру — сыну Алексея — император относился настороженно. Он просто не верил, что от Алексея может родиться на свет что-то путное.

Получается, что у Петра осталось только одно, но самое любимое его дитя — Петербург. Можно сказать, что именно этот город, устремленный на Запад, император и оставил России в качестве своего преемника.

В русской столице наступала беспокойная, но блистательная эра дворцовых интриг, парадов, балов и фейерверков. Эпоха мелких императоров и капризных императриц, фавориток и фаворитов, влиятельных вельмож и решительных гвардейцев.

Время от Петра I до Екатерины II многие серьезные исследователи пробегают впопыхах" даже не без оттенка брезгливости, не желая обращать внимание на исторических карликов после такого титана, как первый российский император. В этом периоде нет величия. Зато много дворцовой суеты, заговоров и альковных приключений, неразборчивых в своих предпочтениях императриц, усевшихся на трон не по закону, а благодаря поддержке гвардейских штыков. Эпоха, привлекающая внимание не столько аналитиков, сколько писателей типа Александра Дюма.

В одном из своих дневников Василий Ключевский записал слова, не предназначенные, по понятным соображениям, для публичных лекций. Он назвал всех императриц восемнадцатого столетия "воровками власти, боявшимися повестки из суда". В другом месте та же мысль: "Эпоха воровских правительств, которые сами стыдятся своей власти, но держатся за нее без всякого стыда".

Наиболее подходящим претендентом на престол в обстановке правового вакуума для петровских соратников и иностранцев, которые играли в Петербурге в то время уже немалую роль, оказалась вдова — императрица Екатерина Алексеевна, согласно наиболее распространенной версии, Марта, дочь литовского крестьянина Самуила Скавронского. Новое имя бывшая лютеранка получила при переходе в православие от "крестного отца" — своего пасынка царевича Алексея.

Таким образом, власть в только что народившейся новой европейской державе взяли бывшая служанка-содержанка (сама Екатерина — женщина далеко не глупая, да и с чувством юмора, нередко с иронией называла себя "портомоей", то есть прачкой, что "портки" стирает) и Алексашка Меншиков — по разным версиям, то ли бывший конюх, то ли уличный торговец пирожками в московском "вшивом ряду". К этому моменту Алексашка стал, правда, уже князем, самым влиятельным человеком империи и даже, несмотря на безграмотность, членом Британского королевского общества. (Известил Меншикова об избрании в академию сам Исаак Ньютон!) Именно этот невиданный в мировой истории властный дуэт ("портомои" и безграмотного академика) поддержали петровские полки. В ходе обсуждения вопроса о преемнике гвардия барабанным боем периодически напоминала совещавшимся сановникам, на чьей стороне военная сила.