Я охотно признаюсь, что с моей стороны было до некоторой степени низостью подбросить горошину в ботинок ближнего своего и не без злорадства смотреть на его страдания. Все-таки в Сеппо Свине было что-то от джентльмена: он никогда не забывал дня рождения своей жены, хотя не помнил ее возраста. В глубине его души жила жгучая тоска: он тосковал в ресторане по домашней обстановке, а дома — по ресторанному обслуживанию. Он верил, что установил хорошие отношения с богом, так как ежегодно жертвовал поношенное платье для рождественской распродажи в приходе и являлся членом-учредителем целого ряда благотворительных обществ. Вполне естественно, что президент республики через несколько лет присвоил ему почетное звание и титул общественного советника.

Сеппо Свин был Рак. Он не ходил носками внутрь. И хотя я покидаю его теперь почти окончательно, я скажу еще несколько слов о наиболее характерных представителях этого типа. Обычно они участвуют в общественной жизни на важнейших ролях. Они избрали своей специальностью руководство. Наиболее способные действительно выбираются на руководящие посты и тогда получают удобную возможность участвовать во всем. Если они нормального роста, от них обществу нет особой опасности, но если они коротышки, словно нечаянно обрубленные, тогда они очень опасны и обременительны для нас, женщин. Поэтому я предупреждаю: берегитесь, женщины, низкорослых мужчин! Они страдают неизлечимым комплексом низости, вызывающим осложнения. Симптомы болезни: неудержимое властолюбие и честолюбие, не говоря уж о страсти к деньгам и плотском сладострастии. С тайным коварством эти мужчины-недомерки охотятся за рослыми, высокими женщинами, как бы желая взять у жизни реванш. Они носят ботинки на высоких каблуках и шляпы с пером, чтобы прибавить к своему росту хоть два-три сантиметра. Боязнь казаться маленькими толкает этих мужчин на безумные поступки. Недостаточный рост развивает у них важную осанку и способность пробираться повыше с помощью интриг и локтей. Если бы Наполеон был на десять сантиметров выше ростом, он ни за что не отправился бы на поиски приключений в бескрайние просторы России. А если бы Сеппо Свин был ростом хотя бы с Наполеона, он не стал бы преследовать женщину, которая выше, сильней и умней его!

Дальнейшие сведения о Сеппо Свине и обо всех его делах читатель может найти в следующих главах моих воспоминаний, а также в протоколах городского суда за 1944 и 1946 годы.

Армас Карлссон был Дева и ходил носками внутрь. Высокий блондин с голубыми глазами, он был на шестнадцать лет старше меня, вдовец; волосы его уже начинали становиться тускло-серыми от незаметно пробивающей их седины, но его надежды все еще не увенчивались успехом. У него в Эйра была собственная прекрасная квартира, а в Оулункюля — маленький завод, выпускавший типографскую краску и клейстер. Последний продукт не был тем знаменитым и усиленно рекламируемым «Карлссоновым клеем», которым можно приклеить все, что хотите, к чему угодно, даже подметки к облакам, и который к тому же является импортным товаром, а был просто честным финским клейстером для обоев, только на то и пригодным, чтобы держать бумагу, налепленную на стену. Типографская краска и клейстер характерны тем, что они всегда в моде, как и бюстгальтеры, благодаря чему их производство и сбыт относят к статичным явлениям экономической жизни. Однако великий мировой кризис все же показал, что экономическая жизнь динамична и представляет собой волнообразное движение. Мир стал обходиться гораздо меньшим, чем раньше, количеством типографской краски и клейстера. Это можно было заметить по газетным полосам, которые стали бледнее, потеряли блеск и яркость и обо всем сообщали в приглушенных тонах. То, что страницы больших скандальных газет были уже не так черны, как в добрые, сытые годы преуспеяния, происходило вовсе не оттого, что скандалы стали бледнее, а просто в результате стремления издателей экономить черную краску. Закон спроса и предложения влиял также на расход клейстера: когда никто не уверен в завтрашнем дне и никому не расчет оклеивать обоями стены своих жилищ, то и клейстер не находит сбыта.

Учтя все выше сказанное, можно понять экономические затруднения Армаса Карлссона. Кризис сбыта. Каждый не без удовольствия посматривал на трудности соседа, но никто не пытался их облегчить.

Армас Карлссон был в течение многих лет одним из лучших деловых партнеров «ПОТС и Кo». Я знала, что его долг Свину растет из месяца в месяц и что он усердно занимается писанием векселей. Я испытывала по отношению к нему честное сочувствие и, возможно, даже некоторую жалость. Он был чуть ли не ежедневным гостем нашей конторы. Он не страдал манией руководства и, несмотря на то, что стоимость жизни все возрастала, решил прежде всего пользоваться жизнью. Всегда подчеркнуто вежливый (и притом, как-никак, — вдовец!), он, сам того не желая и не сознавая, стал объектом неусыпного внимания всех женщин нашей конторы.

Одна машинистка, которая после развода чувствовала себя прямо-таки новым человеком, без конца говорила об огромных богатствах Армаса Карлссона: «Фабрикант Карлссон просто купается в золоте!» А молоденькая кассирша была того мнения, что фабрикант Карлссон — скрытен и скуп, трясется над своим богатством и потому не женится вторично. Счетовод, рыжеволосая вдова, со своей стороны считала, что скупость мужчины не имеет никакого отношения к женитьбе. Все дело, по ее мнению, в необычайной застенчивости фабриканта. Говорят, он настолько стеснителен, что, думая о женщинах, гасит лампу, и вообще вносит в свою жизнь как можно больше неудобств, считая это высоконравственным. Но бухгалтер компании — женщина, настолько привыкшая во всем сомневаться, что пересчитывала даже пальцы у себя на руке, когда с кем-нибудь здоровалась, — прекращала все эти споры обычно весьма реалистично.

— Фабрикант Карлссон не застенчив и не богат, он просто здоровый мужчина, но бедный, ибо у него почти полностью отсутствует деловая сметка и коммерческая смелость. Если «ПОТС и Кo» в один прекрасный день потребует уплаты по всем счетам, у него ничего не останется, кроме грустной улыбки и титула экономического советника.

Действительно, улыбка его всегда чуть-чуть отдавала грустью.

А когда две грустные улыбки встречаются, очень легко возникает интимность.

Через неделю после событий, описанных выше, мне объявили, что больше я не гожусь для ведения иностранной переписки «ПОТС и Кo». В вестибюле нашей конторы я встретила Армаса Карлссона. Он уже два часа ждал аудиенции у генерального директора Сеппо Свина и, сидя в приемной, читал Шекспира. Да не что-нибудь, а «Венецианского купца»! Кто знает, может быть, он готовился отдать кредиторам фунт мяса из собственного тела? А может, искал подходящей реплики, чтобы вымолить отсрочку платежа? Во всяком случае, вид у него был исключительно грустный и как бы отсутствующий. На приветствие он ответил рассеянно и спросил, как водится, о здоровье. Я сказала, что мне сообщили об увольнении. Он стал еще печальнее, задумался на минуту и тихим голосом спросил:

— За что?

— Говорят, я вела себя неподобающим образом.

— Неподобающим? Вы, нейти Баранаускас?

— Я.

Он покачал головой так, что его бесцветная шевелюра заколыхалась, и ответил философически:

— История человеческой мысли знает лишь одно убедительное правило хорошего поведения: «Поступайте с людьми так, как вы хотите, чтобы они поступали с вами».

— Хорошо сказано, — ответила я со смехом. — Но мой случай как раз обратный: я не желала, чтобы со мною поступали определенным образом, а потому не хотела так поступать с ним…

— С ним? С кем же это?

Я запнулась и не могла ответить. По счастью, спас положение швейцар. Он пришел объявить фабриканту Карлссону, что генеральный директор Свин только что погрузился в предписанный врачом оздоровительный сон у себя в кабинете на диване. Фабрикант посмотрел на часы и спокойно спросил: