— Не буду я больше подымать бузу, исправлюсь… — жалобно захныкал он.

Но ребята были неумолимы.

Глава вторая

Встреча у костра. «Све-ечка… горит!» Заговор контрабандистов

Солнце опускалось за лес. Серые утки, прошумев над головами, летели на ночь в старицы, на заросшие осокой озера. Рыбаки поспешно отвязывали плоскодонки и отплывали далеко в темные речные просторы. Кое-где раздавалось однообразное: чок-чок… чок-чок-чок… Это опытный рыбак приманивает сома к хитро сделанному крючку, на который насажено мясо ракушки. Иногда звук будто захлебнется, и тогда рыбак тянет вверх большую рыбину. Блеснув серым брюхом, сом сильно бьет неуклюжим хвостом по черно-синей воде, но рыбак тут же сачком перекидывает его за борт своей лодки. А через некоторое время снова начинается однообразное: чок-чок… чок-чок-чок…

Лагерь походным маршем вышел из ворот парка и пыльным проселком направился в лес. Чтоб веселей было идти, Миша затянул песню:

А в раю переполох,
Словно у эсеров,
Испугался старый бог
Юных пионеров.

Сотни звонких голосов подхватили припев:

Эх, чай пила,
Самоварничала…
Всю посуду перебила,
Накухарничала…

Лес подхватил припев, и эхо понесло его куда-то вдаль.

Пройдя еще немного, Зося кликнула Мишу и Василя и что-то им сказала. Они тут же бросились к ближнему лесу. Пока добежали, запыхались. Миша еще на бегу объяснил Василю:

— Ты собирай хворост, а я поищу хорошее место. Как найду, свистну тебе.

— Ла-а-дно, — протяжно ответил Василь.

Миша нырнул в темноту леса, затрещал сухим валежником и вскоре пронзительно засвистел Василю. Тот притащился, как медведь, с целой охапкой хвороста.

Сухие сучья загорелись скоро и, потрескивая, ярко запылали, разогнав темноту. А за границами света, в небе, в лесу стало как будто еще темнее. И если бы не песня пионеров, что слышалась поблизости, наши хлопцы, наверно, струсили бы.

Шумной гурьбою подошли и расселись у костра пионеры. Часть мальчишек тут же пошла за «горючим». Когда наносили много хвороста, Зося стала рассказывать ребятам о подвигах красных бойцов в гражданскую войну.

Но вдруг в кустах что-то затрещало, а вслед за этим из темноты на поляну вынырнул бородатый дядька в подранном кожушке.

— Добрый вечер, — поздоровался он.

— Добрый вечер, — ответила за всех Зося.

— Леших не боитесь? — весело прохрипел дядька.

— Э-э, дяденька, леших совсем и нет. Это сказки про них сочиняют, — бойко ответила Оля.

Зося приветливо пригласила дядьку подсесть к огню. Он, кряхтя, сел, положил рядом с собой уздечку и, разглядывая пионеров, спросил:

— Так о чем же вы тут говорили?

— Обо всем, — улыбнулась Зося, — и о прошлой жизни, и о будущем. Вот и вы нам, молодым, расскажите что-нибудь о старом времени…

— Да ну его, — прервал дядька вожатую, — не хочется и вспоминать о старом. Тяжко это. Работаю я теперь в колхозе и нечего мне журиться, а как вспомню былое, так погано на душе станет…

Дядька задумался. Пионеры сидели тихо-тихо…

— Вот я войну вспомнил. Воевали мы в четырнадцатом году с немцами, а за что? За что я немца бил? Разве он мне что плохое сделал? И нам не хочется стрелять, и им не хочется, а кинуть — и они и мы боимся. Чего?.. Кого?..

Незнакомый дядька задумчиво потер заросший черной щетиной подбородок.

— Послали было меня однажды в дозор. Лес. Темень, как сейчас вот. Вдруг встречаю немца в кустах… нежданно-негаданно, нос к носу. Наверно, тоже в разведку был послан. Я хотел уже с плеча винтовку снимать, а он улыбается, руку мне протягивает. Я, конечно, винтовку об землю, пожал ему руку, а потом прилег с ним на траве плечом к плечу и думаю: «И это — мой враг? Неправда!» А он так хорошо рассказывает мне что-то по-своему, руками показывает, что дома оставил, мол, жену и двоих маленьких деток. И если убьют его, то, наверно, загинут и его дети…

Как пришла революция, оставил я окопы, но винтовки не бросил, а прямо и пошел в Красную гвардию… Снова воевать, но уже с настоящими врагами. А теперь вот вижу, за что воевал…

Незнакомец замолчал. И тихо-тихо было на поляне, только сучья жарко потрескивали да искры взлетали в небо. Потом дядька ушел, растаял в темноте. Ребята еще пели песни, играли, веселились у костра. Там же и решили завтра утром отправиться в колхоз «Колос Октября» на прополку.

Потом погасили костер и чуть было не пошли домой, забыв о Чивике, который крепко спал под сосенкой. Миша под смех всех ребят поручил Костику нести его на своей широкой спине.

— Вот когда твоя спина пригодилась, — хохотал он.

Но Костик на шутку не обиделся, взвалил Чивика на спину и пошел вместе со всеми.

Домой шли молча. Кто-то попробовал затянуть «Бульбу», но, увидев, что никто не поддерживает, умолк. Костику надоело нести сонного Чивика, и он стал тормошить его, пока тот не проснулся. Чивик спросонья залепетал:

— Костик, Костик, зажги спичку: я сандалии потерял…

Но Костик стащил его с плеч и серьезно произнес:

— Приехали уже, пане Чивик, проша слазить. Эта сценка рассмешила даже самых сонных. Через некоторое время показалась черная стена парка. В ту же минуту Колька Чиж юркнул в сторону и никем не замеченный побежал туда. Бежал и радостно улыбался: «Вот попугаю их, будут удирать… Со страху еще подумают, что бандиты в башне сидят».

Чиж смело пробирался между деревьев, осторожно перелезал через корчи и так представлял себе свой план: «Сперва залихватски свистну, потом крикну: «Режь! Бей его! Лови! Держи!» А потом… Потом догоню их, да еще и расскажу, как меня едва не зарезали бандиты…»

Кирпичная башня обросла вокруг колючими кустами, Коля едва не стукнулся лбом об ее стену. «Теперь зайду с той стороны, с которой они будут подходить», — подумал он и осторожно двинулся вдоль стены, спотыкаясь об осколки кирпичей, вывалившихся из стен. Шел и улыбался, хотя сердце билось чуть сильнее, чем всегда. Темные кусты казались Коле страшными чудищами, и он тревожно озирался вокруг.

И вдруг… Коля остолбенел от страха! Остекленевшими глазами он с ужасом глядел на маленькое, будто прорубленное топором оконце, уже трухлявое от старости. Сквозь оконце сочился свет — в подвале башни горела свечка! Мигая, она то вспыхивала, то как бы гасла, то загоняла жуткую темноту в глубь подвала и бегала фантастическими тенями по кирпичным стенам, то теплилась слабой искрой.

Какое-то мгновение Чиж не мог оторвать от свечи глаз, а затем бросился наутек. Кусты царапали ему лицо, ветки стегали по плечам, сучья деревьев цеплялись за рубашку… А он бежал, и ему казалось, что из-за каждого дерева к нему тянутся косматые руки.

Чаща редела, но Коля в темноте то и дело натыкался на деревья, со страхом отскакивал от них, принимая их за страшные призраки, и бежал дальше. И только подбегая к неторопливо шагавшим пионерам, Чиж смог собраться с мыслями.

«Кому сказать? Всем? Не поверят, засмеют. Зося? Снова кричать будет, что самовольно отлучился. Разве Мише сказать. Пусть смеется, а ему скажу…»

Так он и влетел в гущу пионеров, запыхавшийся, бледный, дрожащий. На него со всех сторон зашикали:

— Коля, перестань толкаться!

— Чего летишь, как ошалелый!

Но Чиж не обращал на эти возгласы никакого внимания, он искал в толпе Мишу. Наконец нашел и дернул за рукав.

— Миша!.. — дрожа и заикаясь, проговорил Чиж. — Миша, иди сюда…

— Ну, чего тебе? — откликнулся Миша.

— Иди-и… Миша, иди…

Миша с любопытством посмотрел на Колю и отошел в сторону.

— Свечка гор-рит… свечка…

— Что ты, Чиж, скрипишь, как несмазанные колеса, трясешься, заикаешься? Заболел, что ли? — засмеялся Миша. — «Свечка, све-ечка», — передразнил он Колю. — Какая свечка? Где?