— Открытые границы — вот новинка.

— Мы уже работаем в Европе с кокаином. Закрыты границы или открыты — нам наплевать. Крэк еще не завоевал рынка, но Европа всегда немного отстает. Когда откроются границы...

— Когда откроются границы, настанет время «лунного камня». За ним будущее.

— И прошлое тоже, да? Смешайте с кокаином немного героина, вот вам и «лунный камень». Это уже делали в конце восьмидесятых.

— Верно, — согласился Эндрю. — А еще раньше ширялись иголкой в руку. Но на дворе девяностые годы! Я пытаюсь продать вам будущее, черт вас возьми!

Морено выразительно поглядел на него.

— Кстати, — продолжал Эндрю, — пока мы беседуем о будущем, почему бы вам не задуматься о настоящем ваших клиентов?

— Да? А зачем?

— Потому что в один прекрасный день они могут обнаружить, что иметь с вами дело смертельно опасно.

— Ну и черт с ними, — отмахнулся Морено. — Я привезу вместо них своих людей.

— В таком случае придется перенести решение проблемы на улицы.

Морено снова взглянул на него.

— Мы сильнее вас, — продолжал Эндрю. — И не только в этой части «леса». В нашем бизнесе мы работаем гораздо дольше.

— Ерунда. У нас крепкие связи с ямайскими группировками по всей территории Соединенных...

— Мы здесь не в ковбоев играем. Ямайские группировки! Кто боится этих дилетантов? Или вы думаете, что я испугаюсь громил? В конце концов, вы кто — профессионал или чертов любитель? Я веду речь о таких деньгах, каких никто из нас в жизни не видел. Уже сейчас кокаин приносит в Европе доходы в четыре раза выше, чем здесь, а крэк у нас еще в новинку. Крэк можно курить, Морено, вот почему он так популярен в Штатах. Люди не хотят пользоваться шприцами — они боятся СПИДа. И нюхать кокаиновый порошок они тоже не хотят — кому захочется, чтобы у него отвалился нос? Они хотят курить. Возьмите сигареты. Против курения принимают законы, на табак повышают цены, на пачках пишут предупреждения, а люди все равно курят. Хорошо, хотите знать, почему им так нравится лакировать крэк героином? Потому что тогда они дольше летают. Сколько длится улет после крэка? Две-три минуты. А потом начинается отходняк, и ты чувствуешь себя куском дерьма. А если лакирнуть героинчиком, а потом затянуться, то балдеешь целых три часа.

— Я уже сказал: вы не открыли Америки, — парировал Морено. — Даже до появления крэка люди разогревали в фольге кокаиновый порошок и героин, а затем всасывали смесь через соломинку.

— И это что, лучше, чем «лунный камень» размером с полкусочка сахара? Который можно купить по доллару за порцию и курить до посинения? Если мы станем поставлять «лунный камень» в больших количествах, его будет курить вся страна. Что я предлагаю вам, Морено, — пинок под зад? Я предлагаю вам больше денег, чем...

— И все же я вижу определенную долю риска.

— Поверьте, доля риска вырастет значительно больше, если вы...

— Я имею в виду коммерческий риск. Никто не даст гарантии, что тот или иной вид наркотика обязательно станет популярным. «Лунный камень» известен давно...

— Но не в таких количествах.

— Кроме того, многие любители крэка предпочитают сами смешивать свою дозу. Можно достать очень хороший «китайский снег», семидесятипяти— и даже девяностопроцентный.

— Конечно, но почем? А порция крэка стоит семьдесят пять центов!

— Не спорю, крэк сейчас дешев.

— Мы начнем торговать «лунным камнем» по доллару, а когда он приживется, поднимем цены до какого угодно уровня.

— Если он приживется.

— Если нет, я отдам вам свою долю в сделке, идет?

— Вы настолько уверены?

— Да, уверен.

Морено погрузился в задумчивое молчание.

— Итальянцы обеспечивают перевозку в оба конца? — наконец, спросил он.

— В оба.

— И берут на себя обработку?

— Более того. Обработку, распространение по Европе, доставку товара к нам для распространения в Америке. Вам не придется делать ничего нового. Только получить в подарок треть огромного рынка, который мы...

— Шестьдесят процентов, — объявил Морено.

— Невозможно.

— Меня устраивает только такой вариант.

— На это никто не пойдет.

— Тогда сделка не состоится. Очень жаль.

— Я пришел сюда, готовый предложить вам...

— Шестьдесят процентов от общей прибыли. Вы с китайцами можете разделить между собой остальные сорок процентов, как вам угодно.

— В знак моей доброй воли, я готов был поднять вашу долю до сорока вместо первоначальных тридцати процентов. Но...

— Если я упаду ниже пятидесяти пяти, я пойду на убытки.

— Сорок пять, и по рукам.

— Пятьдесят. Ниже я не опущусь.

Эндрю тяжело вздохнул.

— Договорились, — объявил он, и они обменялись рукопожатием.

— Вы действительно мудрая старая змея, — улыбнулся Эндрю.

— А вы — хитрая молодая лисица, — вернул улыбку Морено.

Про себя Эндрю уже подписал испанцу смертный приговор.

Наступила последняя среда января.

Когда она вышла из здания школы, к ней подошел незнакомый мужчина. Сара не знала, сколько времени он дожидался ее. Он явно не походил на ненормального, к тому же обратился к ней по имени.

— Здравствуйте, миссис Уэллес, — сказал он. — Меня зовут Билли. Мне поручили подвезти вас.

Часы показывали десять минут пятого.

Она сама не знала, почему она безропотно согласилась. Эндрю не позвонил во вторник, как обещал — или угрожал. А сегодня пожалуйста — машина и презентабельный молодой человек по имени Билли, который предупредительно распахнул перед ней дверцу, а затем уселся на водительское место. Повернув ключ зажигания, он сказал:

— Я ждал начиная с трех часов. Я не знал, когда вы выйдете.

Она промолчала. Не спросила, ни кто послал машину, ни куда они едут, просто откинулась на кожаную спинку сиденья и уставилась в темноту вечернего города, густой стеной обступившую машину. Судя по значку на панели, лимузин назывался «Линкольн-континенталь». Странно, но ей хотелось сразу же позвонить Майклу и наврать ему про очередное учительское собрание, после которого она вернется домой не раньше половины девятого-девяти.

— Мне вас очень точно описали, — заметил Билли.

Интересно, как ее описали. Она не спросила.

Он высадил ее метрах в пяти от голубой двери на Мотт-стрит. За углом детективы Реган и Лаундес не сводили глаз с лавки портного. Они не видели Сару, когда она входила в дом.

Она сразу же бросилась в объятия Эндрю. Ее уже ничего не удивляло. Знакомое прикосновение его рук. Он гладит ее щеки, грудь. Его пальцы скользнули под свитер и расстегнули застежку лифчика. Ее губы, ее кожа, грудь помнят его ласку. Его рука под юбкой сжимает ее ягодицы, прижимает ее. Жаль, что она не надела сегодня более сексуальные трусики, но она не ждала машины, не думала, что когда-нибудь еще увидит его, — или ждала? Он уже стоял на коленях, его ладонь скользила в опасной близости от... Она хотела попросить, чтобы он снова не рвал ей трусики, но Эндрю уже отодвинул в сторону тонкую материю. Пальцы, язык... Судорожный полувздох-полувскрик подсказал ему, что он нашел искомое. С закрытыми глазами, прогнувшись назад, Сара стояла перед ним, беспомощная и дрожащая, пока он не довел ее до оргазма. В состоянии, близком к обмороку, она позволила донести себя до кровати. Он только стянул с нее трусы. Она по-прежнему оставалась в свитере и юбке, которые, однако, не скрывали ни бедер, ни груди. Сара раздвинула ноги, приподняла таз и приняла его.

Сперва он двигался медленно, проникал на всю глубину, а затем почти полностью выходил, замирал так на долю секунды, словно издеваясь, и вмиг снова пронзал ее насквозь. Она не знала, сколько времени он удерживал ее на грани крика, — глубокое проникновение, медленный выход, боязнь упустить его совсем, но он все еще здесь, в ней, а затем вдруг она вновь наполнялась им, оргазм все ближе и ближе. А потом он начал двигаться в постоянном ритме, и она подстроилась под него, и подгоняла его своими движениями, скрестив ноги у него за спиной. И она слышала свой собственный голос, подчиняющий его: «Да, в меня, в меня!» Она чувствовала себя вдвойне уязвимой и обнаженной из-за того, что он не снял с нее юбку и свитер и занимался с ней любовью прямо в одежде.