Орвин Прескотт полностью контролировал ситуацию. Прописанные лечащим врачом препараты, безусловно, обладали замечательными свойствами. Сознание доктора было на удивление свежим и ясным: он отчетливо помнил каждый факт и каждую цифру из материалов, подготовленных Норбертом к сегодняшнему выступлению. Прескотт предвидел все возможные перипетии дебатов: его подсознание опережало ход времени. Он знал, что сегодня ни один кандидат на президентский пост не в силах победить его. Ему нечего опасаться грубого красноречия Харвея Брэгга.
Вполне удовлетворенный своей внешностью, доктор Прескотт нажал на кнопку звонка, и в палату вошел Морис Норберт – тоже в вечернем костюме; выглядел он весьма импозантно.
– Я велел подать машину через двадцать минут, доктор, – доложил секретарь. – Сейчас я поеду вперед, чтобы предупредить наших друзей о вашем скором прибытии и обеспечить должные условия для выступления. Вы никогда не выглядели более готовым к решающему сражению.
– Спасибо вам за такого замечательного врача, Норберт. Я никогда не чувствовал себя более уверенно.
– Приятно слышать. Теперь я поеду вперед. Вы выезжайте через двадцать минут. Ваши вещи отсюда я заберу завтра. Полагаю, лучше ехать в машине с опущенными жалюзи. Меньше всего нам нужны уличные овации, которые могут задержать вас. Итак, жду вас в Карнеги-холле.
Через две минуты после ухода Норберта в палате появилась сестра Арлен.
– Я уже начал бояться, что не увижу вас перед отъездом.
Девушка стояла у двери, положив руку на изящное бедро, и смотрела на доктора миндалевидными черными глазами.
– Как вы могли подумать, что я отпущу такого интересного пациента, не пожелав ему удачи в сегодняшнем выступлении?
– Ваше пожелание значит для меня очень много. Я никогда не забуду вашу доброту.
– Вы очень любезны. Я всего лишь выполняла свой долг.
Она опустилась рядом с ним на диванчик и взяла предложенную доктором сигарету из портсигара, предусмотрительно оставленного в палате Норбертом. Орвин Прескотт смутно чувствовал, что девушка несколько напряжена.
– Надеюсь снова увидеть вас когда-нибудь, – сказал он, давая сестре Арлен прикурить. – Или это слишком смелая надежда?
– О нет, – девушка улыбнулась. – Не вижу причины, почему бы нам не увидеться когда-нибудь. Но… – она поколебалась, быстро взглянула на Прескотта и тут же отвела взгляд в сторону. – Я практически оставила светскую жизнь. И покажусь вам чрезвычайно скучной собеседницей.
– Почему вы оставили светскую жизнь? – серьезно спросил доктор Прескотт. – Вы такая молодая и красивая. Весь мир открыт перед вами!
– В каком-то смысле да. Возможно, когда-нибудь мне представится возможность все объяснить вам. Но сейчас… – сестра Арлен поднялась с диванчика. – До вашего отъезда я должна выполнить еще одну обязанность… это указание лечащего врача.
Она подошла к столу со стеклянным верхом и осторожно капнула из стеклянного пузырька в стакан несколько капель бесцветной жидкости. Затем разбавила лекарство водой из графина и протянула стакан Орвину Прескотту.
– Я выполняю свою последнюю обязанность по отношению к вам, и вы выписываетесь из клиники как полностью выздоровевший.
Сестра Арлен улыбнулась. Именно эта улыбка виделась доктору во снах: незабываемая ласковая улыбка красивых полных губ. Он взял стакан и осушил его. Жидкость была совершенно безвкусной.
Почти сразу Орвин Прескотт как по волшебству почувствовал небывалое возбуждение. Интеллектуальная сила доктора – и без того уже значительная – достигла той точки, когда ему стало казаться, что весь мир лежит у его ног и все человечество является лишь глиной, из которой можно лепить ступени, ведущие к невиданно высокой цели (доселе недосягаемой даже для человеческой фантазии). Это было что-то вроде опьянения, какого он не испытывал никогда прежде в своей упорядоченной, размеренной жизни. Как долго оно длилось, Прескотт не мог судить – как не знал, было ли оно действительным или воображаемым.
Ему показалось, что, потеряв самообладание, он заключил в объятия обольстительную женщину – и она почти сдалась, но внезапно вырвалась из его рук…
Потом вдруг в мгновение ока наступило неожиданное и полное протрезвление.
Орвин Прескотт уставился на сестру Арлен. Она стояла в двух шагах от доктора и пристально и напряженно смотрела на него.
– Очень сильнодействующий препарат… – извиняющимся тоном пробормотал Прескотт.
– Возможно, у меня дрогнула рука, и я перелила несколько капель. – Беззаботный голос сестры Арлен звучал несколько нетвердо. – Думаю, вам пора идти. Позвольте проводить вас.
Через минуту доктор Прескотт уже ехал в маленьком лифте вместе с сестрой Арлен. Затем он оказался в самом конце длинного коридора и вышел через раскрытую дверь в крытый двор, где стоял «кадиллак». Шофер в дорожных очках (азиат, судя по цвету кожи) открыл дверцу машины.
– До свидания, – сказал Орвин Прескотт, поставив одну ногу на подножку. Он держал сестру Арлен за руку и немного испуганно смотрел в ее темные глаза.
– До свидания, – ответила девушка. – И удачи вам.
Окна в салоне были плотно закрыты шторами. Мгновение спустя дверца захлопнулась, и автомобиль тронулся с места.
Доктор Фу Манчи сидел в комнате с каменными стенами за узким столом, на котором лежали странные приспособления, напоминающие медицинские инструменты. Его длинные желтые пальцы с заостренными ногтями неподвижно покоились на столе. Глаза китайца были закрыты. Занавеси в дверном проеме раздвинулись, и в комнату вошел Сэм Пак. Сэм Пак – под этим именем скрывался человек, некогда хорошо известный в Китае. Правда, тогда его имя звучало иначе.
Доктор Фу Манчи продолжал сидеть с закрытыми глазами.
– Орвин Прескотт находится на пути к Карнеги-холлу, – доложил старик на китайском, но не на том китайском, к которому привыкла лондонская полиция, поднаторевшая в восточных наречиях. – Женщина выполнила работу, но не слишком удачно. Боюсь, под конец она налила не три, а четыре капли.
– На нее нельзя положиться, – шипящий голос прозвучал совершенно отчетливо, хотя тонкие губы Фу Манчи едва шевелились. – Эту женщину рекомендовали надежные люди, но страстность делает ее опасной. Она чрезмерно любвеобильна и способна к состраданию: это негритянская кровь. Ее романы меня не касаются. Если она видит в мужчинах свои игрушки – пусть играет ими на здоровье. Но суть и смысл ее женственности должны принадлежать мне. Эта женщина почувствует на своих губах долгий поцелуй смерти, если предаст меня… Именно поэтому я в решающий момент убрал ее из окружения Харвея Брэгга и заменил на некую Эдер… Вы уверены насчет передозировки препарата?
Колдовские нефритовые глаза открылись и остановились на сморщенном лице Сэма Пака.
– Я наблюдал за ней – у нее тряслись руки. Прескотт опьянел на несколько мгновений. Я сужу по этому.
– Она будет наказана, если это так. – Гортанный голос звучал очень резко. – Последнее донесение об этом несносном аббате.
– Номер Двадцать Пять, ответственный за патрульные машины в районе Карнеги-холла, докладывает, что аббат Донегаль в здание не входил.
Последовало недолгое молчание.
– Это может означать две вещи, – раздался затем шипящий голос. – Либо он уже проник в здание – либо он находится в руках федеральной службы, и Враг Номер Один торжествует, наконец.
Старый Сэм Пак издал звук, похожий на шипение разъяренной змеи.
– Даже я начинаю сомневаться в благосклонности наших богов, – продолжал высокий решительный голос Фу Манчи. – Где мои хваленые силы, где блестящие агенты, которых только я умею нанимать и использовать наилучшим образом? Где тысячи слуг, рассеянных по всему миру? Как гончий пес, Найланд Смит все время шел по моим следам – и в любой момент может залаять за моей дверью. При одной мысли об этом гордость моя рассыпается, подобно карточному домику. Боги моих отцов, – голос Фу Манчи звучал все тише и тише, – неужели мне суждено потерпеть поражение?