— Может быть, женщине и гостье вы уступите, не станете производить переселение? — Лева вновь попытался закрыть дверь. Качалин не отступил.

— Перебьешься, — заявила Вера, не прекращая писать, даже не взглянув на мужчин, застрявших на пороге. — Хозяин! Ты когда стал хозяином? Тело только вынесли. — Она отложила ручку, подперла ладонью подбородок: — Ты меня, хозяин, не раздражай!..

Качалин растерялся, стоял, нелепо раскорячившись. Леве стало неловко не только за него, но и за себя, он отстранил Качалина и сказал:

— У нас будет еще время побеседовать, я вас внимательно, Вера, выслушаю.

Девушка почувствовала служебный тон Гурова, мгновенно изменилась:

— Я ничего такого, нервы, Лев Иванович. Извините.

Качалин уже безропотно устроился писать объяснение в гостиной.

Когда Лева вошел в кухню, сидевший за столом Бабенко торопливо поднялся. Следовавший за начальником Вакуров самодовольно улыбнулся: в порученном ему подразделении был полный порядок.

— Лев Иванович, я все написал. — Толик даже попытался выйти из-за стола. Гуров не дал, насильно усадил на место. — Взгляните, может, я чего не так, переписать нетрудно, я мигом.

Лева посмотрел объяснение, положил перед Толиком:

— Все так. Прошу вас, опишите подробно, где именно, в какой позе лежало тело.

— Это зачем? — Бабенко крутил в руках тяжелую хромированную зажигалку.

— Порядок, — лаконично ответил Лева.

Гуров уже направился к двери, вспомнив, что у него в кармане лежат изящная зажигалка и ключи Качалиной, остановился. Что его заинтересовало? Ключи или зажигалка? Лева торопился, хотел скорее вернуться к Сергачеву, но ключи и зажигалка неожиданно остановили, притягивали к себе.

«Черт тебя возьми, Гуров, первый раз ты суешь сам себе палку в колеса». Лева подбросил ключи, поймал, подбросил зажигалку, поймал, уложил их на столе рядышком, взглянул на них чуть со стороны.

Тихо заурчал телефон, аппаратов в квартире было четыре, и каждый имел свой голос.

— Слушаю, — ответил Лева, продолжая завороженно разглядывать ключи и зажигалку.

— Ты что там, прописался окончательно и официально? Побереги честь бедной девушки, не бери трубку, — произнес насмешливый мужской голос.

— Лично я пока не прописывался, а вы кого имеете в виду? — спросил Лева и отодвинул ключи и зажигалку, пытаясь сосредоточиться, хотя даже не подозревал, что этот разговор поможет ему раскрыть преступление.

— В десять ты берешь трубку, — думаю, на чашку кофе заглянул. В двенадцать опять ты, — думаю, Дэник зашел принять дозу. Сейчас уже пять? Ты не уходил? Как на тебя смотрит сам, лично? Ты что молчишь? Алло? Алло? Дэник, ты меня слышишь?

— Минуточку, не вешайте трубку. — Лева положил трубку рядом с аппаратом и бросился в гостиную.

— Игорь Петрович, возьмите трубку, вас. — Он старался говорить спокойно, но задыхался так, словно пробежал километры.

Сергачев был здесь в двенадцать! Сейчас главное установить, кто говорит. Кто говорит? Лева гипнотизировал, старался взглядом подтолкнуть Качалина, который неторопливо отложил ручку, выпрямился, будто умышленно растягивая секунды, наконец взял трубку и, вновь вздохнув, произнес:

— Ну? Что, кто? Я. — Он взглянул на Леву, на трубку и положил ее на аппарат. — Разъединили или разъединились. Нужно будет, перезвонит.

Лева положил трубку в кухне и вернулся к Качалину.

— Абонент что-нибудь произнес? — спросил Лева.

Качалин лишь пожал плечами, продолжал перечитывать написанное.

— Игорь Петрович, это важно. Вы слышали голос абонента?

— Важно?.. Лев Иванович, что сейчас важно? Голос? Слышал. Он спросил: кто говорит? И все.

Зазвонил телефон, Лева сказал:

— Ответьте, постарайтесь поддержать разговор, — и бросился на кухню, взял трубку.

— Да, — сказал Качалин. — Вас слушают. Алло? Вас не слышно, перезвоните.

Лева снова вернулся в гостиную.

— Сейчас телефон так работает, перезвонят. — Качалин махнул рукой.

— Звонивший ведь сказал два слова, вы не узнали голос? — спросил Лева.

— Голос? — Качалин провел пальцами по внутренней стороне воротничка. — Душно. Знакомый. А в чем дело? Извините, но у Елены были свои знакомые, они со мной, как правило, разговаривать не желали.

— Спасибо. — Лева сел на кухне рядом с телефоном, не обращая внимания на испуганно жавшегося Бабенко и следовавшего за своим начальником Вакурова, положил голову на скрещенные руки и стал ждать.

Могли снова позвонить. Могли, но не звонили.

— Написали, что я вас просил? — Лева строго глянул на Бабенко.

— Пишу, пишу. — Бабенко суетливо начал перекладывать листки. — Как мадам лежала? Сей минут, нарисуем.

— Живописец! — Гуров в сопровождении Бори вышел на лестничную площадку. — Убивают, убивают, минуты отдохнуть не дадут. — Щелкнул Вакурова по лбу: — Когда начальство шутит, полагается улыбаться.

Гуров прошел в квартиру Сергачева, бросил взгляд на часы. «На чем прервал нас Боря двенадцать минут назад? Что-то о виновности, о том, что Качалин — подходящий для роли преступника человек. Сергачев тоже подходит для роли преступника. В двенадцать Сергачев находился в квартире Качалиной, в тринадцать хозяйку обнаружили мертвой. Врач полагает, что смерть наступила в период с двенадцати тридцати до тринадцати тридцати. Как ни печально, Сергачев очень подходит для роли преступника. Интересно, что он сам думает по этому поводу?»

В комнате Лева занял свое место за столом, пригубил остывший горьковатый чай.

— Налить свежего? — спросил Сергачев.

— Спасибо, нет, — ответил Лева. — Так я вас слушаю.

— Нашли убийцу?

— Находят грибы, Денис Иванович.

— Как вы выражаетесь? Выявили? Установили?

— Следуя вашей теории, убить Качалину имел основания не один человек. И вы в том числе. Не так ли?

— Так. — Сергачев кивнул. — Так. У меня оснований, возможно, больше, чем у кого-либо иного. Если вы следили за ходом моих мыслей, ложных оснований, подтасованных, подложенных шулерской рукой.

— Вашей рукой, — уточнил Лева.

— Моей рукой, — согласился Сергачев.

— Но вы не убивали?

Сергачев не ответил, взял стоящий на столе бокал с какой-то жидкостью, видимо, с коньяком.

— Вы могли бы не пить?

— Не забывайте, инспектор, вы у меня в гостях. — Сергачев отхлебнул. — Вы у меня, а не я у вас.

«Верочка сказала, что Сергачев — человек слабый, — вспомнил Лева, — а я не поверил, считая себя слишком умным. Слабый, значит, на самолюбие не давить… Мягче, инспектор, мягче…»

— Гость может обратиться к хозяину с просьбой?

— Может, может. — Сергачев поставил бокал.

— Вы точно помните, что были у Качалиной только утром?

Сергачев снова не ответил, взглянул устало. Выглядел он плохо, морщины стали резче, глаза слезились.

— Презумпцию невиновности пока не отменили? Вы этот вопрос уже задавали. У вас есть основания мне не верить?

— Возможно.

— Мне надоела добровольно-принудительная беседа. — Сергачев поднялся, допил из бокала. — Я только вычищу зубы и умоюсь.

— И что дальше?

— Мы все поедем к вам на Петровку, где следователь нас официально допросит. Разве не так? — спросил Сергачев.

— Пусть будет так, — согласился Лева. — Заходите за нами, мы сейчас же и поедем.

Он задержался в дверях, давая возможность Сергачеву одуматься, но тот насмешливо сказал:

— Признаний под занавес не последует…

— Мы сейчас поедем в управление, — заявил Лева, входя в квартиру. — Процедура обязательная!

Вера заявила:

— Я не могу, я на работе.

Лева посмотрел на девушку и не отводил взгляда, пока она не отвернулась. Неторопливо взял объяснение Бабенко. Все, что написал Толик, было хорошо знакомо, лишь последние строчки привлекли внимание. По его словам, мертвая Качалина лежала совершенно не так, как была обнаружена Верой и Сергачевым, как застали тело эксперт и Гуров. Он перечитал объяснение еще раз — уже полностью сложившаяся картина преступления, кто именно и в какое время убил Качалину, распалась, будто по только что созданному цельному сосуду ударили молотком. Лева смотрел на осколки и решал, как же теперь собрать все воедино. И вдруг он понял, что последние полчаса занимался самообманом, пытался убедить себя в том, что версия сложена правильно, а от двух фактов, которые в созданную им картину преступления не вписывались, взял и отвернулся, словно фактов этих не существует.