– Спустись-ка теперь, великий убийца, – вопил Керчак, – спустись и почувствуй клыки более великого! Разве могучие бойцы забираются на деревья и трясутся при виде опасности? – И Керчак вызывающе испустил боевой клич племени.

Тарзан спокойно сошел наземь. Еле дыша, смотрело племя со своих высоких насестов, как Керчак, продолжая реветь, бросился на легкую фигуру противника.

Несмотря на свои короткие ноги, Керчак достигал почти семи футов в вышину. Его огромные плечи были оплетены громадными мускулами, а короткая шея казалась сзади глыбой железных мышц, так что голова его представлялась как бы небольшим шаром, выступающим из большой горы мяса. Оттянутые вниз губы оскалили боевые клыки, а маленькие, злобные, налитые кровью глаза сверкали страшным огнем безумия.

Выжидая его, стоял Тарзан – тоже крупное и мускулистое животное. Но его рост и сильные мышцы казались жалкими рядом с исполинской фигурой зверя.

Его лук и стрелы лежали в стороне – там, где он их оставил, когда показывал шкуру Сабор своим соплеменникам. Он стоял лицом к лицу с Керчаком, вооруженный одним охотничьим ножом и человеческим разумом.

Когда его противник с яростным ревом бросился на него, лорд Грейсток вынул из ножен свой длинный нож и с таким же неистовым вызовом быстро бросился вперед навстречу противнику. Он был достаточно ловок, чтобы не позволить длинным волосатым рукам охватить себя. В то мгновение, когда тела их должны были столкнуться, Тарзан сжал кисть одной из рук своего противника и, легко отскочив в сторону, вонзил по самую рукоятку свой нож в тело обезьяны, пониже сердца.

Но прежде, чем он успел выдернуть нож, быстрое движение Керчака, пытавшегося схватить его в свои ужасные объятия, вырвало оружие из рук Тарзана.

Обезьяна готовила ужасающий удар в голову ладонью – удар, который, если бы попал в цель, легко проломил бы череп юноши.

Но человек был проворнее и, пригнувшись, сам нанес зверю могучий удар сжатым кулаком под ложечку.

Керчак зашатался; к тому же смертельная рана под сердцем почти что лишала его сознания. Но он приободрился на одно мгновение, как раз достаточное, чтобы вырвать свою руку у Тарзана, и вступил с ним врукопашную.

Крепко прижав обезьяну-человека к себе, свирепый самец пытался поймать своими громадными клыками горло Тарзана, но мускулистые пальцы молодого лорда успели охватить шею Керчака.

Так боролись они: один – стараясь перекусить шею соперника своими страшными зубами, другой силясь – сжать дыхательное горло врага своей рукой, в то же время отстраняя от себя оскаленную пасть зверя. Более мощная обезьяна начинала, казалось, медленно брать верх, и зубы надрывавшегося из последних сил зверя были уже в дюйме от горла Тарзана. Но вдруг Керчак содрогнулся всем своим грузным телом – на одно мгновение как бы замер, а затем безжизненно свалился на землю.

Он был мертв.

Вытащив нож, который так часто давал ему победу над мускулами более могучими, чем его собственные, Тарзан поставил ногу на шею побежденного врага, и снова громко, на весь лес, раздался свирепый крик победителя.

Таким образом молодой лорд Грейсток сделался царем обезьян.

Среди подданных Тарзана был один самец, который дерзал оспаривать его власть. Это был сын Тублата, Теркоз. Но он так боялся острого ножа и смертоносных стрел нового властелина, что осмеливался проявлять свое недовольство только в мелочном непослушании и в постоянных коварных проделках. Тарзан знал, однако, что Теркоз только выжидает подходящего случая, чтобы внезапной изменой вырвать власть из его рук, и потому всегда держался настороже против возможного нападения врасплох.

В течение долгих месяцев жизнь обезьяньего племени протекала по-прежнему. Нового было только то, что, благодаря выдающемуся уму Тарзана и его охотничьей ловкости, снабжение продовольствием шло теперь гораздо успешнее, и еды было больше, чем когда-либо прежде. И потому большинство обезьян было очень довольно сменой правителя.

Тарзан по ночам водил племя на поля черных людей. Здесь, по указаниям своего мудрого вождя, обезьяны досыта ели, но никогда не уничтожали того, что не могли съесть, как это делает мартышка Ману и большинство других обезьян.

Поэтому, хотя чернокожие и досадовали на постоянный грабеж их полей, но набеги обезьян не отбивали у них охоты обрабатывать землю, что несомненно случилось бы, если бы Тарзан позволил своему народу бесчинно разорять плантации.

В продолжение этого времени Тарзан много раз посещал по ночам поселок для другой – личной своей цели. Он время от времени возобновлял там свой запас стрел. Скоро заметил он и пищу, которую негры теперь постоянно ставили под деревом, и стал съедать все, что чернокожие оставляли для него.

Когда дикари убедились, что пища исчезает за ночь, они пришли в еще больший ужас, так как ставить пищу для снискания благосклонности бога или черта – это одно, но уже совершенно другое, когда дух действительно является в поселок и поедает приносимую пищу! Это было неслыханно и наполнило их суеверные умы всякого рода смутными страхами.

Периодическое исчезновение стрел и странные проделки, творимые невидимым существом, довели чернокожих до такого состояния, что жизнь их в новом поселке сделалась невыносимой. Мбонга и его старейшины стали усиленно поговаривать о том, чтобы навсегда оставить деревню и искать новую более спокойную местность поглубже в джунглях.

Черные воины, в поисках места, забирались все дальше и дальше на юг, в самую глубь лесов.

Появление этих разведчиков стало все чаще беспокоить племя Тарзана. Тихое уединение первобытного леса было нарушено новыми, странными криками. Не было больше покоя ни для зверей, ни для птиц. Пришел человек…

Другие животные приходили и ночью и днем, скитаясь по джунглям, – свирепые, жестокие звери; но более слабые их соседи только на время убегали от них, чтобы тотчас же вернуться, когда минует опасность.

Не то с человеком. Когда он приходит, многие из более крупных пород инстинктивно покидают местность и чаще всего уже никогда более не возвращаются; так всегда было с большими антропоидами. Они бежали от человека, как человек бежит от чумы.

Некоторое время племя Тарзана еще держалось вблизи бухты, потому что их новый царь и думать не хотел о том, чтобы навсегда бросить сокровища, собранные им в маленькой хижине.

Однажды, несколько из человекоподобных встретили многочисленных чернокожих на берегу маленькой речки, в продолжение многих поколений служившей привычным местом водопоя, и увидели, что черные люди расчищают джунгли и сооружают множество хижин. После этого обезьяны не захотели больше оставаться у бухты, и Тарзан увел их вглубь страны, на много переходов дальше, в место, еще не оскверненное ногой человеческого существа.

Но раз в месяц Тарзан, быстро перепрыгивая с ветки на ветку, мчался в свою хижину, чтобы провести там день с книгами, а также чтобы пополнить запас стрел. Последняя задача становилась все более и более трудной, так как черные стали прятать на ночь свои стрелы в житницы и жилые хижины.

Тарзан за день должен был усиленно наблюдать, куда будут спрятаны стрелы. Дважды входил он в хижины, пока их обитатели спали на своих циновках, и похищал стрелы из-под самого носа воинов. Но этот способ показался Тарзану слишком опасным, и потому он предпочитал ловить одиноких охотников своими длинными смертоносными петлями. Обобрав с них оружие и украшения, он бросал ночью эти трупы с высокого дерева на середину улицы поселка.

Эти разнообразные случаи опять до того напугали чернокожих что если бы не месячная передышка между посещениями Тарзана, внушавшая им каждый раз надежду, что больше набегов не будет, то они вскоре опять покинули бы свой новый поселок.

Чернокожие еще не заметили хижины Тарзана на далеком берегу, но обезьяна-человек жил в постоянном страхе, что во время его отсутствий они найдут ее и ограбят его сокровища. Поэтому с течением времени он стал проводить все больше и больше времени близ жилища своего отца и все реже и реже бывал среди обезьян. И вот, члены его общины стали страдать от его пренебрежения к ним; то и дело возникали ссоры и распри, которые только верховный вождь мог мирно уладить.