— Если боги вмешаются, путник, — сказал Хранитель мягко, — у тебя может не остаться времени, чтобы раскаяться. Ибо боги живы, несмотря ни на что. Даже если от их имени выступают проходимцы.

Путник побагровел и вскочил на ноги.

— Посмотрим, — ответил он сухо. — Я намерен забрать отсюда все, что мне сможет пригодиться. И если ты скажешь хоть одно слово, которого я не пойму, твоя служба богам закончится.

Один из его спутников неуловимым движением выхватил арбалет и прицелился в Хранителя. Тот даже не пошевелился. Ни следа гнева или испуга не появилось в его глазах, к немалому удивлению грабителей.

Главарь неторопливо подошел к святилищу и вздохнул.

— Как обычно, — проронил он. — Наивные люди надевают на истуканов золотые ожерелья в надежде, что те исцелят им пару прыщиков.

Он протянул руку к золотому ожерелью, украшавшему грудь улыбающейся статуи бога с флейтой в руках.

Что-то звонко щелкнуло по стальному шлему.

Главарь развернулся, стремительно выхватывая свой меч.

Худенький юноша стоял поодаль и наслаждался дикими вишнями, которые брал прямо с блюда для подношений. На глазах опешившего главаря он съел еще одну ягоду и вновь запустил в него косточкой.

На юноше из ценностей был лишь потрепанный походный плащ. Главарь выдержал взгляд темных насмешливых глаз незнакомца и усмехнулся.

— Старик-то нам наврал, — сказал он громко. — Что, Хранитель, нанял-таки себе защитника? Да только вид у него не впечатляющий, — Свободной рукой он вновь потянулся к ожерелью.

Косточка попала ему в глаз, и бандит озверел.

— Ладно, малец. — Он сплюнул на мраморные ноги божества. — Так и быть, начнем с тебя. — Не спеша, держа меч наготове, он принялся подходить к наглецу. Тот спокойно отступал, держась на прежнем расстоянии и направляясь к выходу из святилища.

— Ребята, не давайте ему уйти! — крикнул главарь, не спуская с юноши глаз.

Некоторое время все беззвучно и медленно двигались, словно во сне. Один лишь Хранитель, под прицелом тяжелой стрелы, сидел неподвижно и загадочно улыбался. В конце концов третий бандит, также с арбалетом наготове, преградил юноше выход.

— Еще не поздно извиниться, — ухмыльнулся главарь. Противник был в ловушке.

— Посмотрим. — Впервые его новый недруг нарушил молчание и, не подавая признаков испуга, тихонько хлопнул в ладоши. Все три лошади, дико заржав, пустились безумным галопом куда-то вглубь леса. Тот, что держал старика на прицеле, едва не выронил оружие. Чертыхаясь, он кинулся вдогонку и остановился, одумавшись.

— Похоже, что извинения тебе не помогут, — рявкнул главарь и замахнулся.

Его клинок разрубил пустоту, и грабитель покатился прямо под ноги своему спутнику. Когда он вскочил, глаза его пылали яростью. Юноша стоял в четырех шагах от него, но улыбка его стала недоброй.

— Пристрели старика, — произнес главарь, не оборачиваясь, и вновь замахнулся.

Юноша вновь хлопнул в ладоши.

Бандит спустил тетиву арбалета, но какая-то тварь ужалила его в предплечье. Наконечник рассек воздух сверкающей молнией и пробил насквозь ладонь главаря.

Тот выронил меч и посмотрел на окровавленную руку, не веря своим глазам. Затем с воплем кинулся на юнца — задушить его голыми руками, разорвать на куски!

От чудовищного удара в глазах его засверкали искры. Пошатываясь, главарь отпустил дерево, неожиданно вставшее у него на пути, и мешком свалился на землю.

Его сообщники разом выстрелили. Юноша лишь взмахнул руками и поймал оба снаряда. Стрелы в ладонях его разгорелись нестерпимым голубым сиянием, и одну из них он небрежно швырнул обратно.

Громовой удар потряс землю. Перед грабителями сверкнула молния, опаляя их лица и превращая арбалеты в пригоршни праха.

Этого было достаточно. С побледневшими от страха лицами они бросились наутек.

…Когда главарь, шатаясь, поднялся на ноги, старик вновь ходил по святилищу, стирая пыль, раскладывая дары леса и что-то тихонько напевая. Юноша сидел на ступенях и играл на флейте. Даже сквозь туман в голове главарь осознал, насколько виртуозной была игра. А когда в глазах перестало двоиться, разглядел тонкую изящную золотую цепочку, обвивавшую шею музыканта. Рядом на ступени лежала сверкающая арбалетная стрела.

Прижимая окровавленную руку к животу, главарь поплелся прочь. Никто не обратил на него ни малейшего внимания.

— …Так что оставаться здесь безопасно, — сказала Рисса. — Ты меня слушаешь? Нламинер стряхнул с себя видение.

— Не вполне, — ответил он. — Извини. Повтори еще раз.

— Судя по всему, — пояснила Рисса, обводя рукой стены пещеры, — никто сюда не заглядывает. Не стоит останавливаться в других местах, пока не выясним, что к чему.

— Понятно. — Впервые он ощутил усталость. Она накатила волной, и неожиданно не осталось сил, даже чтобы подняться на ноги. — Завтра и начнем, — промолвил он невпопад и свалился рядом с поленницей.

Рептилия постояла над ним, вслушиваясь в дыхание, и села у «порога». Ветер гудел уже совсем сердито, но в укрытие ему было не проникнуть.

Постепенно сон сморил и ее.

Тучи разошлись, и солнце засияло над притихшим океаном.

Нламинер стоял на мраморной лестнице. Только теперь она простиралась не на сотню футов, а на тысячу. Величественное здание возвышалось над ним; незнакомый изящный город расстилался внизу. Множество рептилиеобразных существ чинно шествовали по лестнице.

Они не обращали на него внимания. Все они были по грудь Нламинеру, но держались так, словно он был песчинкой у ног великанов. У тех, кто поднимался к зданию («храму», решил Нламинер), в руках были подношения — гроздья незнакомых ему мелких ягод, резные фигурки и многое другое.

Пожав плечами, Нламинер направился наверх. Он не ощущал своих шагов — словно плыл по воздуху. Тут только до него дошло, что это — видение, сон. Он усмехнулся. Нечасто ему доводилось видеть столь яркие и правдоподобные сны.

«Поклонись статуе, когда войдешь в храм», — шепнул ему чей-то голос, и Нламинеру немедленно показалось, что где-то он уже его слышал. Двигаясь вверх, он достиг массивных распахнутых дверей сооружения и вошел внутрь.

Красивые мозаики, воздух, прохладный и исполненный необычной свежести, огромная фигура улыбающегося божества в дальнем конце зала. И сотни существ. Как по команде, они повернулись в его сторону. Под взглядом немигающих глаз с сузившимися вертикальными зрачками Нламинеру стало не по себе. Он медленно поклонился статуе, и все сразу же перестали им интересоваться.

«Положи подношение к его ногам», — вновь шепнул голос, и Нламинер опустил глаза. В руках он нес свой меч, «Покровитель», и края клинка едва заметно поблескивали сиреневым отливом.

Сквозь туман, клубившийся в голове, проползла мысль: «Что-то здесь не так! Остановись немедленно и подумай!»

Он замер и поднял глаза на статую. Множество предметов украшало ниши и постаменты поблизости от нее — вазы, статуэтки, ягоды, множество вполне повседневной утвари… Что случилось, почему его так беспокоит меч, который он должен положить к ногам изваяния?

Слабый стон пронесся по залу, и все вокруг стало таять, терять материальность и прочность. Затем сияющий сгусток света пронизал пространство и взорвался перед ним, расплескивая свет и смывая вялость и неторопливость, с которой он шествовал по видению.

Чья-то прохладная рука прижималась к его лбу.

Нламинер открыл глаза и сел. Рисса стояла над ним, принюхиваясь; посмотрев ему в глаза, она уселась рядом. Сквозь «дверь» в пещеру просачивался утренний свет.

— Что случилось? — поинтересовался Нламинер, разминая чудовищно затекшие суставы. «Отвык я от походной жизни», — подумалось ему.

— Ты говорил во сне, — был ответ. — Прежде никогда с тобой такого не было. Видел сон? Нламинер кивнул.

— Довольно яркий и странный. А что? Рисса запнулась.