Комбриг, обтёсывая жирный бок смолистого бревна, спрашивал у Акима:

— Так, что ли, старик? Окно-то здесь было, что ли?

Старик, разинув рот, остолбенело смотрел на то, как с каждой минутой, точно в сказке, вырастал большой, новый дом. К обеду уже поднялись высокие — о семнадцати стволах — стены. Одни котовцы ушли к полковым кухням — пришли другие, стали класть поперечные балки, стелить крышу, заделывать венцы… В стороне визжала пила-одноручка — там мастерились двери, оконные рамы, наличники…

Винтовки пирамидками ждали в углу. Котовский поторапливал:

— Б-быстрей, товарищи! Д-дружней, товарищи!

К вечеру дом был готов. Народ повалил туда. Аким медленно поднялся по новым ступенькам. Они сладко скрипели. Он потрогал стены: может, он волшебный, этот в один день поставленный дом, и вот-вот развалится?

Но дом стоял твёрдо, как все порядочные дома. Пускай окна без стёкол, пол некрашеный, мебели никакой — всё дело наживное.

На лугу заиграла труба. Бойцы отряхивали с себя стружки, опилки, разбирали винтовки, строились. Аким и Акулина выскочили из нового дома, пробежали вдоль строя вперёд, к командиру. Котовский уже сидел на серой своей лошадке. Полк ждал его команды.

— Батюшка! Рóдный мой, ласковый! — заплакала Акулина.

Она обняла и стала целовать запылённый сапог командира. Котовский сердито звякнул шпорой, отодвинулся.

— Что делаешь, г-гражданка? — Он погладил её по растрёпанной седой голове и протянул руку Акиму. — Живите! Когда-нибудь получше поставим… из мрамора… с колоннами. А пока…

Он привстал в стременах, обернулся:

— По-олк, слушай мою команду! Шагом…

Застучали копыта, загремели тачанки, заиграли голосистые баяны в головном взводе. Запевалы подхватили:

И котовцы ушли гнать врагов, воевать за вольную Советскую Украину.

А дом — дом, конечно, остался. Он и сейчас там стоит — за околицей, на отлёте, среди лугов и полей колхоза имени Котовского. Так что, выходит, не один Кирюшка — все в деревне стали котовцами. Впрочем, какой он вам Кирюшка, — Кирилл Акимыч, председатель колхоза.

Сейчас Света уже большая и ходит в школу. Но во время войны она была маленькой и ходила в детский сад. А по воскресеньям оставалась дома с мамой и всегда ей помогала. Надо принести что-нибудь — принесёт, надо убрать — уберёт, надо конфету съесть — съест!

Ей папа писал с фронта:

«Светик, исполняй все мамины приказы, как на войне всё равно. У нас на войне командир если дал приказ, значит, умри, но сделай. А мама для тебя вроде как командир».

Папа уехал давно, и Света его плохо помнила. Но эти слова запомнила хорошо.

Но вот один раз пришло воскресенье, когда ей с мамой пришлось расстаться.

Утром её разбудили очень рано. Она с трудом открыла глаза и увидела, что возле кровати стоит смешной дядя с мешком и лопатой в руках.

Дядя сказал:

— Вставай, Светик, я ухожу!

И тут только сонная Света догадалась, что никакой это не дядя, а это вовсе её родная мама, которая надела старые папины штаны, и куртку, и даже сапоги…

— Светик, вставай, я ухожу в поле копать картошку, а ты останешься одна дома.

Другая девочка пяти лет, наверно, стала бы тут капризничать, хныкать… Но Света не такая!

— Ой, мамочка, — сказала она, зевая, — как ещё спать хочется!

— А ты только закрой за мной дверь, — сказала мама, — и спи! Только помни, Света, без меня никого не впускать!

— Никого не впускать! — повторила Света.

— Вот. А то будет как в сказке: «Козлятушки, ребятушки, отворитеся, отопритеся!» Серый волк заговорил маминым голосом, они его впустили, и он их съел!

— А я его не впущу! — сказала Света.

— Вот и молодец! Поешь, поиграй, а к обеду я вернусь.

Мама постояла за дверью, подождала, пока Света влезала на стул и накидывала крючок, потом подёргала дверь, увидела, что крепко, и ушла.

А Света осталась одна. Спать больше ей не хотелось, и она стала одеваться, напевая:

Вдруг в дверь постучали. Света на одной обутой ножке доскакала до двери:

— Кто там?

И тут, совсем как в сказке, из-за двери ответили:

— Это я пришла, молочка принесла.

Но Света знала, что никого впускать нельзя, и сказала:

— Не надо молока!

И молочница ушла.

А Света натянула второй ботинок, платье, умылась и села к столу рисовать козу с козлятами.

Но тут снова постучали.

— Кто там?

— Почта.

Но Света знала, что никого впускать нельзя и догадалась:

— А вы просуньте под дверь.

И вот под дверь поползло письмо. Света поняла, что от папы, потому что без марки. Она долго смотрела на него, пока незаметно не заснула тут же, за столом.

Спала, спала, и вдруг её разбудил громкий стук.

«Ой, это, наверно, уже мама!» — обрадовалась Света и подбежала к двери:

— Мама, ты?

— Здесь живёт Антонина Петровна Кудрявцева? — спросил какой-то дядя за дверью.

«Антонина Петровна? Это, кажется, мама», — вспомнила Света и сказала:

— Никого нету дома!

— А это кто? — спросил дядя за дверью.

— Это я.

— Кто? Света? — крикнул дядя за дверью.

— А… а вы меня разве знаете? — спросила Света.

— Света, открой быстренько! — закричал дядя за дверью. — Ведь это я приехал, твой папа!

Света растерялась; а может быть, это серый волк прикинулся папой? Она сказала:

— Мой папа на войне!

— Света, доченька, это я приехал… А где же мама?

— Она ушла за картошкой и велела никого не впускать.

— А ты меня помнишь? — спросил дядя за дверью.

— А я не помню, помню или нет, — ответила Света.

— Тогда вот что, — сказал дядя за дверью, — ты подойди к окошку и хорошенько посмотри на меня. А я погляжу на тебя.

— Это можно! — сказала Света.

Она подошла к окошку и увидела военного командира.

Она подошла к окошку и увидела военного командира.

Ну конечно же, это, скорей всего, её папа! На нём погоны, ремень, наган, спереди медаль на ленточке…

Он протягивал Свете большие руки и что-то ей кричал. Света крикнула ему:

— Сейчас, сейчас!

Она побежала к двери и влезла на стул, чтобы откинуть крючок, но потом решила ещё раз как следует поглядеть на папу и снова вернулась к окошку.

И тут она увидела, что во двор через калитку входит мама с мешком и лопатой в руках.

Света закричала, показывая пальцем:

— Мама! Мама! Мама идёт!

Военный обернулся. Мама посмотрела на него, остановилась — и вдруг как кинет наземь и мешок и лопату, как подбежит к нему! Он подбежал к ней, они обнялись посреди двора и давай целоваться и как будто совсем забыли про Свету.

Ей даже немножко обидно стало; она тоже выскочила во двор и тоже стала обнимать папины ноги.

А потом все вошли в комнату. Мама всё твердила:

— Света, доченька! Папка вернулся!..

— Ну да, папка! — засмеялся папа. — А этого папку даже в дом не хотели впустить.

— Но раз мама дала такой приказ! — сказала Света.

Тогда папа взял её на руки и сказал:

— Правильно, дочка, приказ есть приказ! И за это я награждаю тебя медалью.

И он даже снял с себя медаль и повесил на Свету. Правда, он сейчас же отнял её, но всё равно Света чуть не целых пять минут носила на груди настоящую серебряную медаль с надписью: ЗА БОЕВЫЕ ЗАСЛУГИ.