Мы спали в одной постели, но сны нам снились разные.

Утром действительность предстала передо мной во всем своем унылом, неприкрашенном виде. Не считая денег, отложенных на хозяйство примерно на месяц, и сегодняшних расходов на транспорт, у меня не осталось ни пенни. Ральф без работы. Машина тоже вот-вот откажет. Крыша протекает, стиральная машина обрела еще одну функцию – рвать белье на мелкие ленточки. Мало того, до дня рождения Рейчел оставалось меньше месяца, и она уже прожужжала мне все уши: «А у Саманты новое ожерелье с такими красивенькими блестящими штучками, я тоже хочу такое. Ладно, мам?»

Занимаясь этими печальными подсчетами, я услышала, как почтальон сует в щель для почты целую кипу корреспонденции. По большей части она состояла из счетов, они всегда падали на коврик с таким характерным противным шелестом.

К тому же на улице шел дождь.

Да лучше б его не было, этого утра!

Я пыталась растолкать Ральфа. Он лишь перевернулся на другой бок и продолжал сопеть. На постель вспрыгнула Фатва, впилась ему в пятку.

– Ой! Чертова кошка!

Я была на стороне Фатвы:

– Поделом тебе! За то, что лапал ту женщину прошлой ночью! Кстати, кто она такая?

Ральф выглядел разбитым и загнанным в угол.

– Понятия не имею. Просто был пьян. Извини, – сказал он.

Но и это не улучшило моего настроения. Я ожидала от него других, более подобающих джентльмену объяснений. Ну, к примеру: «Бедняжка! Она уронила за ворот блузки горячий каштан, и я помогал ей достать». Тогда бы я влепила ему пощечину и засмеялась.

Я лежала в постели и чувствовала себя лицемеркой. Ведь в конце концов Ральф на этой вечеринке не сделал ничего такого, что могло бы сравниться с моим поведением. С моим самым бесстыдным кокетством с Джошем Келвином. Это меня беспокоило. Но куда более удручающей казалась другая мысль: я разорена, полностью разорена. Вот настоящая беда, и я содрогнулась. Я истратила свои последние деньги на дурацкую, экстравагантную прихоть, и теперь уже поздно… Но зачем, зачем я только это сделала?..

Хорошее начало дня, ничего не скажешь.

Кстати, Гейл сказала: «Только не слишком рано». Да и Ральф, похоже, не способен везти детей в школу. А дойдя до дома Кэролайн и позвонив в дверь, я убедилась, что Саманта не готова. В саду валялся разбитый цветочный горшок, кругом блестели осколки стекла. Я подняла голову. Из разбитого окна доносились дикие крики. Затем вылетела маечка, полученная Патриком в обмен на бархатный пиджак. Она опустилась на смятую герань, точно крохотный саван. Затем снова раздались крики, ураган под названием Кэролайн не желал утихать.

Я прождала еще полчаса. Наконец появилась Саманта.

– Мама в гневе, – объявила она, видимо, довольная тем обстоятельством, что в кои-то веки гнев этот направлен не на нее. – А папа ранен, – добавила она.

Лишь в десять утра села я наконец в автобус с ощущением, что скверные утренние предчувствия меня не обманывают.

Однако, приехав на Пимлико-сквер, я увидела, что дождь перестал, молодая зелень на платанах блистает свежестью в лучах пробившегося через облака солнца. Ренато, стоявший на пороге ресторана, махнул мне рукой:

– Анжела! Ангел! Чудесная вечеринка! И вы были так ослепительно хороши собой!

Тут я сразу почувствовала себя лучше. Махнула рукой ему в ответ и послала воздушный поцелуй.

На площади оказалось неожиданно людно. По обе стороны от дороги выстроились автомобили, слышались гудки и нервные возгласы. Только теперь я поняла, в чем причина, – у многих машин дверцы и багажники были распахнуты настежь. Женщина-полисмен с торчащими из-под кепи пергидрольными волосами прилежно строчила в блокнотик и засовывала под дворники на ветровых стеклах талоны на штраф за неправильную парковку. Но водители, похоже, этого не замечали. Им было не до того – они выгружали из автомобилей горы вещей и тащили их куда-то вперед по улице.

И все равно я не понимала, что происходит. Пока не заметила Гейл, стоявшую в дверях нашего магазина. Все они направлялись в «Прикид». Все несли туда вещи. Процессия по большей части состояла из женщин, но были и мужчины, в том числе несколько шоферов в форменной одежде. И еще я начала узнавать некоторых наших вчерашних гостей.

Гейл увидела меня и расплылась в улыбке. А потом, когда я подошла, подмигнула.

– Джекпот, дорогая! – шепнула она. – Вся эта кутерьма продолжается уже больше часа!

И действительно, лавка Теперь походила на склад. Повсюду, куда ни глянь, громоздились горы одежды. Гейл металась среди этих куч, перешагивала через них, нагибалась, разглядывая вновь прибывшие вещи. Кое-что отвергала, не переставая болтать, выписывала квитанции и совала их всем и каждому. Словом, настоящий бедлам. Я, совершенно ошеломленная, так и застыла на месте.

– Чего стоишь? Развешивай! Просто вешай пока куда попало, – говорила Гейл, отбрасывая со лба летящие волосы. – Святая Дева Мария, что же это делается! Даже с похмелья поправиться некогда!

Наконец к часу дня она разгребла проход к двери и повесила на нее табличку: «Закрыто на обед до двух».

– Просто с голоду помираю! – заявила она. – Да и выпить бы не мешало. Ренато нас приглашал.

– Придется перекусить в долг, – сказала я. – Лично у меня ни пенни.

– Тогда я угощаю, дорогая!.. И кстати, ты забыла снять с этой тетки в окне свои штанишки и лифчик. Знаешь, уже человек десять хотели их купить.

И она понеслась через дорогу, потрясая гривой волос и мурлыкая какую-то ирландскую песенку. Для женщины, страдающей от похмелья, энергии у нее было хоть отбавляй. Я тащилась за ней, все еще не в силах осознать, что же произошло за последние несколько часов. Остается надеяться, что сейчас, сидя за рюмочкой, Гейл все-таки объяснит, что творится.

К тому же я жалела, что она не продала мои панталоны и бюстгальтер. Хоть какие-то деньги были бы в кошельке.

Мы сидели за маленьким столиком у окна. Ренато обслуживал нас лично – в крайне учтивой и даже несколько игривой манере, выработанной за долгие годы общения с людьми. И усовершенствованной до такой степени, что он научился незаметно обсчитывать тех, кто ему не нравился, и делать скидки тем, кто ему приглянулся. Вообще Ренато был истинным итальянским джентльменом, уверенным в своих оценках и превыше всего ценившим привлекательных женщин. И сейчас, смущенная и обнищавшая, я была страшно благодарна ему за это.

Сложив пальцы, он поднес их к губам, словно собирался съесть клубнику, и послал мне воздушный поцелуй:

– Bella 24 Анжела!

За кассой сидело воздушное создание, его дочь. Она отбросила волосы, и на губах ее заиграла улыбка. Улыбка, которой она словно признавала, что отец ее – великий мастак морочить головы женщинам. Ренато, стоявший к ней спиной, разгладил ладонями скатерть и взглянул сперва на Гейл, затем – на меня.

– Только для вас, – сказал он и легонько дотронулся до моего плеча. – Сегодня у меня есть потрясающий…

Я выбрала risotto 25 с грибами и зеленый салат. Гейл заказала нечто более существенное. Затем, утолив первый голод, заговорила.

Оказывается, мы все сделали правильно, сказала она. Что именно правильно, она не объяснила, но уверила, что за десять лет, проведенные в бизнесе, научилась кое в чем разбираться. И то, что утром началось нашествие клиентов, – добрый знак. Это означает, что о нас заговорили, что люди проявляют нетерпение, а нетерпение – весьма важный для торговли фактор. Я должна научиться понимать, насколько разнообразен и сложно устроен этот мир. Большинству женщин все надоело, не только мужья, хотя и они тоже, но прежде всего они сами себе надоели. Им хочется перемен. Большинство из них не может позволить себе сменить мужа, или же они просто не отваживаются это сделать, но вот изменить внешность им вполне по плечу. А одновременно с внешностью – и внутренние свои ощущения, и отношение к миру в целом. На вечеринках, подобных вчерашней, все эти желания пробуждаются в них с особой остротой. Наутро они просыпаются, разглядывают содержимое своих гардеробов и хотят избавиться от всего и начать жизнь сначала. Новые наряды – это своего рода заменитель любовной интрижки.