– Ну а как же Патрик? – не без злорадства осведомилась я.

Кэролайн окинула меня изумленным взором.

– Патрик?! – Она точно в первый раз слышала это имя. – Да никак. Меня вообще мало волнует этот Патрик. С ним и в постели-то нечего делать. Надоел!

– Ну а дети? – не унималась я.

Снова изумление:

– А для чего, по-твоему, няньки, Анжела? И вообще, можно их всех скопом отправить куда-нибудь отдыхать. Ну, в санаторий, типа того. Там по крайней мере им будет весело, да и няньке предоставится прекрасный случай забеременеть. Разве не для этого предназначены санатории?

Тут вдруг она умолкла и выражение лица у нее смягчилось.

– Знаешь, если честно, то больше всего на свете мне хочется уехать куда-нибудь с тобой. Я страшно люблю тебя, а последнее время даже минутки не выдается потолковать по душам… – Я была растрогана и сжала ее руку, но Кэролайн вдруг громко расхохоталась. – Представь, целую неделю будем только сплетничать и разбирать наших приятельниц по косточкам! Но все это быстро надоест, и тогда можно будет пригласить любовников присоединиться к нам. Ну, как тебе идея? Давай поедем! Почему нет?

Тут наши сладкие мечты были прерваны появлением новой посетительницы. Мы, вежливо отступив от дверей, пропустили ее вперед.

– Danke schon 33, – сказала она. То была дама, одетая во что-то унылое и по-февральски серое.

Тут Кэролайн снова удивила меня, бегло заговорив по-немецки. Женщина принялась объяснять что-то, стыдливо пряча глаза от критического взора Кэролайн и нервно теребя пальцами край жакета. Все в ней казалось каким-то понурым и потухшим, а самоуничижительная манера держаться вызвала у меня желание взмахнуть волшебной палочкой и превратить несчастную в невидимку, избавив тем самым от мучений. Но Кэролайн невозмутимо подхватила ее под руку и увела в дальний конец помещения, где принялась готовить кофе. Минут пять они стояли, пили кофе, разговаривали, и женщина заметно расслабилась. А потом вдруг улыбнулась. И превратилась в красавицу.

Затем Кэролайн начала расхаживать по торговому залу, критически обозревая развешенную одежду, а дама, явно нервничая, ожидала ее у кофейной машины. Через минуту Кэролайн удовлетворенно кивнула и выдернула из ряда платьев туалет. Я покосилась на Гейл. Та в ужасе закрыла глаза. То был самый яркий и вызывающий прикид в магазине – платье от Брюса Олдфилда из тонкого шифона и шелка в огненно-красных тонах. Его сдала какая-то мексиканская танцовщица, сочтя, что юбка коротковата даже для нее. Гейл уже не раз мрачно заявляла, что платье вряд ли удастся продать.

Но у Кэролайн на сей счет не было никаких сомнений.

– Das ist est! 34 – сказала она.

Немка в февральски сером наряде безропотно подчинилась и удалилась в примерочную. Кэролайн обернулась к Гейл.

– Это должно оживить королевских особ. Знаешь, кто она такая? Жена немецкого посла. И завтра ей надлежит быть на официальном приеме в Виндзорском замке.

К этому времени магазин наполнился покупателями, и мы с Гейл принялись обслуживать их. Кэролайн же нетерпеливо поджидала возле лестницы. Прошло пять минут.

Десять. Двадцать. Наконец Кэролайн не выдержала и громко крикнула что-то по-немецки вниз. А потом сама стала спускаться в примерочную. Секунду спустя я услышала звуки, напоминавшие те, которые издавала Кэролайн, втискивая Саманту в школьную форму. Покупатели встревоженно переглядывались. Мы же с Гейл сделали вид, что ничего особенного не происходит.

Но что-то же там происходило! Несколько минут спустя до нас донеслись уже другие звуки – какой-то возни или борьбы. И вот наконец на ступеньках возникла фигура с заплаканной физиономией, вся словно охваченная языками пламени. Они облизывали ее тело, переливались при каждом движении, ласкали ее плечи, грудь и бедра и устремлялись вниз, к оборке на самой коротенькой из юбочек, которую мне доводилось видеть в жизни. Оборка открывала пару восхитительно стройных ног. Возможно, дикие звуки издавала Кэролайн, растягивая эти ноги в длину. Сама же Кэролайн шествовала следом, на губах ее играла довольная усмешка, а в руках она несла охапку одежды – тот самый февральски серый, унылый костюм, бюстгальтер, хлопчатобумажную комбинацию, шерстяной пуловер, пару плотных чулок, пояс с резинками и еще несколько устрашающих предметов нижнего белья.

– Ну? – воскликнула Кэролайн. – Что скажете?

И тут впервые в нашей лавке раздались аплодисменты. Жена немецкого посла раскраснелась от радости и смущения. Кэролайн подмигнула мне.

– Господи! – простонала Гейл, восхищенно взирая на прекрасное видение. – Если что и сможет подорвать интересы Германии в нашем регионе, так только это!

– Или наоборот – подогреть их, когда дело коснется посла, – добавила я.

Гейл хихикнула:

– Да. И если в Виндзорском замке снова случится пожар, мы по крайней мере будем знать причину, дорогая.

Немка переоделась в свое февральски серое и удалилась, прижимая к груди пакет с покупкой. Понурая манера держаться вновь вернулась к ней, но, проходя мимо Кэролайн, она заговорщически ей подмигнула и одарила улыбкой благодарности.

– Она ненавидит своего мужа, – заметила Кэролайн, когда за дамой затворилась дверь.

– Она что, тебе говорила? – удивилась я.

Кэролайн окинула меня снисходительным взглядом:

– Но, Анжела, это же сразу видно! Она боится его потому, что боится своих тайных желаний.

Подобная проницательность, порой сквозившая в высказываниях Кэролайн, всегда меня удивляла. К тому же она оказалась абсолютно права. Три дня спустя немка вернулась – прикупить каких-то аксессуаров. На ней был легкий летний костюм, выгодно подчеркивающий стройность фигуры, темные волосы красиво ниспадали на плечи. Глаза сияли. Заметив Кэролайн, она тут же бросилась к ней и обняла. Они затарахтели по-немецки, после чего Кэролайн начала совершать марш-броски к корзинам с аксессуарами и, возвращаясь, всякий раз добавляла какую-нибудь вещицу ко все растущей горке на столе. Но большую часть времени они просто оживленно беседовали и пили кофе. Приближалось время закрытия магазина. Тут женщина вдруг нервно взглянула на часы и подбежала к окну. На улице был припаркован официозного вида серый «мерседес». Немка расцеловалась с Кэролайн, приветливо махнула рукой мне и Гейл и торопливо вышла из магазина со своим пакетом. Кэролайн крикнула ей что-то вслед по-немецки. Женщина обернулась и как-то совершенно по-девичьи весело рассмеялась. Я видела, как шофер в серебристо-серой униформе распахнул перед ней заднюю дверцу… И мельком успела заметить фигуру мужчины в темном костюме, принявшего у нее покупки и затем обнявшего ее, после чего оба они скрылись за затемненными стеклами.

– Ну, Кэролайн, – заметила я, – ты превзошла самое себя! Если уж его превосходительство герр посол лично привозит ее к нам в лавку в посольской машине…

Кэролайн насмешливо улыбнулась:

– Да уж, что верно, то верно. Ты права, это действительно посольская машина. Но только посол другой. Видно, решила махнуться послами на том королевском приеме. Там сидел посол Италии.

Гейл откинула рыжие волосы и хрипло расхохоталась:

– Тогда все о'кей! Общий рынок, дорогая, ничего не поделаешь!

Изумление мое не исчезло.

– Скажи, Кэролайн, как же ты все-таки умудрилась? Она скроила гримаску – воплощенные неведение и невинность.

– Я? Но при чем здесь я? – воскликнула она. – Я просто слушаю, а они выкладывают мне все как на духу. – Затем она обернулась к Гейл. – Вот ты добрая католичка, ты поймешь, – добавила она. – Это называется исповедь.

Я заметила, что для исповеди нам не хватает эдакого деревянного закутка, возле которого сидит исповедуемый, а священник клюет носом и делает вид, что дает тебе добрый совет.

Кэролайн рассмеялась:

– Но у нас уже имеется такая штука! – Она указала на автомат. – Здесь они и исповедуются. И никакого священника не нужно.