Члены профсоюзной делегации радостно оживились.

— Но должен вас упрекнуть, джентльмены, вы пошли неверным путем. Зачем было соваться к королю? Ведь вы могли убить его, а может, и убили… Для переговоров надо было явиться ко мне…

— Позвольте вам заметить, ваша светлость, — начал Тальбот.

— Мистер Мундфит, с вашего позволения, — мягко перебил его собеседник.

— Мистер Мундфит, вы сами виноваты в создавшемся положении. Раз вы лично присутствовали на нашем митинге, вы могли предложить свое посредничество, не ожидая наших решительных шагов…

— Э… э… Видите ли, мистер Тальбот, вы, кажется, тоже адвокат.

— Совершенно верно, сэр!

— Так вот, вы знаете, что мы, адвокаты, не так быстро принимаем решения… Мы обдумываем все «за» и «против», мы выбираем, куда выгоднее примкнуть… Этим занимался я во время болезни короля, то бишь, мистера Фланагана, но, к несчастью, сегодня мистер Маунтен без моего ведома пробился к королю со своим доносом, и я едва подоспел к началу аудиенции. А тут еще доклад этого дурака лакея… Впрочем, он, кажется, совсем не дурак, действовал умышленно. Но довольно об этом, джентльмены! Не будем ворошить свои и чужие вины. Надо обсудить, как спасти существование Норландии, которое висит на волоске…

— Вы думаете, это еще можно сделать? — тревожно спросил Паулет.

— Думаю…

Дальнейшие события подтвердили, что у Мундфита был точный расчет. Он уступил почти всем требованиям рыцарей с одним непременным условием, что видимость должна остаться прежней.

Пусть король во время своих прогулок по-прежнему встречает на дорогах рыцарей, закованных в латы, в сопровождении оруженосцев с мечами и копьями. И какое дело королю до того, что латы картонные, а мечи деревянные? Пусть будут в замках печи вместо каминов — ведь король не ездит в гости к рыцарям, а если и вздумает куда явиться, печь всегда можно замаскировать под камин. Так же легко договорились и о жалованье рыцарей и оруженосцев, и о выходных днях, и о драгоценностях для жен…

Ну, а как обстояло дело с «ужасными» словами, которые король Джон VI услышал от Генри Маунтена и лакея? С этим обошлось просто. Когда Джон Фланаган оправился от болезни, Томас Мундфит с помощью врача легко уверил его, что с ним случился припадок, и ему, королю, в бреду чудились разные запретные слова… Какие слова? Об этом благоразумно не говорилось, и его величество Джон VI остался при твердом убеждении, что в Норландии все остается по-прежнему, что окружающая его средневековая старина незыблема, нерушима.

Однако действительность вскоре показала, что и Джон Фланаган и те, кто устраивал за его спиной хитрые сделки, жестоко ошибались.

Буря

Джером Бирн узнал о соглашении, которое лорд-канцлер заключил с профсоюзом рыцарей и оруженосцев. Томас Мундфит сам похвалился секретарю, как ему удалось отвести угрозу, нависшую над Норландией.

— А простонародье? — спросил Бирн.

— Что, простонародье?

— Его положение улучшено?

Мундфит рассмеялся.

— Ты же был вместе со мной на митинге и слышал, что об этом никто не поднимал вопроса.

— Вы не боитесь, ваша светлость, что они сами его поднимут?

— Кто? Эта серая неорганизованная масса, все эти угольщики, дровосеки, пастухи?.. Ну, милейший Бирн, ты слишком высокого мнения об этом сброде! Их удел — копаться в грязи и плюхаться на колени перед всяким проезжающим мимо высокорожденным лордом!

— Боюсь, милорд, что вы заразились слепотой короля и так же, как он, не хотите думать о том, что на свете существует мощный рабочий класс и что у этого класса есть своя гордость.

— Хо-хо-хо! Марксистская проповедь! Да уж ты не красный ли, милейший Бирн! Брось болтовню, ты же мой секретарь!

Скрывая ярость, Бирн вышел из покоев лорд-канцлера.

Началась усиленная деятельность норландских коммунистов. Дровосек Джерри и другие агитаторы каждый в своем районе собирали народ на тайные сходки и рассказывали, как рыцари вошли в сделку с лорд-канцлером и улучшили свое положение, пальцем о палец не ударив для простолюдинов. Рассказы агитаторов падали, как искры в порох.

Принимались резолюции, выносились решительные требования. Все это собиралось у Джерома Бирна.

Наконец пришел день, когда Бирн решил открыть карты. В час обычного доклада лорд-канцлеру Бирн вышел к нему с толстой пачкой разнокалиберных листков, исписанных корявыми почерками.

— Что это такое, Бирн? — с изумлением спросил Мундфит.

— Эго политические и экономические требования того сброда, который вы так презираете, ваша светлость! — не скрывая насмешки, ответил Бирн и положил бумаги на стол.

Мундфит начал просматривать их, и чем больше он читал, тем больше багровело его лицо.

— Но это черт знает что! Это возмутительно! — бормотал он. — Если принять все их требования, то Норландия полетит вверх тормашками!

— А вы не думаете, сэр, — спокойно спросил Бирн, — что для этого как раз приспело время?

Внезапная догадка осенила Мундфита, и он почти со страхом уставился на Бирна.

— Да вы на их стороне! Кто же вы такой на самом деле, Джером Бирн?

— Имею честь представиться: секретарь коммунистической организации Норландии!

Томаса Мундфита чуть не хватил удар. Он едва нашел в себе силы налить и залпом выпить стакан воды.

Но Мундфит был крепкий человек и быстро взял себя в руки.

— Слушайте меня, мистер Бирн, — сказал он почти нормальным голосом. — Все эти требования, — он смял бумаги и бросил их к ногам Бирна, — я отвергаю. Рыцари на моей стороне, и у меня достаточно сил, чтобы удержать в подчинении ваш «рабочий класс»!

Джером Бирн собрал с пола бумаги и хладнокровно заметил

— Вы пожалеете о своем решении, мистер Мундфит!

— Что?! Быть может, всеобщая забастовка? Не забывайте, однако, что ваши забастовщики перемрут с голоду, когда мы прекратим снабжать их продовольствием

— Это ваше последнее слово?

— Последнее. Считаю, кроме того, нужным предупредить вас, мистер Бирн, что вы больше не служите моим секретарем.

— Я сам хотел предупредить вас об этом, — возразил Бирн.

— Расчет получите у лорд-сенешаля. И чтобы сегодня к вечеру вас не было в Норландии! До свиданья!

— Прощайте, сэр! Не желаю вам ничего хорошего, потому что хорошего не будет!

Бирн ушел, а Мундфит остался в состоянии полной растерянности, которая совершенно противоречила только что сказанным им непреклонным словам.

— Да, кажется, это действительно конец, — пробормотал он, спустился в свое уютное подземелье, открыл несгораемый шкаф и начал складывать в объемистый портфель ценности и важные документы.

Затем он позвонил по междугородному телефону своему чикагскому поверенному.

— Алло, Селлерс! Эго я, Мундфит! Кажется, нашей игре приходит конец! — Голос его при этих словах был уже совершенно спокоен. — Вы слушаете? Пришлите к воротам две машины… Что? Нет, только две, для меня и мистера Фланагана с супругой… Остальные? Пусть выкручиваются как знают… Да, вот что, Селлерс! Может статься, будут попытки захватить машины, поэтому пусть они скрываются за кустами, а сигнал вызова — три выстрела из пистолета… Повторяю, три… Алло, алло, Селлерс! Вы слышите меня? Селлерс!

Но в трубке телефона была мертвая тишина, и напрасно Мундфит надрывал голосовые связки.

— Черт возьми, — пробормотал он, вытирая со лба холодный пот, — связь прервана. Видно, они разузнали, где проходит кабель. Я имею дело с опасными противниками.

Как бы подтверждая справедливость слов Мундфита, электрические лампы в его секретном убежище мигнули и погасли. Беспросветный мрак окружил Томаса Мундфита.

«Как хорошо, что я успел собрать ценности и позвонить», — подумал он.

Зажав портфель под мышкой и освещая себе дорогу спичками, Мундфит выбрался наверх и с грустью взглянул на потайной люк, который захлопнулся за ним, очевидно, в последний раз.

«Да, все, — подумал он. — Жизнь сильнее выдумки. От жизни не скроешься…»