— Что же касается того, что мой друг — шотландец и чужеземец, как заметили его преподобие и учены юрист, вы должны принять во внимание, — сказал Лоустоф, — из-за чего его ищут здесь: из-за того, что он нанес удар шпагой, но не англичанину, а одному из своих соотечественников. А по моему простому разумению, — продолжал он, одновременно коснувшись руки лорда Гленварлоха, чтобы дать ему понять, что он шутит, — если бы все шотландцы в Лондоне подрались между собой, как уэльские боевые петухи, и перебили бы друг друга, то оставшийся в живых, по моему скромному мнению, мог бы рассчитывать на нашу благодарность за неоценимую услугу, которую он оказал бы бедной старой Англии.

Взрыв хохота и одобрительные возгласы были ответом на эту искусную защиту чужеземца; и студент подкрепил свое ходатайство следующим существенным предложением:

— Мне хорошо известно, — сказал он, — что у отцов этой старой и почтенной республики существует обычай основательно и зрело обсуждать все свои действия, запивая эти рассуждения соответствующим количеством вина; и я далек от того, чтобы предлагать нарушение столь похвального обычая или утверждать, что такое важное дело можно справедливо решить за жалким галлоном рейнского вина. Но так как для этого почтенного Совета все равно, сначала выпить, а потом решить это дело или сначала решить это дело, а потом выпить, я предлагаю, чтобы ваша светлость, посоветовавшись со своими мудрыми и могущественными сенаторами, издали указ, предоставляющий моему благородному другу привилегии, присущие этому месту, и определяющий ему жилище в соответствии с вашими мудрыми порядками, в которое он мог бы сейчас же удалиться, ибо он утомлен всем пережитым за сегодняшний день; после чего я поставлю вам бочонок рейнского вина с соответствующим количеством бычьих языков и маринованных сельдей, чтобы вы веселились, как на празднике святого Георгия.

Эта речь была встречена громкими возгласами одобрения, в которых совершенно утонули бы голоса инакомыслящих, если бы среди членов эльзасского сената нашлись люди, способные устоять против столь заманчивого предложения. Возгласы «доброе сердце!», «благородный джентльмен!», «щедрый кавалер!» летали из уст в уста; церемония занесения имени просителя в большую книгу была поспешно завершена, и почтенный дож привел его к присяге. Подобно двенадцати заповедям на скрижалях древних кимвро-бриттов и других первобытных народов, она была составлена в стихах и звучала так:

Найджел не мог скрыть своего отвращения, участвуя в этом ритуале; но когда студент напомнил ему, что он зашел слишком далеко, чтобы отступать, он повторил, или, вернее, молча выслушал, слова присяги, произнесенные герцогом Хилдебродом, который закончил церемонию тем, что предоставил ему право убежища, прочитав следующие установленные обычаем вирши:

После чтения присяги разгорелся спор из-за того, кто должен предоставить жилище новому собрату по убежищу, ибо, так как эльзасцы придерживались в своей республике изречения, согласно которому от ослиного молока жиреют, обитатели Уайтфрайерса наперебой старались заполучить нового члена их общества в качестве постояльца, чтобы, как было принято говорить, вести его хозяйство.

Гектор, который только что произнес такую проникновенную и вместе с тем обличительную речь в пользу Найджела, по-рыцарски выступил на защиту интересов некоей Блоуселинды, или Бонстропс, которая, как он слышал, сдает комнату, служившую некогда временной резиденцией Дику Острому Ножу из Паддингтона, недавно казненному на Тайберне, чью безвременную кончину эта девица до сих пор оплакивает в одиноком вдовстве, словно горлица.

Однако предложение капитана было отвергнуто, и предпочтение было отдано старому джентльмену в кашемировом капюшоне, о котором было известно, что, несмотря на свой преклонный возраст, он умел обирать простаков не хуже, если не лучше, любого обитателя Эльзаса.

Этот почтенный персонаж был пользующийся сомнительной славой ростовщик по имени Трапбуа; недавно он оказал государству большую услугу, ссудив некоторую сумму, необходимую для пополнения винного погреба герцога, ибо виноторговец из Вэнтри соглашался вести дела с таким великим человеком только при условии уплаты наличными.

Поэтому, когда старый джентльмен встал и, прерывая свою речь частыми приступами кашля, напомнил герцогу, что он может сдать свое бедное жилище, притязания всех остальных были отвергнуты и Найджел был назначен постояльцем к Трапбуа.

Едва это дело было улажено, лорд Гленварлох выразил Лоустофу свое желание как можно скорее покинуть это сомнительное сборище и распрощался с небрежной поспешностью, что могло бы произвести на присутствующих неблагоприятное впечатление, если бы не рейнское вино, появившееся как раз при его уходе. Студент проводил своего друга до дома старого ростовщика, путь к которому был слишком хорошо знаком ему, так же как и многим другим юношам из Темпла. По дороге он заверил лорда Гленварлоха, что тот будет жить в единственном чистом доме Уайтфрайерса — качество, которым он был обязан исключительно стараниям единственной дочери старика, старой девы, достаточно безобразной, чтобы отпугнуть грех, которая, однако, станет, вероятно, достаточно богатой, чтобы ввести в искушение какого-нибудь пуританина, как только дьявол воздаст должное ее старому отцу. С этими словами Лоустоф постучал в дверь дома, и угрюмое, суровое лицо открывшей им женщины полностью подтвердило все то, что обитатель Темпла рассказал о хозяйке. Она выслушала с нелюбезным и недовольным видом сообщение студента о том, что сопровождающий его джентльмен будет постояльцем ее отца, пробормотала что-то о беспокойстве, которое это причинит ей, но в конце концов показала им предназначенную для сдачи комнату, которая оказалась лучше, чем можно было бы предположить по внешнему виду этого жилища, и гораздо просторнее каморки на набережной у собора святого Павла, хотя и уступала ей в чистоте.

Убедившись в том, что лорд Гленварлох окончательно устроился на новой квартире, и снабдив его списком цен, по которым он мог получить пищу из соседней харчевни, Лоустоф распрощался со своим другом, предложив в то же время прислать ему все или хотя бы часть имущества, оставшегося в его прежнем жилище. Найджел назвал очень небольшое количество предметов, и студент невольно выразил предположение, что его светлость, вероятно, не собирается долго наслаждаться своими новыми привилегиями.