— Не страшно, не боишься? — спросил кузнец.

— Нет, не боюсь. — Но на самом деле Петрушке было очень страшно, по спине пробегали предательские мурашки, а зубы выбивали легкую дрожь. Да и не удивительно. Ведь не каждый, даже очень смелый мальчик, решится сидеть в пушке и ждать, как им выстрелят в окно тюрьмы.

— Желаю счастья, мальчик, — проговорил кузнец, и гром выстрела прокатился над тихим городом.

Испуганные жители выглянули из окон. Грозы не было, небо было ясным, голубым.

Мастер Трофим, закованный в цепи, сидел в камере, и на сердце у него было тяжело. Он страшно беспокоился о сыне и горевал о всех тех, кому теперь ничем не мог помочь. Ведь жителям города Формалайска было без него, ой, как плохо! Некому теперь было починить прохудившиеся от тяжелого труда руки крестьян, никто не мог залатать стертые от долгого стояния ноги ткачей. А больше всего мастер Трофим раскаивался в том, что не пришил когда-то ноги Ваньке-Встаньке. «Испугался Формалая. Эх, ты!» — ругал он сам себя и дал себе слово: как только выйдет из тюрьмы, в первую очередь пришьет ноги Ваньке-Встаньке.

Мысли его были прерваны. Зазвенело стекло, и прямо в руки Трофима упало что-то мягкое.

— Петрушка! — нащупав колокольчик на колпаке, прошептал Трофим.

— Папа!

— Сынок мой, родимый…

— Как я соскучился! — прижался к отцу Петрушка. Он рассказал, как его хотели сжечь на костре, чуть не повесили в лесу.

— Трудно тебе пришлось без меня, — вздохнул отец.

— Трудно? Да ты не беспокойся, папа. У меня много друзей. Они всегда помогут.

— Вот и встретились, сынок… Ты жив! — обнимал сына Трофим. — А меня вот держат в тюрьме, заставляют шить солдат… Только я ни за что не буду.

— Верно, папа. Дяденька Игнат тоже говорит: не надо шить солдат для того, чтобы они погибали на войне.

Время летело быстро. Отцу и сыну казалось, что они только что встретились, а на самом деле ночь уже прошла. Мастер Трофим подал сыну зонт, и мальчик выпрыгнул из окна и мягко опустился по ту сторону рва прямо в заросли крапивы.

Петрушка спрятался в доме огородника. Он опасался выходить на улицу. Ему казалось, что Атьдва рассказал обо всем во дворце, и теперь слуги царя разыскивают его по всему городу.

А в городе Формалайске был большой праздник — день рождения Формалая. На всех улицах висели флаги, около дворца беспрестанно играл оркестр: громко били барабаны, трещали трещотки.

Все богатые жители города готовили правителю свои подарки. Владельцы гончарных мастерских несли во дворец расписанные узорами глиняные бочонки. Владельцы ткацких мастерских — куски самого лучшего сукна, лавочники — головы сахара и сыра.

— Я тоже хочу поднести Формалаю подарок, — заявил Петрушка кузнецу Игнату. — Сделай мне, пожалуйста, жестяную коробку.

Игнат недоумевающе взглянул на мальчика, но коробку все же сделал. Петрушка поймал воробья, который жил во дворце за оконными наличниками, а кормиться прилетал к огороднику, потому что во дворце дворники так чисто мели двор и сад, что там поживиться было совсем нечем. Потом Петрушка сплел из тонкой проволочки маленькую корзиночку, положил туда трут, поджег его и привязал к лапке воробья, а птичку положил в коробку.

«Подарок Петрушки», — написал он на крышке розовой краской. И огородник Терентий отправился вручать подарок. Стражник, стоявший у ворот дворца, принял подарок и, не глядя, положил в общую кучу.

Во дворце шел пир. В тронном зале стояли три больших стола. Приближенные правителя вручали царю свои дары. Формалай складывал все дары около себя на столике, всем говорил «спасибо» и улыбался. У него было замечательное настроение. Ему казалось, что сейчас все его любят, уважают и беспрекословно слушаются. Но вот все подарки были вручены, и царю сразу стало скучно.

— Эй, принесите сюда подарки от жителей!

Два повара и дворник кинулись выполнять приказание и вскоре вернулись нагруженные огромным ворохом самых разнообразных коробок, свертков, подносов и пакетов.

— Что это такое? — обратил внимание Формалай на жестяную Петрушкину коробку.

«Подарок Петрушки», — прочитал Хранитель царской памяти.

Генерал Атьдва спрятался за спину гостей: сейчас правитель опять вспомнит, что генерал упустил Петрушку.

— Выбросьте эту дрянь подальше, — предложил осторожный судья. — Никогда не надо ждать добра от этого шалопая.

— Глупости, — возразил Формалай и потянул коробку к себе. — Просто в этот день мальчик решил порадовать своего царя. — Формалаю казалось, что в такой праздник даже Петрушка не посмеет его обидеть.

Формалай открыл коробку.

Оглушенный шумом и ослепленный ярким светом воробей выпорхнул и запутался в бороде правителя.

— Кыш, разбойник! — Формалай хотел поймать воробья, но тот ловко увернулся и вцепился в царские волосы. — Кыш-кыш! — царь замахал руками, и от этого тлеющий трут вспыхнул ярче, и на бороде и в волосах появилось небольшое пламя.

— Горит, царь горит! — раздался вопль Хранителя памяти. — Туши-и-и!

Он замахал перед носом царя чалмой. От движения воздуха борода Формалая разгорелась еще ярче. А легкая шелковая чалма тоже вспыхнула.

Хранитель памяти с ужасом бросил чалму в угол. Она полетела к окну и ударилась о легкую занавеску. Занавеска вспыхнула.

Перепуганный воробей метался по залу и поджигал то бумажные фонарики, украшавшие потолок, то разноцветные ленты и флаги, пока не догадался окунуться в тарелку с черепашьим супом. Трут зашипел и погас. Ручка у корзиночки перегорела, и, освободившись от ноши, воробей выпорхнул в окно и улетел.

А в царском дворце продолжалась тревога. Слуги таскали ведра с водой.

Наконец все-таки пожар потушили.

Жидкий черный дым плыл из раскрытых окон. Спальня царя сгорела, и он ходил в пропахших дымом комнатах и искал, где бы прилечь. Обгоревшие флаги казались ему обшитыми траурной лентой, как будто сегодня отмечался не день его рождения, а день гибели.

Хранитель памяти потирал голую лысину и никак не мог прикрыть ее обгоревшей чалмой.

Генерал очищал покрытый сажей мундир, но чем больше тер, тем больше размазывал сажу.

— Какое безобразие, — негодовал он. — В такой день — и пожар.

На следующее утро после пожара правитель созвал тайный совет. На совете было только трое: сам Формалай, генерал Атьдва и помещик Копилка. Положение в тряпичном царстве было очень тревожное. Формалай был так расстроен последними событиями, что постоянно почесывал затылок, и после каждого почесывания у него в руках оставался целый клок волос.

Царь с досады топнул ногой.

— Я лысею от огорчений, а мастер Трофим отказывается работать на меня.

— Говорят, вы его морите голодом, — осведомился Копилка.

— Да, но это не помогает. Он все равно отказывается работать. А тут еще Петрушка… Сегодня он поджег мой дворец, а завтра прокрадется в спальню и отрежет мне голову.

— Петрушку нужно поймать, — отозвался генерал и взглянул на помещика.

Копилка тоже посмотрел на генерала, и оба поняли, что ни тот, ни другой не хотят рассказывать о приключении под липой, о том, как они подрались из-за одежды.

— Нужно обыскать все царство, — решительно продолжал генерал, — и положить конец проказам этого бездельника.

— Провести обыск во всем царстве, — повторил правитель, — сейчас же, немедленно.

— Есть, — Атьдва вскинул руку к испачканной на пожаре сажей шапке и сдернул измазанный китель.

Атьдва подпрыгнул на колесиках, собрал своих «солдат» и пошел делать обыск.

Дом огородника Терентия давно показался ему подозрительным. Чуткое генеральское ухо уловило, что именно отсюда раздался таинственный выстрел.