Мы забрались в густую траву, что росла возле озера, и я залез по колено в воду. Тёма помогал мне высматривать хитрых шитиков.

Долго провозились.

Уже галки стали возвращаться к себе на остров, на ночлег. В неподвижной воде озера, как перевёрнутые, стояли бабушкин дом из розового кирпича, старинная тёмная церковь с круглыми куполами, желтеющие ивы, плыли в воде белые облака. Галок летело так много и стояла такая густая плотная тишина, что слышно было, как шуршит воздух от галочьих крыльев.

А на западе, за домами, багровело, как от пожара, небо.

— Хорошо, правда? — сказал Тёма. Он часто теперь говорил это.

— Хохорошо, — не задумываясь ответил я.

— Красиво, правда?

— Ага. — Я заворачивал шитиков в тряпку.

— Ты сначала посмотри, а потом говори. Что ты агакаешь? — рассердился Тёма.

Я оставил шитиков, выпрямился, посмотрел кругом: на небо, на озеро, на рыжую девчонку с зелёным бантом, отражение которой шагало в воде.

— Конечно, красиво. Здорово на земле жить?

— Отлично! — сказал Тёма. — Лучше не бывает. Я, знаешь, я твёрдо решил: когда всё узнаю, что люди знают, обязательно к тёмикам вернусь. Обязательно!

Я чуть шитиков не упустил — так это было неожиданно. И всё-таки… всё-таки я понял Тёму. И ещё я понял, что он СТАЛ ЧЕЛОВЕКОМ.

И тут к нам подошла рыжая девчонка с зелёным бантом на макушке. Рот у неё был весь чёрный от черники.

— Вы тут сидите себе, а мама вокруг озера бегает, вас ищет. Да вон она бежит.

Я засмеялся: вечно нашу бабушку мамой называют. Приходится всех поправлять: «Это не мама, а бабушка». И этой девчонке я, как всегда, сказал:

— Это не мама, а бабушка.

— Нет, мама, — вдруг сказал Тёма.

— Да ты что? Бабушка.

— Нет, мама. Это моя мама, — упрямо сказал Тёма и закричал: — Мы здесь, мама!

И, скинув лапоточки, босиком помчался к ней.