В окружение под Воронежем, подумал Хольт. А у нас об этом никто и не заикнулся… Какой-нибудь год назад такое брошенное мимоходом замечание надолго вывело бы меня из строя, спохватился он.

Гомулка сказал вскользь:

— Мне тоже написали из дому.

— Ну как, что-нибудь известно? — подавленно спросил Хольт. — Связано это с покушением? Ее… тоже… арестовали?

Гомулка покачал головой.

— Она исчезла неизвестно куда…

Никого ни о чем не спрашивайте, ни с кем на эту тему не заговаривайте, — вспомнил Хольт.

— Ее, видимо, разыскивают как родственницу, — шепотом добавил Гомулка. — Полковник Барним капитулировал со своим полком, а когда он сам намеревался перейти к русским, его…

Хольт вскочил.

— Сегодня нам, кажется, удастся поспать спокойно, — сказал он поспешно.

Ночью у орудия Вольцов изощрялся в шутках над самолетами «москито», которые долго кружили над их местностью, а потом вдруг полетели на Берлин и сбросили там бомбы.

— Здорово они обманули наших ночных истребителей, — говорил он, — те, поди, ищут их где-нибудь под Мюнхеном!

На другой день прибыло пополнение. Феттер около семи утра прибежал с проверки линии, когда остальные еще лежали в постели.

— Пригнали к нам вахлаков! — объявил он. — Это даже не школьники старших классов, а какие-то раззявы, мелюзга из ремесленных училищ, недоучившиеся пекари да слесари… Один из них подошел ко мне: где у вас уборная, камрад, я здесь как в лесу! А я ему: обратись к дежурному унтер-офицеру, он тебе все покажет. Я тут ни при чем… Болван мне еще спасибо сказал! Ну и будет же потеха! Чуть что не так, я официально ввожу телесные наказания!

— Не хватало еще с этой сволочью возиться! — пренебрежительно отозвался Вольцов со своей койки.

Кутшера явился на утреннюю поверку опрятный и подтянутый как никогда, в сопровождении двух руководителей гитлерюгенда. Из канцелярии вышел Готтескнехт с папкой в руках. Вольцов от неожиданности толкнул Хольта локтем.

— Старшие курсанты Дузенбекер, Гершельман и Вольцов, выйти из строя! — скомандовал Кутшера. Он вручил всей тройке Железные кресты. Готтескнехт вдел награжденным ленточки в петлицы, оба представителя гитлерюгенда пожали им руки. Затем Кутшера вызвал вперед всех унтеров батареи и приступил к чтению имен по списку: «Гомулка, Груберт, Дузенбекер… Хольт, Эберт…» Юношей рождения двадцать седьмого года вместе с обоими гамбуржцами осталось в живых общим: числом семнадцать человек. Хольт вышел вперед. Он думал: нас было двадцать восемь, когда мы сюда прибыли… Тринадцать убитых в одном только классе! Готтескнехт пристегнул ему к френчу значок зенитчика — предмет их давнишних мечтаний. Серебряный значок, носить на груди слева…

Батарею разбили на взводы.

— Хольт, Вольцов, Гомулка, — объявил Готтескнехт, — с завтрашнего дня вы идете в отпуск!

Вольцов сказал, сияя:

— Нам еще с вами, господин вахмистр, надо как следует обмыть мой Железный крест!

— Вы что, рехнулись? — разгневался Готтескнехт. — В семнадцать лет алкоголические эксцессы! Нет уж, на меня не рассчитывайте!

Все же вечером Вольцов притащил бутылку коньяку. После двух-трех глотков Хольт почувствовал томную расслабленность во всем теле. Какое счастье, думал он. Наконец-то можно будет отдохнуть!

Во время вечернего обхода Готтескнехт распорядился:

— Завтра уложить вещи! Освободить шкафчики! На территории батареи будет сформирована ударная зенитная группа… Батарея особой мощности, от восьмидесяти до сотни орудий.

Ночью они сидели в окопе и лениво наблюдали, как стреляют новички. А наутро уложили вещи. Феттеру пришлось остаться. Отпуск им давался с двенадцати дня, всего на две недели, включая два дня на дорогу. Не мешкая они отправились в Эссен. Когда они наконец добрались до вокзала, сирены как раз провыли полную тревогу. Встречный военный грузовик повез их к югу. В Вуппертале они сели в пассажирский, но не проехали и трех станций, как поезд остановился на перегоне. Вольцов выглянул в окно. «Выходи!» Они бросились к высокому отвалу. Захлопали зенитки, в отдалении ухали тяжелые орудия. Они бежали проселком, держа курс на запад. Позади четырехмоторные бомбардировщики сбрасывали свой груз.

Над виллой Вольцова нависло пасмурное утро. Лил дождь. Хольт и Вольцов внесли в холл ранцы. Хольт вытянул усталые ноги. Какое мягкое кресло!

— В доме полно чужих, — сообщил Вольцов. — Обычная картина — эвакуированные и пострадавшие от бомбежек. Поставим тебе у меня раскладушку — в тесноте да не в обиде.

Хольт заснул мертвым сном. Когда он к вечеру проснулся, Вольцов открыл банку мясных консервов. На сковороде над спиртовкой потрескивал жир. Хольта привел в ужас царивший кругом беспорядок. Все валялось вперемешку — каски, мундиры, открытые ранцы. По углам — горы старого хлама, тут же чучело куропатки, дуэльные пистолеты, разбитый череп.

— Давай, Гильберт, сначала наведем порядок.

— Какой тебе еще нужен порядок? Я нахожу, что здесь премило. — Вольцов вывалил на сковороду содержимое банки. В комнате запахло жареным мясом.

Хольт снял с рук бинты.

— Дядюшка, — рассказывал Вольцов, — сейчас во Франции. Он побывал у нас проездом и оставил кучу всякой всячины: консервы, красное вино, русский табак и даже икру, я давеча открыл жестянку, пахнет селедкой, но чтобы наесться досыта, надо навернуть десяток таких коробок.

— Не поздороваться ли сперва с твоей мамашей? — спросил Хольт.

— Это лишнее, — рассудил Вольцов. — Ты только помешаешь ей реветь. Я сказал ей, что мы здесь, этого достаточно.

Дом был в ужасающем состоянии. За истекший год никто тут не убирал и даже пол не подметали. Только в нижнем этаже, где поселились чужие, был порядок. Хольт направился в ванную. Сток в ванне был забит волосами. Из крана над умывальником вода не текла. А ведь верно, вспомнил Хольт: Гильберт в прошлом году выломал кусок свинцовой трубы… Он умылся под душем. В зеркале он увидел, что все тело у него испещрено багрово-синими кровоподтеками.

Позавтракали консервированным мясом, ели прямо со сковороды.

— Хлеб ни к чему, — поучал Вольцов. — Мясо куда полезнее. Аттила питался одним мясом. — Первым делом он вытащил из ранца своего истрепанного Клаузевица. Хольт полистал его. — Если ты наконец вздумаешь заняться военным делом, — сказал ему Вольцов, — начни лучше с «Канн» Шлиффена.