«Слезай, соня! Я принес тебе пожрать!» Увидел, что Гомулка сочувственно на него смотрит.

Бомбоубежище, известковая пыль, огненный смерч — да было ли это па самом деле? Пережитое им чувство безмерного страха словно подернулось туманом, казалось призрачным, нереальным, далеким… А может быть, все это померещилось ему в страшном сне?

Он поднялся, чувствуя разбитость во всем теле, не было места, которое бы не болело. И все же он одним прыжком соскочил с койки и потянулся.

За столом сидел и курил санитар с кожаным чемоданчиком на коленях.

— Вот как мы теперь живем! — сказал он с ухмылкой. — Вас я даже посещаю на дому, визит — пять марок! Ну, давайте лечиться! — На тыльной стороне обеих рук у Хольта вздулись пузыри, — Этого мы трогать не будем, как бы не вызвать воспаление. — Санитар наложил Хольту марлевые повязки. — А теперь… порцию протонзила для успокоения нервов!

Хольт наконец скинул с себя обгоревшую сбрую.

— У тебя все тело в кровоподтеках! — сказал Гомулка.

— Понять не могу, как народ все это выносит, — откликнулся Хольт. И опять разгорелся спор.

— Ну, пошла волынка! — спохватился Хольт. Бранцнер недовольно наморщил лоб и укоризненно посмотрел на Хольта.

— Вот как, ты этого не можешь понять! Хочешь, я тебе объясню?

— Ох, дайте и мне послушать! — сказал Гомулка. — Я просто сгораю от любопытства!

Бранцнер недоверчиво покосился на него, однако же приступил:

— Немецкая нация исполнена неколебимой веры в своего фюрера и в конечную победу. Она с радостью несет выпавшее ей бремя. Кто сеет ветер, пожнет бурю! Фюрер сказал это совершенно ясно еще в прошлом году, в своей речи от девятого ноября. Пострадавшие от бомбежки — это наш авангард мстителей!

Хольту представился лагерь бездомных перед угольной шахтой. Хорош авангард! Феттер огромной штопальной иглой пришивал пуговицы к своему комбинезону.

— Сам-то ты когда-нибудь попадал в такую переделку? — спросил Гомулка.

— Нет, не приходилось.

— Ну так придержи язык!

— Но ведь фюрер… — запротестовал Бранцнер.

— Заткнешься ты наконец! — закричал на него Гомулка.

— Фюрер тоже этого не видел! Он не побывал ни в одном разбомбленном городе.

Бранцнер проглотил слюну, торчащий кадык судорожно задвигался на его тощей шее.

— Это… это… Нет, хватит с меня! — крикнул он. — Сегодня вы меня не проведете! Я наконец на вас заявлю! Сейчас же пойду к шефу!

— Гильберт, да угомони ты их наконец! — взмолился Хольт. Вольцов, достававший из шкафчика свои руководства по военному делу, спросил без всякого интереса:

— Что ты собираешься заявить? — и тут же углубился в какую-то книгу.

Бранцнер затянул пояс.

— Так началось и в восемнадцатом году! Вы ведете подрывную работу! Это вражеская пропаганда!

Гомулка покачал головой.

— Все вы здесь заодно! Кирш, ты все слышал! — продолжал кипятиться Бранцнер.

Сын плотника Кирш сидел за столом и пачка за пачкой уписывал печенье.

— Я?.. — Он зевнул. — Все подтвердят, что я спал и ничего не слышал.

— Ничего не выйдет, Бранцнер! — торжествовал Гомулка. Но Бранцнер решительно надвинул на лоб пилотку.

— Ладно! Здесь, я вижу, гнездо заговорщиков. Но я вас всех упеку! Всех! — И перейдя на крик: — Вы кучка вредителей и саботажников!

Гомулка постучал себе по лбу. Он был занят тем, что старательно и искусно подстригал Хольту опаленные волосы.

— То есть как это вредители? — огрызнулся вдруг Феттер из своего угла. — Гильберт! И ты, будущий офицер, это терпишь? А вдруг этот трепач и в самом деле разлетится к шефу!

— Верно! — сказал Хольт. — Надо его раз навсегда проучить.

Вольцов оторвался от книги.

— Как, говоришь, он меня назвал?

— Вредителем, — подзуживал Феттер, — вредителем и саботажником… и вообще он черт знает что нес…

Вольцов вскочил. Он притянул к себе Бранцнера и правой рукой схватил его за грудь. Тот хотел было защититься, но Вольцов оглушил его звонкой оплеухой. Феттер загоготал, Кирш еще усерднее налег на печенье. Вольцов правой рукой медленно поднял поникшего Бранцнера и с силою тряхнул его в воздухе. Потом поставил на пол, толкнул его так, что он отлетел к шкафчику, и снова притянул к себе.

— Слушай! — сказал он. — Слушай и мотай себе на ус! Те две-три недели, что мне осталось здесь пробыть, я хочу жить спокойно! Я тебе, скоту, покажу, как мне карьеру портить! С этого дня ты перестанешь трепаться! В противном случае… Ты понимаешь, что значит «в противном случае»? Ночью ты с нами дежуришь у орудия. И так же верно, как то, что меня зовут Гильберт Вольцов, в следующий раз, как будем стрелять, я тебе гаечным ключом проломлю затылок. Такие случаи бывают, прочитай «Военные письма артиллериста» принца Крафт цу Гогенлоэ. Ну как, договорились? — сказав это, он отпустил Бранцнера.

У Хольта было ощущение, будто кто-то схватил его за горло и душит. Он знал, что Вольцов способен выполнить свою угрозу. Ему вспомнилось, как у Скалы Ворона, напав на безоружного Мейснера, Вольцов вдавил ему в лоб дуло пистолета… Вот и опять то же самое, думал Хольт с невольным трепетом. Убивает ли он сторожевого пса, дерется ли с кем, или палит из пушки с ближней дистанции… везде он одинаков!

При проверке телефонной линии Гомулка будто ненароком сказал Хольту:

— А ведь могло бы случиться, что Гильберт был бы нам не друг, а враг! — он повесил наушники в блиндаже. — Хорошо, вы с ним давнишние друзья…

— Удачно, что он не слышал весь ваш разговор, — ответил Хольт. — Неизвестно, как бы еще повернулось дело!

Гомулка присел на станину.

— Скажи по-честному: как тебе показалось этой ночью?

— Тебе я могу сказать, — ответил Хольт. — Было так ужасно, что не описать словами. По-моему, ничего ужаснее быть не может. Я уж предпочитаю бомбежку на бреющем полете или бомбовый ковер здесь, на воле.

Гомулка промолчал. Затем сказал, словно и не к месту:

— Вольцову пришло письмо от дяди, его опять повысили, получил полного генерала, будет командовать корпусом на Западном фронте. Раньше у него была авиаполевая дивизия в России. Она попала в окружение под Воронежем. Сам-то он улизнул на «физелер-шторхе».