Смотрю на расписание и тяжело вздыхаю. Я действительно не могу позволить себе развлечься, но уже одета для этого. Я проснулась с намерением провести сегодня время с лошадьми и в первую очередь оделась для верховой езды. У меня осталось не так много возможностей провести время с Зевсом и Атласом. Лошади — это одна из многочисленных причин, по которым покидать Порту так больно.

Раздаётся звонок в дверь, от которого я вздрагиваю и смотрю на Изабель.

— Мы кого-то ждём?

— Не в этот час, — настороженно говорит она. — Но люди продолжают присылать цветы и еду. Очень много еды. ― Она взмахивает руками. — Я раздавала её персоналу, чтобы они забрали её домой семьям, но у нас всё равно осталось больше, чем мы можем съесть.

— Отошли еду в Святую Ану. Там должны знать семьи, которым необходима еда. Мы не должны дать ей пропасть зазря.

Это действительно так. Жареное мясо, овощи и торт с ромом на пороге — наименьшая из проблем. А вот Абель и Томас — вот о чём в действительности стоит волноваться. Уверена, когда раздался звонок, это промелькнуло и в мыслях Изабель.

Мы смотрим друг на друга в тишине, пока слышим, как к нам приближаются шаги. Если приносили еду или цветы, Хосе, дворецкий отца, относил их прямо на кухню, не тревожа нас.

Не дожидаясь стука, Изабель встаёт и распахивает тяжёлую французскую дверь.

— Прошу прощения, — встревоженно произносит Хосе. — Антонио Хантсмэн здесь, чтобы увидеться с Даниэлой.

6

Даниэла

У меня сводит живот, и я на несколько секунд прикрываю глаза. Антонио Хантсмэн. Как будто мне не хватает проблем.

Я никогда не пойму, почему он так нравился отцу. Не просто нравился, отец способствовал его приходу к власти. Papai мог расправиться со всем кланом Хантсмэнов, но не сделал этого.

— Я не могу позволить себе роскошь уничтожить наш мир, чтобы свершить месть такого рода — даже во имя твоей матери.

Таково было его последнее слово на эту тему.

Отец никогда не приглашал Антонио в наш дом, вплоть до последнего часа, по крайней мере, тогда меня там не было. Но вера в него была оскорбительна и неприятна по отношению к матери и ко мне. Мучительно болезненна. Словно срывали струп со свежей раны. Мой струп. С моей раны.

Он был мягкосердечен, когда это касалось нас, но для отца не было ничего важнее, чем защита нашего мирка. Мне ясен этот принцип, но крошечная часть меня никогда не простит его за то, что он не уничтожил всё, чем дорожили Хантсмэны.

Нет, Антонио не был причастен к событиям того дня, но насколько могу судить, мужчины в этой семье — монстры. Это заложено в их генах. И если слухи правдивы, то он ничем не отличается от других членов семьи. Может, ещё более жестокий. Но если мне придётся выбирать, я лучше попытаю удачу с ним, только не сейчас.

Я смотрю на Хосе, по-прежнему терпеливо ожидающего указаний от меня.

— Пожалуйста, скажи ему, что я нездорова. Благодарю.

Он медлит, прежде чем кивнуть. Не многим захочется сказать Антонио Хантсмэну, чтобы он убирался прочь, но персонал в этом доме до безобразия преданный.

Изабель поворачивается к нему.

— Я сама, — говорит она.

Должно быть, она увидела в глазах Хосе те же опасения, что и я.

— Может, я должна встретиться с ним и покончить с этим, — недовольно говорю я, хотя это как раз последнее, что я хочу сделать.

Когда я начинаю подниматься, Изабель жестом велит мне оставаться на месте.

— Ты не одета для посетителей. Пойду и скажу ему, что ты сейчас не принимаешь гостей. Предложу ему вернуться в другой раз. Он не доставит проблем в доме твоего отца.

Может, нет. Но это больше не дом отца. Он — мой.

— Спасибо.

— Кто является без предупреждения в половине десятого утра? — бормочет она, выходя в коридор.

Антонио Хантсмэн, высокомерный ублюдок, который творит всё, что ему заблагорассудится. Вот кто.

По большому счёту, он всегда был таким. Богатый красавец с влиятельным отцом — троекратное везение, не требовавшее учиться скромности.

Так не должно быть. Деньги и власть не должны высасывать всю человечность из души, но зачастую именно так и происходит.

Как бы больно мне ни было признавать это, но когда я была младше, мне очень нравился Антонио, и хотя он едва знал о моём существовании, он всегда был добр ко мне.

Когда мне было девять, Антонио вмешался, когда несколько мальчиков обидели меня и моих друзей на празднике Дня Непорочного Зачатия⁷. Он быстро покончил с этим. Те больше не побеспокоили нас. Как и их друзья.

Были и другие мелочи, но он был настолько старше, что наши пути редко пересекались, разве что во время его визитов с мамой, что случалось редко, но всегда было особым удовольствием. Во всяком случае, я так считала.

Но если верить слухам за последние несколько лет, ничего доброго в Антонио не осталось. Полагаю, яблочко от яблоньки… Старая поговорка не зря появилась.

Когда любопытство одолевает меня, я крадусь в коридор, где слышу разговор в фойе, но при этом остаюсь вне поля зрения.

Когда я приближаюсь, голоса становятся всё более ясными.

— Мне жаль, senhor⁸, но как я сказала несколько секунд назад, Senhora⁹ Даниэла никого не принимает до традиционного приёмного часа, — резким голосом выговаривает Изабель. Она соблюдает регламент, и он, должно быть, давит на неё. Удачи, Антонио.

— До традиционного приёмного часа? — шипит он.

Он не доставит проблем в доме твоего отца. Запишите это в рубрику «знаменитые последние изречения».

— Да, senhor. Посетителям позволено заходить, чтобы выразить соболезнования, но не раньше назначенного времени, согласно традиции.

Ох, Изабель, учить людей вроде него правилам приличия — провальная идея.

— Я — занятой человек. У меня нет ни времени, ни терпения для условных традиций. Скажи Даниэле, что мне нужно поговорить с ней. Просить вежливо дважды я не стану.

Дважды? Ты не просил вежливо даже в первый раз. Боже, он ещё более самодовольный, чем мне запомнилось.

Я услышала достаточно. Возможно, я справлюсь не лучше, но нельзя бросать её разбираться с ним.

Я делаю глубокий вдох и выхожу из тени.

7

Даниэла

— Доброе утро, Senhor Хантсмэн, — приветствую я Антонио, когда вхожу в залитое солнечным светом фойе. И хотя мои внутренности делают кульбиты, голос твёрд и ясен.

Взгляд Антонио устремлён через плечо Изабель, но он молчит, когда я подхожу. Наверное, потому что слишком занят разглядыванием моей облегающей одежды для верховой езды, словно может видеть сквозь неё. Он делает это в открытую и совершенно не торопится, словно ему плевать, если кто-то уличит его в этом.

— Bom dia, — произносит он мягким голосом, когда я останавливаюсь подле Изабель.

Чувствуя, как пылают мои щёки, я всё равно поднимаю подбородок и заставляю себя улыбнуться. Я не позволю этому придурку увидеть, что он поставил меня в затруднительное положение в моём собственном доме.

— Я понимаю, что сейчас не лучший час для визита. ― Антонио вглядывается в мои глаза, не отводя взгляда. — Но я не займу много твоего времени.

Я не отвожу взгляда, но делаю тихий вдох, прокручивая его слова в голове одно за другим в поисках чего-то, напоминающего извинение. И нахожу лишь высокомерие. Но в отличие от Изабель, я не сотрясаю воздух нравоучениями.

— Почему бы нам не поговорить в кабинете отца.

Не то чтобы нам нужно было вести беседу. Я знаю, почему Антонио здесь. Он хочет виноградники, или, скорее всего, всё поместье. Он — владелец множества объектов элитной недвижимости по всей долине, но мужчины вроде него не успокаиваются, пока не получат всё. Хотя дело не только в этом. Квинта Роза до Вэйл, моё наследие, станет величайшей драгоценностью для его королевства. В результате вся власть окажется в руках одного человека, навеки укрепив его наследие — даже я это понимаю.