— Я месяц пролежал в постели, — жизнерадостно соврал С.Т. — У вас какой-то хитрый выпад налево в квинде. Он застал меня врасплох.

— Вот как? — Лорд Блэр порозовел. Он поглядел направо-налево, потом наклонился к С.Т. — Я ничего не говорил в обществе о нашем поединке. Да и вообще, по-моему, не принято хвалиться своей храбростью, не так ли?

— Несомненно, — подмигнул С.Т. — Но не сердитесь, если я все-таки буду предупреждать других, что с вами ссориться не стоит.

Блэр откашлялся, ярко покраснев. Он ухмыльнулся и хлопнул С.Т. по плечу.

— Что ж, давайте забудем прошлое, а? Вы позволили себе уклониться с пути истинного, устроив засаду на меня и леди Блэр… но не сомневаюсь, что большинство ваших жертв заслуживали своего наказания.

— Мне хотелось бы так думать, — мягко пробормотал С.Т. и воспользовался моментом, чтобы удалиться. Вторая горничная, если он не ошибается, была уволена за нахальство позволить себе быть изнасилованной героическим лордом Блэром и забеременеть от него. С.Т. оставил победителя расписывать во всех красках своей жене схватку, которой никогда не было. Ни один англичанин, кроме Льютона, не мог похвастать тем, что ранил Сеньора дю Минюи. Однако Льютон не смог бы сейчас претендовать на признания и почести, ибо его настоятельно убедили в том, что его интересы требуют продолжительного путешествия по континенту.

Возможно, что его поездку оплатил герцог Клэйборн.

— Вы бесстыдник, — проговорил женский голос в ухо С.Т. Тот обернулся, поклонился хозяйке бала и поднес ее руку к губам.

— Но, надеюсь, не зануда, — сказал он. — В каком проступке вы собираетесь упрекнуть меня? Мне кажется, что я не обесчестил ни одной герцогини.

— О, не сомневаюсь, что вы слишком робки для этого. Кроме того, иметь дело со мной — совсем не то же самое, чем с Блэром, — она задрала нос и надменно посмотрела на него.

— Да, готов держать пари, что со шпагой вы управляетесь лучше него.

Герцогиня тряхнула своими темными локонами.

— Ну вот! Я же говорила, что вы бесстыдник. А Блэр пытается убедить всех, кто соглашается его слушать, что ему когда-то повезло ранить вас!

С.Т. улыбнулся.

— Ранил он вас? — она подняла брови.

— Я не вправе отвечать на этот вопрос, леди.

— Это означает, что не ранил, — удовлетворенно заметила она. — Я так и думала… я так и буду отвечать всем, кто меня спросил об этом. Я слегка улыбнусь, так, как сейчас сделали вы, и шепну: «Он сказал мне, что не вправе говорить об этом» Это доведет Блэра до исступления. Правда?

— Какая забавная мысль. Как поживает ваша очаровательная племянница?

Герцогиня обмахнулась веером.

— О! Она обедает в восемь, ложится спать в три и спит до четырех пополудни; она купается, ездит верхом, танцует.. впрочем, вы сами можете все это увидеть, если присоединитесь к ее поклонникам.

С.Т. нетрудно было вообразить себе юную леди в кругу воздыхателей.

— Я, пожалуй, поберегу силы.

— А она приберегла первый полонез для вас, если, конечно, вы сможете доковылять до нее, мой бедный, мой слабый.

Он поклонился.

— Но, может быть, и вы приберегли этот танец для меня, герцогиня? Пока еще я испытываю некоторый вкус к женщинам, может быть, вы окажете мне честь?

Она улыбнулась и протянула ему руку. С.Т. повел ее мимо колоннады в белый с золотом бальный зал, где при первых торжественных звуках музыки толпа преобразилась в элегантные группы.

Став во главе шествия, он поклонился, а его партнерша присела в поклоне. Он двигался в привычных фигурах танца, одновременно ведя легкий разговор, которому обучился еще сызмала. Не зря его мать, миссис Роберт Мейтланд, была в свое время царицей балов в Лондоне, Париже и Риме. Такую бесцельную легкую болтовню С.Т. считал своей наследственной чертой.

Требовалось лишь проявить немного внимания, чтобы выглядеть галантным и успевать вовремя менять позиции под звук флейты, гобоя и арфы. Он бросил взгляд вдоль ряда танцующих, когда поднял руку герцогини и сделал пирует вокруг нее.

Он увидел Ли. Инстинктивно он продолжал двигаться. Он закончил пирует и двинулся вдоль ряда, механически совпадая в такте с движениями герцогини, уже не слыша музыки, не видя танцоров, занятый только той, кто окажется напротив него в следующей фигуре.

Он не мог сказать, заметила ли она его. Ее лицо было невозмутимо, изумительно прекрасно, ее волосы были подняты наверх и напудрены. Около угла рта была маленькая черная мушка. Казалось, что он не может набрать в легкие достаточно воздуха, что ему не хватает дыхания, что когда он занял свое место напротив ее в фигуре, его тело стало действовать само, независимо от разума. Он даже не глядел на нее, только поднял ее руку, сделал пирует вокруг нее и передвинулся дальше по ряду.

Придя в себя, он задышал тяжело и часто. Идиот! Проклятый болван! Столько он готовился к их встрече, столько сочинил слов, которые собирался ей сказать, оттачивал их в уме, добиваясь их убедительности и неоспоримости… О, Господи… О, ад и все дьяволы… Он поверить не мог в то, что натворил.

Он не увидел ее в упор. Сделал вид, что не знает ее. Может быть, она не поняла этого… Может быть, и она поступила так же? Может быть, после этого бесконечного танца он сможет подойти к ней и объясниться и она поймет его.

Но он посмотрел на нее, и сердце замерло в его груди, и все изящные слова исчезли из памяти.

Танец, наконец, кончился. С.Т. предложил руку герцогине. На какое-то мгновение ему показалось, что она двинется к дальнему концу ряда, но кто-то из дам позвал ее, и С.Т., воспользовавшись случаем, провел герцогиню к ее приятельнице.

Ли прижалась щекой к резному дубу панелей коридора, где она спряталась после танца. Танцевать и веселиться она больше не могла, а видеть, как он смотрит мимо нее, будто ее не существует, было для нее невыносимо.

Она не знала, чего ждала. Объяснения в любви? Сеньора на коленях пред ней? Возможность сказать ему, что она о нем думает?

Лжец! Лицемер! Предатель, кокетливый петух, весь разодетый в зеленое с золотом, с небрежно завязанными на затылке и даже напудренными для приличия волосами, которые так и сверкают в свете свечей.

О-о, все эти ночи, которые она провела без сна, в тревоге за него, думая, что с ним, думая, какая ему грозит опасность. Все эти утренние часы, когда сердце поднималось к горлу, едва они заговаривали с кузиной Кларой о свежих газетах. Что пишут новенького? Какие светские сплетни? Не поймали ли какого-нибудь грабителя на дорогах? Ах, да, такая скука. Нет, пожалуй, ей не хочется сегодня идти в театр.

И потом однажды объявление о его поимке, прощении и прибытии в Лондон. Она ждала.

Ну, почему она допустила, чтобы это так ранило ее? Она ждала любви, нет. Она ни на секунду не верила ему. Она знала, что он из себя представляет. И все-таки, когда Сильверинг и все, что осталось от ее жизни, сгорело перед ее глазами, она повернулась и положила к его ногам свое сердце и все свое существо. Почему он не шел?

Она, действительно, ненавидела его. Ненависть, казалось, заполнила ее жизнь: она все еще ненавидела Джейми Чилтона в его логике, и Голубку Мира, и всех этих глупых девчонок, которые пришли к ней и сказали, что мистер Мейтланд послал их к ней, потому что она знает, что им делать.

Конечно, она знала. Очень легко оказалось заставить голубку назвать свое настоящее имя, легко предсказать, что могущественный Клэрбери примет обратно наследницу такого значительного состояния, куда бы та ни убегала.

У Сладкой Гармонии тоже была семья, готовая с радостью принять ее обратно и сделать все, лишь бы избежать скандала. Ли пристроила и Честь; она постаралась, чтобы все девушки, которых секта Чилтона сделала бездомными, могли где-то устроиться… Но она не простила. Она ненавидела каждую из них.

А больше всего она ненавидела С.Т. Мейтланда. И себя за то, что была такая дура, за то, что страдала, страдала, страдала.

Ей не надо было приходить на этот бал. Конечно, С.Т. должен был быть на нем, овеянный своей легендарной славой. Она слышала о Воксхолле… явился туда в своей маске, индюк надутый, он даже притащил с собой Немо и напугал до смерти всех дам. А ведь волк — это не попугай, чтобы развлекать этих визгливых куртизанок. Тем более, что С.Т, знал, как реагирует Немо на женщин. Надо было Ли остаться дома у кузины, как она делала все эти месяцы… ожидая, надеясь, ненавидя.