Маттус из Ли, — отогнул третий палец, — должно быть, нечаянно помочился на медведя. Кажется, легендарное умение Дозора ориентироваться в лесу чуток преувеличено. Вот, собственно, и… все.

Выставил руку с тремя отогнутыми пальцами над головой и повернулся вначале налево, затем направо, чтобы присутствующие лучше их видели.

— Потери среди моих людей тоже невосполнимы, но в свое оправдание могу только попросить вас учесть тот факт, что сровнять с землей замок, охраняемый девятью сотнями бывалых вояк Геллета, — весьма рисковое предприятие. Имея в наличии всего каких-то двести пятьдесят легковооруженных следопытов, трудно рассчитывать на то, чтобы можно было обойтись без потерь, ведь существует же некий предел возможностей.

— Трус, да ты даже не добрался до Красного Замка! — Сорвавшись на крик, королева указала на меня пальцем, словно можно было усомниться, к кому обращены эти слова.

Я улыбнулся, не проявив и тени беспокойства. Женщинам присуща некая вольность в трактовке происходящего, когда они брюхаты. Видел, Катрин пытается удержать сестру на троне.

— Я приказал тебе атаковать Красный Замок. — В словах отца не было ни намека на гнев, но явственно читалась угроза.

— Действительно. — Я приблизился к трону, оставив сэра Макина прикрывать мою спину. — «Добудь мне Геллет», — сказал ты.

Нас разделял всего-то ярд, не более, когда один из телохранителей короля вздумал вскинуть арбалет. Отец поднял палец, мы остановились, я и стражник, взмокший под своей кольчугой.

— «Добудь мне Геллет» — вот что ты сказал. И великодушно предложил воспользоваться для этого Лесным Дозором.

Я полез в дорожную сумку, висевшую сбоку, не обращая внимание на арбалеты и охранников, плотно сжимающих спусковые крючки.

— Это Мерл Геллетар, лорд Геллета, хозяин Красного Замка. — Я раскрыл руку, и пыль тонкой струйкой посыпалась между пальцами. — А это, — достал я осколок скалы размером с грецкий орех, — самый большой камень, оставшийся от Красного Замка.

Отпустил камень, тот упал в гробовой тишине. Естественно, ни пыль, ни камень не были на самом деле тем, чем я их представил, но на полу Тронного Зала лежала истина. Ветер развеял прах Мерла Геллетара, а от его замка не осталось и груды булыжников.

— Мы убили их всех. Всех до единого, кто был в той крепости. — Я глянул на королеву. — Это касается любой из женщин: знатной дамы, посудомойки, служанки, шлюхи. — Перевел взгляд на ее живот. — Любого ребенка или младенца в люльке. — Я повысил голос. — Каждой лошади и собаки, каждого ястреба и голубя. Каждой крысы и даже последней блохи. Там больше никто не живет. Победа не может быть половинчатой.

Отец, поднявшись, пошатнулся.

Я стоял в шаге от него, почти нос к носу. Не смог прочесть, что там в его глазах, но прежний страх отступил, будто свалившись с плеч.

— Требую то, что принадлежит мне по праву рождения, — сказал я спокойно, без излишней напористости, челюсть и так болела от перенапряжения. — Позволь мне вести наши войска, и я завоюю всю Империю, объединю ее вновь. Откажись от язычника и его планов.

Я посмотрел на королеву.

Не следовало упускать отца из виду, надо было помнить, откуда во мне столько подлости.

Я почувствовал острую боль под сердцем. Она лишила смысла мое предложение и едва не сделала бессловесным. Ощутил привкус крови, горячий и какой-то медный. Шаг назад, два, теперь я пошатывался. Пока отступал, увидел клинок в руках отца.

«Неужели я вижу кинжал?» Кроваво-красный вопрос пузырился на губах вместе со смехом, вырываясь из меня со слюной. Я хотел заговорить, но вместо слов из меня вытекала жизнь.

Тронный Зал зашатался, его убранство начало расплываться перед лицом такого предательства. Все глаза были обращены ко мне, следили за моим отступлением к огромным дверям. Их пристальные взоры пронзали: лорды и леди, принцессы, королева и король. Ноги, которые несли меня от самого Геллета, теперь предали, словно каждый фут, пройденный от руин Красного Замка, лег на плечи, сделав пьяным от усталости. «Он всадил в меня кинжал!»

Когда-то я любил своего отца. Во сне или изредка наяву, воспоминания о том времени, словно тень от высоко парящего облака, проплывали в моем сознании. Его смеющееся лицо — он тогда был слишком молод, чтобы заметить пропасть между нами. Лицо с бородой, словно окаменевшее, но от него не исходила угроза.

«Неужели это кинжал?» Шутке не дано было слететь с губ, но смех вырвался, и я упал, будто острый нож перерезал удерживающие меня нити.

Казалось, я лежал перед ними целую вечность, щекой касаясь холодного мрамора. Слышал, как взревел Макин. Слышал грохот, с которым он падал под натиском многочисленных стражников. Медленный стук сердца переполнял меня.

Когда я падал, успел заметить черные волосы отца, чернее самой ночи, с явными проблесками зеленого, словно крыло сороки.

— Уберите это отсюда. — Голос звучал устало. Наконец-то хоть малейший намек на человеческую слабость.

— Его положить в гробницу к матери? — новый голос. Говоривший был почтенного возраста, и где-то на уровне подсознания он показался мне знакомым, вскоре я увидел его обладателя — старого лорда Носсара, который катал когда-то нас на плечах, Уилла и меня, с тех пор прошла целая жизнь. Старый Носсар явился, чтобы в последний раз взять меня на руки. Ответа я не расслышал, слишком он был тихим и далеким. Я перестал что-либо видеть. Чувствовал, что щека все еще соприкасается с полом, и на этом все.

Внутри темнота, снаружи тоже.

Света нет, сердце не бьется, время неизвестно, и вдруг осознаёшь: в вечности бояться нечего. В самом деле, оставь они тебя там, вечность в одиночестве и темноте могла быть желанной заменой волнениям жизни.

Но затем спустился ангел.

Вначале неясный свет мелькал перед глазами, будто проникая сквозь прорези в бумаге. Он исходил из далекой точки, потом его островки стали вспыхивать в глубине сознания. Наконец наступил рассвет, и в то же самое мгновение, а может, и через тысячу лет, темнота отступила, не оставив даже намека на тень, по которой можно было бы отследить ее путь.

— Йорг.

Голос звучал так, словно аккорды брались через октавы, эхо вторило каждому ласковому звуку, обещавшему всепрощение.

— Привет. — Мой голос напоминал треск ломающегося тростника. «Привет»? А что при встрече сказать той, которая спустилась с небес? Два слога, за которыми кроется слабость и сомнение.

Она раскинула руки:

— Иди ко мне.

Я сидел голый, скорчившись на совершенно белом полу, где ни одна тень не посмела бы появиться. Видел свое грязное тело, проступающие вены, кровь из убившей меня раны, она была запекшаяся и черная, как грех.

— Иди.

Я пробовал на нее смотреть. Но она, словно сотканная из множества точек, колебалась. Похоже, четкий силуэт изобретен для смертных, ангелам он не нужен. Одеяние светлое, с тенями в складках. И глаза такие, ну, как у тех, кто заботится о других. И еще крылья. Они тоже имелись, но вовсе не белые и не из перьев, просто очертания, они скорее намекали на возможность полета. Небесная аура окутывала ее. Иногда ее кожа напоминала бегущие облака. Я отвел взгляд в сторону.

Под пристальным взором ее великолепия я, наверное, был всего лишь куском мяса, покрытым спекшейся кровью и грязью.

— Иди ко мне. — Руки раскинуты, руки матери, любовницы, отца, друзей.

Я смотрел в сторону, но она притягивала мой взгляд. Казалось, мне обещано искупление грехов. И всего-то нужно — просто смотреть на нее.

— Нет.

Ее удивление повисло между нами пульсацией света. Свело челюсть, я почувствовал во рту горький привкус злости, жар в гортани. Хоть все это было мне хорошо знакомо.

— Отстранись от боли, Йорг. Пусть кровь Агнца Божьего смоет твои грехи. — В ней не было ни капли фальши. Она стояла передо мной, искренне озабоченная, она хотела помочь. Ангел держал дары в распахнутых руках: сострадание, любовь… жалость.